– Что, и баня уже готова?
– Ну, баня покуда не построена, однако слуг у тебя много, воды они, дармоеды, нагрели, лохань, какую ты ванной называешь, Клим вместе со всем припасом привез. Прикажи только, и все сделаем.
– И то верно, вели приготовить.
Не прошло и четверти часа, как Настя доложила мне, что ванна готова. Поставили ее в большом приделе моего шатра. Я быстро зашел за ширму, загораживавшую здоровую бадью, игравшую роль ванны, и, быстро раздевшись, с наслаждением погрузился в воду. Настя тем временем подобрала мою одежду и, посетовав на ее заскорузлость, кинула ее в чан.
– Совсем запамятовал, – подал я голос из бадьи, – как гостья наша?
– Ксения-то? Все как ты велел, княже, место ей отвели, одежду подобрали, бог даст, никто ее не признает.
– А пошто не спрашиваешь, кто она да откуда, неужели не интересно?
– Так я тебе не жена, князь, чтобы расспрашивать, захочешь – сам расскажешь, не захочешь – от тебя ведь не допытаешься. Или ты желаешь, чтобы она тебе чистое белье, как помоешься, принесла?
Я, услышав нотку ревности в ее голосе, обернулся и увидел, что она уже в одной рубашке стоит рядом с моей импровизированной ванной, приготовившись, очевидно, мыть мне волосы.
– Еще чего придумаешь? Да и не собираюсь я до того, как помоюсь, терпеть, ну-ка иди сюда, глупая, я тебя кой месяц не видел.
– Ой, князь, срам-то какой, а услышит кто…
– Не кричи – и срама никакого!
– Ага, не кричи, с тобой эдак не получается…
– Господи, да замолчишь ты?..
Вечером, когда Настя уже ушла, ко мне заявились мои приближенные. Походный раскладной стол ломился от наваленной на него снеди, а посреди него стоял изрядный кувшин вина. Жестом я указал пришедшим садиться и, дождавшись, когда они займут свои места, поднялся и, налив каждому в кубок вина, провозгласил:
– Друзья мои, так уж случилось, что я только сейчас узнал о том, что у меня родился сын и наследник. Я нахожусь далеко от своей семьи, но это единственное, что меня огорчает. Я рад, что я нахожусь в кругу моих друзей, с которыми могу разделить радость, и ни за какие сокровища мира не променял бы сейчас вашу компанию на королевский дворец. Мой мальчик еще очень мал, но он уже сейчас сын герцога, внук и племянник королей. Но знайте, когда он подрастет и спросит меня, чем я особенно дорожу в жизни, я покажу ему не свою корону и не свое княжество, я покажу ему вас и скажу: сын мой, если я чего и добился в жизни, то это потому, что рядом были эти люди!
Клим, Кароль и Казимир дружно вскочили и подняли вслед за мной свои кубки. Мы осушили их, чтобы тут же наполнить. Мои ближники были явно растроганы моими словами, и каждый хотел высказать мне свою благодарность в ответ. Я улыбался им и пытался представить себе, каково это – быть отцом. Когда благодарность улеглась и мы смогли отдать должное усилиям повара, ко мне подвинулся Клим и, пользуясь тем, что Казимир и Кароль заняты едой, шепнул:
– Совсем запамятовал, ваше королевское высочество, когда мы шли в Стокгольм, был сильный встречный ветер, отнесший нас к берегам Померании.
– Эко вас закружило, – хмыкнул я, вцепившись зубами в куриную ножку. – Ты это к чему?
– Да в Дарлов мы заходили.
– И что? – мгновенно бросил я жевать.
– Да ничего, ваше высочество, просто узнали мы, что тетя ваша княгиня Агнесса Магдалена, с которой вы тогда в Данциге повстречались, от бремени разрешилась.
– Вот как? – напряженно спросил я. – И кто же родился?
– Мальчик, ваше высочество, Иоганном Альбрехтом Посмертным назвали.
– Ты видел его?
– Скажете тоже, кто же нам княжича-то покажет. Придворная дама приходила, как ее, госпожа Катарина фон…
– Нойбек?
– Ага, она самая. Просила обрадовать – дескать, брат двоюродный у вас появился.
Я пристально посмотрел Рюмину в глаза, пытаясь определить, знает ли он, кто на самом деле отец моего полного тезки, но глаза Клима были настолько наивными, что я сразу понял: даже если и не знает, то догадывается.
– А знаешь, Клим, – сказал я Рюмину, немного подумав, – чего это мы сами празднуем? Надо русских бояр на пир позвать – все же это не только королю племянник, но и их будущему царю, если они Карла Филипа выберут. И чтобы стол не хуже этого был!
– Ваше высочество, тяжко это будет…
– Особенно тебе, друг мой, потому как, кроме тебя, это поручить и вовсе некому.
– Почему это?
– Ну как тебе сказать, докладываешь не вовремя, языком, бывает, много болтаешь. Слово-то оно серебро, а молчание – золото! Внял ли? Да и некому больше, сам посуди, Кароль прост больно для таких дел, а Казимира попы в оборот взяли.
Через два дня в моем лагере состоялся торжественный пир в честь рождения сына и наследника, на который были приглашены все мало-мальски значимые лица из лагеря ополченцев. На площадке перед моим шатром стояли наскоро сколоченные столы и лавки для приглашенных. Посредине располагался отдельный стол для меня и самых важных персон, к нему примыкали, образуя букву «П», еще два для прочих бояр. Обладающих этим высоким званием, как оказалось, было почти полтора десятка. Вокруг стояли столы для менее родовитых дворян и прочих персон вроде казачьих атаманов. Угостить такую ораву в разоренной Москве было задачей нетривиальной, но мы справились. Кое-чем помог Минин, но главным организатором был Клим, откуда-то пригнавший целую отару овец, которые и пошли на угощение. Пришлось вспомнить все известные мне способы приготовления мяса и мобилизовать всех кашеваров моего регимента. Так или иначе, праздник удался. Бояре оценили выправку и единообразное обмундирование и вооружение моих солдат, а также то, что рассадили их согласно местническому обычаю. К слову сказать, князь Пожарский, бывший довольно худородным на фоне Куракиных, Шереметевых, Долгоруких и Бутурлиных, сидел в самом конце стола для ВИП-персон. Недавно вернувшемуся Вельяминову и вовсе светило сидеть вместе с прочими дворянами, практически рядом с казаками, но он ловко вывернулся, став распорядителем за столом, командуя разносящими слугами и подливая вино за главным столом. К моему удивлению, это было куда почетнее, нежели сидеть где-нибудь в конце стола. Как мне потом пояснил Клим, Аникита таким образом сам себя произвел в кравчие, а эта должность куда выше стольника. Вопрос – а у кого будет кравчим Вельяминов? – повис в воздухе.
Когда гости наконец расселись, я вышел к ним в сиянии своего парадного костюма, привезенного сообразительным Рюминым. Возможно, приглашенным боярам не слишком понравились пышные брабантские кружева и ленты, но блеск драгоценных камней на камзоле, золотые орденские цепи на груди и герцогская корона ясно показывали всем присутствующим, что перед ними князь Священной Римской империи, и они дружно встали. Важно наклонив голову в сторону приглашенных, я через стоящего подле Клима пригласил всех садиться и отобедать чем бог послал.
– Князь просит гостей не побрезговать его скудным угощением! – воскликнул Рюмин.
Гости не заставили себя ждать и, провозгласив здравицу новорожденному принцу, дружно выпили из поданных им чар и принялись за запеченную баранину. Где Клим взял столько посуды, даже не представляю, но, едва гости смолотили первую перемену, последовала вторая – та же баранина, но уже вареная. После мясных перемен гостям подали уху. Ухой в это время назывался почти любой суп, но в нашем случае она действительно была рыбной. Рыбкой, как потом выяснилось, с Климом поделились монахи. Все это сопровождалось здравицами в честь всех присутствующих, но в пьянку не переросло, несмотря на обязательную чарку при каждой перемене.
– Уважил ты нас, князь, – прогудел мне сидящий рядом Трубецкой, – и обычай соблюл, и себя показал. Я по первости, уж прости, думал, что ты что-то вроде юродивого. И то посмотреть, ну какой из тебя был князь? То из пушек палишь, то рубишься в первых рядах, то еще чего учудишь. А у тебя и войско справное, и корона не хуже, чем у любого короля!
– Что до обычая, то в чужой монастырь со своим уставом не ходят, Дмитрий Тимофеевич. А так – твоя правда, я больше к войне привычен, чем к каким другим делам. Оттого король Густав Адольф и послал меня на войну, а не назначил, к примеру, в риксроде, это дума у них так боярская называется, сидеть. Ну а уж коли здесь оказался, так попросил меня помочь, чтобы брата его вы себе царем выбрали.
– А какая нам корысть от того, что мы шведского королевича своим царем сделаем?
– А ты, князь Дмитрий Тимофеевич, про какую корысть спрашиваешь, ту, которая для всего царства, – или для тебя лично?
– Хитер ты, герцог заморский, хоть и любишь простецом прикинуться, – усмехнулся глава первого ополчения. – А я тебе так скажу: мы, князья да бояре, – соль земли! Мы хребет государству, и если нам хорошо, то и всему царству хорошо будет.
– Я тогда тебе так отвечу, князь: кого бы вы ни выбрали, он ваших привилегий не тронет и вотчин ваших отнимать не станет, не суть важно – древних или тех, что вам в Смуту пожаловали. И королевичу Карлу Филипу за малолетством его понадобятся верные слуги и опытные помощники, а из Швеции он их много не привезет, поскольку они здешних дел не ведают да и силы здесь не имеют. Так что кто-кто, а вы точно не пострадаете. Но польза будет не только вам – сам ведаешь, немалая часть земли Русской захвачена шведами, но если вы брата шведского короля выберете своим царем, то он со своим братом воевать не станет и отдаст все, что занял, миром.
– Так король Жигимонт пожирнее кусок занял, чем Корелла с Новгородом… – заметил было Трубецкой, но я перебил его:
– Король Сигизмунд такая жадная сволочь, что не вернет вам ни Смоленска, ни каких других земель, а чего доброго – еще что-нибудь захватит. Дескать, сын его все равно станет королем Речи Посполитой, и все будет под одной рукой.
– Это верно, что Жигимонту в руки попало, то обратно непросто воротить будет, а что, если королевича Карла мы выберем, брат его пособит войском?
– Пособит, отчего же не пособить, ему Сигизмунд тоже враг не из последних, потому как на престол его зарится.