– Почему никто не шьет мне свадебный костюм? – Мэл уже выпил полбутылки вина.
– Я буду счастлива соорудить для тебя нечто подходящее, Малколм, дорогой, – сладко улыбнулась ему мама. – Но мне нужно знать, какое впечатление ты хочешь произвести.
– Впечатление? Но разве это неочевидно? Впечатление бога любви, лучшего актера своего поколения, чувствительного интеллектуала, спасителя женщин…
Хоуп даже не оторвала глаз от книги. Мама, казалось, задумалась.
– Может, небесно-синий бархат? Вышивка в тон? Жилет и… сандалии?
– Без панамы? Фи! – Мэл опять наполнил бокал. – Вот почему дело кончится тем, что я буду сочетаться браком в купальном костюме и твидовом пиджаке. Никто не принимает мое одеяние всерьез.
– Я и не знала, что у тебя есть свои соображения по этому поводу, счастье мое. – Хоуп потянулась погладить его руку, но он оттолкнул ее.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня кто-то облагодетельствовал, сам обеспечу себе подходящее облачение, и все будут поражены.
– Но не поражай нас слишком уж сильно.
– Ладно. – Мэл повернулся к Алексу: – Ты умеешь шить, мальчик мой хороший?
– Шить?
– Владеешь иголкой? Знаешь, как делать петли для пуговиц? Обрабатывать внутренние швы? – Мэл поднял бровь. – Если это кому-то интересно, я оденусь…
– Никому не интересно, – оборвала его Хоуп. – Думаю, пора есть.
Мэл взял за руку Тамсин и направился с ней в кухню:
– Ты же поможешь мне найти что-нибудь из одежды, дорогуша? Мы можем придумать парные костюмы. И будем счастливы.
Тэм просияла.
Мэтти же, напротив, была несчастна. Нервничала, сомневалась в себе, мало ела и кусала пальцы до крови. Она теряла вес, и ей это не шло; выпирающие ключицы делали ее старше. Я же, со своей стороны, была полна надежд. Когда все это кончится, думала я, я смогу перестать сопротивляться. Когда он будет учиться в своей академии, а я буду жить не дома. Когда жизнь станет настоящей. Может быть, тогда. Тогда я увижу, как терпелив он на самом деле.
– Как ты думаешь, Кит и Мэтти ладят между собой? – Мама собирала в саду тмин.
Хоуп пожала плечами:
– По-моему, они выглядят счастливыми.
– Я очень не хочу, чтобы ей было больно. Она, кажется, сходит по нему с ума.
– Лето. Скоро все так или иначе закончится, – сказала Хоуп.
Мама вздохнула:
– Бедная Мэтти.
– Ну не знаю. Я в ее возрасте убила бы за то, чтобы быть с таким парнем. По крайней мере, ему не сорок и он не женат.
– Сорок? – насторожилась мама.
– Тогда это казалось мне очень романтичным.
– О ком это ты?
– О ком.
– О ком это ты?
– Тебе не надо об этом знать, – сказала Хоуп. – Он был учителем в театральной школе. Это продолжалось два года. Но я была старше Мэтти – мне было девятнадцать или двадцать.
– А потом ты познакомилась с Мэлом?
– Я тогда еще встречалась с учителем. Несколько месяцев у меня были они двое. – Хоуп выглядела задумчивой. – В конце концов я предпочла Мэла. Но на это потребовалось время.
Я прежде не слышала эту версию их романа.
– Он всегда называл это coup de foudre[5].
– Черт побери, так оно и было. – Мэл принес из дома еще несколько бокалов.
– Для него, но не для меня.
– О, спасибо огромное. – Он снова скрылся в доме.
– Так почему ты передумала? – расспрашивала мама, словно журналистка.
Хоуп засомневалась:
– Не знаю. Я, как говорится в песне, привыкла к его лицу.
– Да?
Она пожала плечами:
– Кто его знает. Он не наскучил мне со временем. Кроме того, он был без ума от меня.
– Без ума от парня, – пропел Мэл на кухне.
– Перестань подслушивать!
– А потом я вдруг поняла, что жизнь без него не будет даже приблизительно так хороша, как жизнь с ним.
– Ах ты сумасшедшая романтичная дурочка. – Мама вручила ей пучок трав.
Я с минуту поразмышляла над услышанным.
– Эй, почему у тебя такое вытянутое лицо? – Снова примчавшийся Мэл шутливо толкнул меня на землю, изображая битву со всеми необходимыми звуковыми эффектами, а я старалась откатиться прочь.
– Оставь меня в покое, псих! – И тогда Мэл стал воспроизводить сцену из «Психо» в душе, со взмахом ножа и пронзительной музыкой, и к тому времени, как мне удалось высвободиться, я изнемогала от пыхтения и смеха одновременно. Подняв глаза, я увидела Кита, наблюдавшего за нами с каким-то странным выражением лица. Мэл тоже заметил его и пропустил удар, но потом возобновил действо – стал танцевать, декламируя Быть или не быть, перемешав Фреда Астера и Шекспира.
Хоуп покачала головой:
– Можешь поверить, что я собираюсь замуж за этого шута?
Каждый из нас хотел бы оказаться на ее месте, будь такая возможность.
21
Работа помогала мне не только сменить обстановку, но еще и спасала от подкрадывающейся пляжной клаустрофобии. Свежий воздух, подувший в начале лета с приездом Годденов, начал терять свою свежесть и проникаться беспокойством. Это пугало меня. Лето нужно для удовольствия и скуки, а не для хаоса и сомнений.
Я знала, что если Линн пребывает в плохом настроении, значит, выпадает недостаточно дождей, поливающих ее огород, или же ее муж снова пришел пьяным. Денис, чья смена следовала за моей, была в два раза старше меня и интересовалась в основном бульварными журналами. И это успокаивало меня.
– Взгляни, – говорила она, показывая на какую-нибудь кинозвезду, фыркая и покачивая головой. – Зачем заводить отношения с эротоманом? Будь у меня такой выбор, как у нее, я бы даже палкой до него не дотронулась.
Поскольку Кит из известных им людей был ближе всех к настоящим знаменитостям, Денис и Линн отчаянно симпатизировали ему.
Когда он приходил в магазин, то так очаровательно бормотал и заикался, что Линн всегда говорила ему вслед:
– Даже и не скажешь, что он почти звезда, такой он естественный.
Естественность по Киту была тщательно выстроенной иллюзией. Я очень много узнала и поняла тем летом, хотя большую часть этого не хотела бы знать и понимать.
Я сказала Киту, что леди испытывают к нему симпатию, и он зашел к концу моей смены и купил газеты для Мэла, журналы «Ваша лошадь» для Тэм и «Сельская жизнь» для Хоуп – та любила глазеть на величественные дома.
Кит немного поболтал с Денис о музыкальном фестивале, проходившем неподалеку, и о вызванных им пробках и прочих неудобствах.
– Но разве у вас не прибавилось работы? – спросил он так, словно ему это было не безразлично. – Ведь приехало так много туристов.
– Они у нас ничего не берут, дорогущую еду привозят из города, а наркотики покупают на месте. Это следовало бы запретить, – сказала Линн особым, предназначенным только для Кита голосом.
– Ты с ней флиртуешь, – упрекнула его я, когда мы наконец вырвались оттуда.
– Я не флиртую. – Он нарезал вокруг меня круги на взятом у Мэла велосипеде.
– Господи, Кит, ты не можешь найти еще кого-то, кому можно было бы досаждать?
– А я тебе досаждаю? – улыбнулся он своей медленной улыбкой.
– Да.
– Я этого не хотел.
Я резко остановилась:
– А чего ты вообще хочешь? Я спрашиваю только потому, что каждый раз, как ты появляешься, дело кончается тем, что я чувствую себя… просто…
Я подыскивала подходящее слово. Униженной. У меня на глазах выступили слезы, и я смахнула их тыльной стороной ладони. Часть меня знала: он воспользуется моей искренней эмоцией и продолжит свою игру, а другая часть так сильно хотела его, что когда он меня поцеловал, я и не подумала попросить его остановиться. Мы целовались посреди дороги, при этом он все еще сидел на велосипеде и держал руки на моих плечах, и если бы я сделала шаг назад, он бы упал.
Кит перекинул ноги через сиденье и рукой, не державшейся за велосипед, подтянул меня на обочину, к огражденному полю, а затем уложил на траву и просунул руки мне под рубашку, и они очутились у меня на животе, и кожа соприкоснулась с кожей, губы – с губами, а его рот был… О господи, да что я такое делала?
Но я знала, что делала.
Я ожидала быстрых действий, но он контролировал происходящее, точно зная, чего он хочет, и где, и как. Я едва дышала от желания, ожидания и исполнения. И осознания того, что можно почти умереть от желания и его исполнения.
Потом я лежала, потрясенная, и ждала, когда выровняется мое дыхание. Потом повернулась к нему спиной, натянула джинсы и обняла свои колени, а он спокойно коснулся моего лица, будто все, что случилось, было теперь позади. Но это не охладило меня. Еще. Еще, еще.
Он встал и протянул мне руки, чтобы я тоже поднялась.
Что я сделала? – спросила я себя. Что я сделала?
– Ты, – шепотом сказал он, обнимая меня. – Ты меняешь все вокруг.
Я очень долго ждала этих слов, и мне было безразлично, что он лгал.
22
На следующее утро я спустилась вниз поздно, и все, кроме Хьюго, уже куда-то разбежались. Тот сидел на противоположном конце стола и, болтая длинными ногами, рисовал что-то в своем блокноте старомодной ручкой и чернилами. Он обернулся, когда я вошла, поймал мой взгляд и в то же мгновение все понял. Выражение его лица ничуть не изменилось, на нем не было отвращения или неприятия; лишь зрачки сузились, а взгляд задержался на мне чуть дольше обычного, а потом он вернулся к своему занятию.
Кит и Мэтти пришли, когда я наполовину съела свой завтрак, вслед за ними пришел Алекс – он встал уже давно и основательно наелся и потому не стал слоняться рядом. Я продолжала мазать масло на тост, как делала это обычно.
К тому времени я уже знала, что если спрошу Кита, как он относится к Мэтти, он ответит, что она потрясающая девушка. А я? Я знала и это. Я изменила все вокруг.
Думаю, когда он говорил эти слова, то действительно так думал, хотя и не придавал им глубокого значения. Я напрягла мозг, чтобы понять, что имелось в виду. Таковы уж отношения в наши дни – можно чувствовать что угодно к кому угодно, к тому, кто подвернется под руку. Я не хотела производить впечатление человека, не знающего правил игры.