авленной на него агрессии, и мой гнев лишь усилился, когда я поняла, что он не догадывается, почему я так настроена.
Я проиграла все подачи, хотя под конец некоторые розыгрыши были достаточно длинными. Возможно, лишь потому, что он хотел удостовериться, что может удерживать мяч в игре. Господь свидетель, это не был быстрый теннис, и, конечно же, не был хороший теннис, но умение Кита контролировать игру оказалось достаточным для того, чтобы я растеряла все свои намерения проиграть с честью.
Я посмотрела на зрителей и поймала взгляд Хьюго. Он думал абсолютно так же, как и я. И на его лице был написан ужас.
Когда сет закончился (шесть: ноль), я, не оглядываясь, покинула корт. Ни тебе шутливого рукопожатия у сетки, ни обмена колкостями, ни веселого поклона зрителям, ни требования матча-реванша. Кит лишь пожал плечами, словно хотел сказать: Понятия не имею, что это значит. Зрители тоже казались озадаченными, все, кроме Мэла, – он отвернулся.
Когда мы собрались к ужину, Кит попытался обнять меня, я увернулась и села рядом с Хоуп.
Хьюго молчал и выглядел странно, хотя игра сплотила его с Алексом. Он с самого начала подбадривал его, сказал, что у него есть потенциал, и предложил потренировать его. Алекса же больше интересовали летучие мыши, чем мячи, но, будучи ребенком, которому меньше всех уделяли в семье внимания, в котором реже других замечали таланты и который не понимал, когда над ним шутят, он безумно обрадовался предложению Хьюго. Мысль о том, что все мы недооцениваем Хьюго, пришла мне в голову уже какое-то время тому назад, и теперь я наблюдала за тем, как она пускает корни в головах других членов семьи. Это в первую очередь относилось к маме, которая всегда была слишком занята, чтобы уделять Хьюго достаточно внимания, и теперь она, бледная от раскаяния, изо всех сил старалась быть милой с ним.
Он по-прежнему был склонен вставать и уходить, не произнеся ни слова, не сказав, когда вернется, но я начинала привыкать к его странностям. Лучшим его качеством было – не интересоваться тем, куда мы шли или что мы делали, когда были вместе, он просто брал альбом или какую-нибудь книгу и долгие часы проводил в молчании.
Иногда я совсем забывала о нем и удивлялась, когда вставала и видела, что он все еще рядом.
У нас были странные отношения, немного похожие на мои отношения с Гомезом, вот только разговаривали мы меньше.
Мама была довольна тем, что мы стали лучше ладить друг с другом. Кит держался в стороне. Хоть я и была в ярости, но все равно скучала по его попыткам меня соблазнить.
День свадьбы был совсем близко. Мама и Хоуп испытали дощатые столы и взяли напрокат складные стулья; сине-зеленые скатерти великолепно смотрелись среди некошеной травы на фоне моря. Хоуп хотела использовать как можно больше местных продуктов, и они провели несколько дней, делая покупки на фермерских рынках. Хоуп нашла ферму, выращивавшую лаванду и специи, где заправляли две женщины, некогда работавшие в сфере финансов, повара, специализировавшегося на блюдах из лесных грибов, ягод и орехов, а также малиново-клубничную ферму неподалеку. Все блюда были испробованы на нас, и мы спорили, какие из них лучше.
За ужином Хоуп обязательно спрашивала Мэла, как продвигается его работа над ролью, и Мэл обязательно цитировал отрывок из пьесы. Так мы довольно хорошо познакомились с «Гамлетом».
– Ступай в монастырь, – сказал Мэл Хоуп. – К чему плодить грешников? Сам я – сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня.
– Чем, например? – нахмурилась Хоуп. – Я должна это знать?
Мэл послал ей воздушный поцелуй. Я посмотрела на Кита, тот был всецело поглощен Мэтти.
Тамсин почти всегда приходила к ужину поздно. Несмотря на сломанную руку, она проводила на конюшне больше времени, чем всегда, благодаря своему новому другу, мальчику, у которого был рыжей масти мерин по кличке Бильбо и который любил, когда восхищались тем, как он прыгает.
– А я восхищаюсь, – сказала она, – потому что он делает это умопомрачительно.
– Мерин или мальчик?
Тэм пыталась одной рукой отрезать ножку цыпленка, придерживая его рукой в гипсе.
– Ты из-за чего больше нервничаешь, – обратилась она к Мэлу, – из-за свадьбы или из-за постановки?
Мэл нахмурился:
– И ты еще спрашиваешь? Что может быть нервного в женитьбе на прекрасной девчонке?
– Это, в конце концов, всего лишь пьеса, – буркнула Мэтти, и Хоуп побледнела.
– О боже, никогда не говори так о «Гамлете».
Алекс хихикал до тех пор, пока Тамсин не ударила его.
– Мэтти, как так получается, что чем ты старше, тем невежественнее? – Мэл был искренне огорчен. Не дождавшись ответа, он встал и вышел из-за стола. Это так не вязалось с его обычным поведением, что все мы были слегка ошарашены. Хоуп пошла за ним и вернулась спустя минуту.
Мама вздохнула:
– В последнее время он стал таким чувствительным, верно?
– Он действительно ужасно волнуется. – Кит одной рукой обнял Мэтти, та выпятила нижнюю губу, но, казалось, угрызений совести не испытывала. – Я его не виню, – продолжал Кит. – И самое главное – свадьба. Сейчас не слишком удачное время для нее.
– Прошу прощения. – Хоуп посмотрела на Кита, и в кои-то веки я увидела, что она сердится. – Не приведи господь, чтобы наша свадьба сказалась на карьере Мэла.
– Я просто подумал, – спокойно сказал Кит, – как трудно, должно быть, наслаждаться самым счастливым днем своей…
– Не волнуйся за него, – выпалила Хоуп и ушла. Мама встала и начала собирать тарелки.
– Не обращай внимания. – Она положила руку на плечо Кита. – Свадьбы имеют обыкновение выводить людей из равновесия.
– Это Кит имеет обыкновение выводить из равновесия, – пробормотал Алекс.
Я посмотрела на Хьюго. Его лицо горело, и он дрожал, как стальная струна. Проглядывавшее иногда в нем неистовство пугало меня.
Небо над морем было ясным и бледным, но со стороны берега – почти черно-зеленым.
Я толкнула Хьюго локтем:
– Пошли отсюда.
Он пошел со мной к морю, и мы сели на песок. Мы оба молчали, но он, казалось, расслабился в моем присутствии. Когда начал моросить дождь, он встал и вернулся в дом, а я пошла по длинной дороге вокруг лагун в одиночестве и дошла до места, где дома кончались и густые заросли боярышника и карликового терновника ограждали поле от ветра. Кусты здесь имели причудливые очертания, их верхние ветки сцеплялись, но у самой земли между стволами можно было пролезть; в детстве нам казалось, что тут устраивают уютные норы лисы и барсуки. Когда мелкий дождь сменился сильным, я забралась в кусты боярышника, чего не делала уже десять лет. Внутри было тесно, но сухо. Это было хорошее место, чтобы переждать грозу.
Я смотрела, как капли дождя падают с терновника, и немного дрожала – моя одежда была влажной. Через несколько минут я окажусь дома и переоденусь во что-нибудь сухое.
Последние лучи солнца с трудом выглядывали из-за сплошных облаков, а с соседнего поля до меня доносились чьи-то голоса. Голоса стали ближе, и я затаилась в кустах, чувствуя себя в безопасности.
Голоса. Я узнала голос Мэла. Чертов Гамлет.
– Лаэрт, откуда эта неприязнь? Мне кажется, когда-то мы дружили. А впрочем, что ж, на свете нет чудес: как волка ни корми, он смотрит в лес.
А затем услышала:
– Мэл. Мэл… О боже, Мэл!
Наступила тишина. Хотя не совсем тишина. Вовсе не тишина.
Я не видела, что происходит. Не была уверена в том, что слышала.
Нет, подумала я. Невозможно. Только не это.
25
Моя сестра никогда больше не была так прекрасна, как в то лето. Всю ее жизнь люди вокруг говорили, что она безумно хороша, но для меня она так и не стала прежней. Что-то в ней изменилось.
Казалось, целую вечность никто ничего не знал. Да я и сама сомневалась. Что тут было знать? Возможно, ничего. Шли часы, и мой мозг ставил под сомнение то, во что не был готов поверить.
Пока я сомневалась, Хьюго рисовал, мама шила, Хоуп читала, Мэтти ходила взад-вперед. Я видела, что она перебирает в уме все возможные варианты: ей отчаянно хотелось быть любимой Китом, а не просто иногда нравиться ему. В последнем случае она оказалась бы человеком никчемным.
В конце концов даже ее походка стала надломленной.
Я не знала, что делать. Я едва знала, что знаю.
Рядом всегда был Хьюго. Поначалу я избегала его в страхе, что он подтвердит услышанное мной. Хоуп спросила, что со мной не так, и я ответила, что беспокоюсь за Мэтти. Она посмотрела на меня, вздохнула и ничего не сказала.
Я пыталась засечь многозначительные взгляды, поглаживание руки. Ничего такого.
День-два мир был переполнен кривыми зеркалами и искажениями, предательствами, неуверенностью, фальшивыми мотивами, покрыт дымовой завесой. Улыбающиеся злодеи. Безумные плачущие девушки.
Когда я взяла в руки подзорную трубу, чтобы посмотреть, что там на берегу, она будто сама собой переместилась в направлении зарослей боярышника и терновника. Я увидела там чью-то фигуру? Две фигуры? Труба жгла мне пальцы. Я бросила ее на кровать.
Я загнала Хьюго в угол кухни в доме Мэлихоуп.
– Ты избегаешь меня?
– Да, – сказал он, и я не смогла не улыбнуться ему.
– Что происходит? – Я встала у двери, и он не мог уйти.
И вот – тот взгляд, что я видела сквозь линзы подзорной трубы. Напряженные глаза неподвижны. Хьюго молчал.
Я схватила его за руку, и выражение его лица стало еще более недовольным. Да, подумала я, мне чертовски хорошо известно, что ты очень не любишь, когда тебя хватают за руки. Я же ненавижу ложь, предательство, эмоциональный хаос, грязные дела – но ты не слышал, чтобы я когда-нибудь жаловалась.
Он глубоко вздохнул:
– Мне нужно кое-что рассказать тебе.
Я ждала, зубы и кулаки сжаты в преддверии того, что я должна была услышать.