Великий Гопник недоверчиво склонил голову налево:
— Вы серьезно?
— Еще бы! Что происходит с нашим русским Колобком? Дед с бабкой, нищие, со своими пустыми сусеками, его не уберегли. Плохой зачин. Он достался нам от тяжелых народных переживаний татаро-монгольского ига. Что дальше? Дальше Колобок выходит на большую дорогу своей коротенькой жизни. Он смог обхитрить бесхитростных зверей. Ну кто не обхитрит Зайца? Или Волка, или Медведя? Это наше зверьё! А вот Лиса! Умная, коварная — она кто? Она — иностранный агент. Она — это сам Запад! Запад, который ест нашего Колобка — и отсюда все наши пожизненные беды…
Великий Гопник смерил меня небольшими глазами, полными прохлады, беспокойства и понимания: такое может нести только нашчеловек, а Лиса и в самом деле похожа на Запад, и нечего детей учить черт знает чему…
— Напишите мне еще одно письмо! — резко сказал он мне, и я почувствовал, что вот он — мой главный жизненный шанс!
Ведь он вспомнил о моем первом письме, не забыл, хотя три года прошло, а сколько у него дел! Успешно воевал с олигархами! Навел порядок в Чечне! Разгромил независимое федеральное телевидение! Но прежде всего доложил своим коллегам по всеобщей разведке, что власть перешла в наши руки! Ему во всем везло. Экономически, морально, духовно, любовно, спортивно, финансово и международно… Вот это счастливчик! А теперь я буду ему писать письмо с настоятельной просьбой запретить вредную сказку «Колобок».
— Я, конечно, напишу, — сказал я. — Но как передать?
Он оглядел круг свиты и ткнул пальцем в того самого министра, который рассказал мне о чуде избавления писателей от тюрьмы:
— Через него!
Великий Гопник улыбнулся краткой улыбкой, развернулся и быстро пошел удаляться. Свита бросилась ко мне. Она ведь стояла на почтительном расстоянии и потому не слышала нашего разговора.
— О чем вы с ним? — спросил милейший министр, сам похожий на Колобка. На него-то и ткнул Великий Гопник пальцем.
Я посмотрел на всех них и сказал, ловко смущаясь:
— Это наша с ним тайна.
Все были поражены, возбуждены, все они пришли в телячий восторг и куда-то стали звать меня с собой. А два руководителя самых главных телеканалов — один из года в год все более скрытный либерал, а другой, наоборот, весь нараспашку консерватор и даже отчасти мракобес — остановили меня у гардероба и говорят:
— Мы краем уха услышали, что вы говорили о Колобке…
— Верно, — подтвердил я.
— Есть предложение. Сделать совместно и запустить сразу на двух каналах сериал «Маршруты Колобка». Идет?
Я радостно и дружески кивнул.
Но «Маршруты Колобка» я, как вы уже догадались, не создал. И письмо не написал. Зачем не написал? Зачем не стал государственным писателем, супер-Фадеевым, с миллиардными запасами долларов на оффшорах, в Панаме, с яхтой, дворцом в Монако и роскошной квартирой в Майами? Девки бегали бы за мной по пятам, лучшие девки планеты, вместе со всеми деятелями культуры! Возьми нас, трахни и выведи в космос! Я — социальный лифт, я — Горький, который пишет «Клима Самгина». Но мне даже не нужно особенно продавать мою жопу, писать хвалебную срань про канал Москва-Волга, целовать чекистов, благодарить за Соловецкую каторгу. Ну раз в год мне нужно было бы торжественно проговорить какое-нибудь государственное вранье! А после этого в Монако! И, выпив водки, забыть как страшный сон. Кто знает, почему я не стал государственным писателем! А счастье было так возможно… Ну вот. В общем, люди, я всё просрал.
44. Семейка вирусов
Сколько людей, столько и мнений. Особенно когда ясно, что ничего не ясно. Несмотря на эпидемию глупости, родные моей антижены Шурочки («Я — Саша, — порой вспыхивала гордая антижена, — не называй меня Шурочкой!») решили все-таки собраться всей семьей, потому что у дедушки Шурочки не вовремя случился полуюбилей — 95 лет.
Мы с Шурочкой сначала думали, что Федор Петрович отменит празднование из-за осторожности. Но он, наоборот, выразил мнение, что нужно собраться в семейном кругу, чтобы проявить солидарность. Солидарность так солидарность! Раз дедушка так решил, то никто из наших не рискнул отказаться от солидарности, потому что дедушка у нас все-таки авторитет, в хорошем смысле этого слова. Он столько всего в жизни страшного видел, что его не грех послушать в тяжелые времена.
Собрались у деда. Тетя Зина демонстративно пришла в антиглупоймаске, но с цветами — чайными розами. Ее муж Виталий демонстративно принес две бутылки водки, хотя сам не пьет.
Шурочкина сестра Алена пришла с детьми, Сашей и Пашей, и все на нее накричали: зачем же детей подвергать опасности?
Приехал родственник из Тулы, Василий, потому что он отчаянный и ничего не боится. Но мы все-таки решили держаться от него подальше, не жать ему руку, потому что кто знает, как обстоят дела с глупостью в Туле и есть ли опасность ездить на электричке.
Шурочка раздала всем какие-то антиглупыетаблетки и сказала, что на крайняк они помогут от глупости. Все сильно засомневались, но взяли по пачке и приняли по таблетке, запив кто чем.
«Вот это зря!» — подумал я.
Двоюродная сестра Шурочки Стася пришла со своей рыжей кошкой и со святой водой — все закричали, что кошек нам не надо в такие глупые времена, но от святой воды никто не отказался.
Сели за стол. На повестке дня наше кровное: как жить и что делать?
Несмотря на эпидемию глупости, аппетит у всех был хороший, мели все, что было на столе: салат оливье, солености, селедку с картошечкой, холодец, ветчину, — и говорили тосты за здоровье дедушки, Федора Петровича. На какое-то время полностью позабыли об эпидемии, но дед напомнил.
Дед встал с рюмкой и сказал, что по сравнению с теми войнами, которые он пережил, эпидемия глупости — это фигня, и мы ее, конечно, победим. А для того, чтобы победить, надо верить в победу. А еще надо тщательно мыть руки и также тщательно верить в себя.
Я мысленно даже про себя повторил: тщательно верить в себя!
Мы с удовольствием выпили за нашего разумного деда. Но целоваться не стали ни с ним, ни между собой, потому что это заразительно — начнешь целоваться, не остановишься.
Наш родственник из Тулы взял слово и сказал, что он поначалу думал, что это все устроилиа мерикосы, чтобы завоевать весь мир, потому что у них есть особое подразделение силовиков, которые вообще не подчиняются даже их президенту, но теперь он склоняется к тому, что во всем виноваты китайцы.
Тут Шурочка не согласилась. Говорит, это не китайцы, а наказание Господне.
— Это одно и то же! — заявил родственник из Тулы.
Но Федор Петрович с ним не согласился. Он сказал, что раньше не верил в Бога, а когда приблизился к могиле и поверил, он понял, что Бог, он, ребята, скорее любит людей, а не подкладывает им, извините, свинью.
После этих слов деда все зашумели. У каждого оказался свой бог, свой взгляд на американцев и на эту, что называется, свинью.
Но тут Шурочка призвала всех снова к солидарности.
Неважно, сказала она, кто верит в Бога, а кто нет, кто за правительство, а кто его терпеть не может, кто ветеран, а кто просто наш дорогой родственник из Тулы — поймите! Надо перестать спорить до лучших времен! Сейчас надо внутри себя объявить военное положение и выполнять все городские предписания. Я, например, как и все мы, не люблю богатых и по своей натуре переменчива. Но я готова примириться даже с Европой. Дед не прав: эпидемия глупости — не фигня, это опасный враг, очень коварный, для кого-то даже смертельный. Я в ужасе оттого, что случилось в Италии, Испании. Друзья, давайте выпьем за их.
— Я тебя люблю! — не выдержав, закричал я антижене.
— Давайте сначала выпьем, а уж потом займемся любовью, — предложил дед.
Ну, мы выпили за Италию и за Испанию, потом выпили за американский народ, который тоже болеет, потом за Китай. За Китай Виталий, который никогда не пьет, тоже выпил, но он нам так и не сказал почему. Потом по несколько раз мы пили за Россию, за Москву, за нашу семью. Виталий уже пил за всё-всё подряд.
К нам в комнату со всех ног ломанулась тетя Нюра. Она работает уборщицей в АП Великого Гопника, там, на самом верху, и поэтому не смогла прийти вовремя, задержалась, говорит, на ответственной работе.
— Ну, давай, Петрович! — она со значением выпила полстакана и захрустела с аппетитом квашеной капустой.
— В наших кругах, — поделилась она секретом, — говорят, что вирус глупости вырастили в лаборатории… вы не поверите кто… Поляки!
— Верно! Это поляки и наши московские национал-предатели нагадили, — согласился с уборщицей захмелевший Василий.
Но тут взорвались Саша и Паша — студенты, друзья Интернета.
— Ну что вы, несчастные сталинисты, несете! — звонкими голосами вскричали они. — Давайте лучше вернемся, предки, к китайцам! Это они — угроза!
К китайцам мы, однако, уже не вернулись, зато затянули песню, не помню какую, потом проявили первую солидарность: искали все вместе куда-то сбежавшую от нашего пения рыжую кошку.
— А почему Великий Гопник ни разу не надел антиглупую маску? — спросили мы его уборщицу.
— Он выше глупости, — гордо ответила та.
— А вдруг мы все умрем? — спохватилась Шурочка.
— Да ладно тебе, — ласково замахали мы на нее всеми, что называется, руками.
Отрезвление настало неожиданно быстро. Дед подытожил семейную встречу, сказав, что он планирует дожить до 100 лет. А это значит, пережить этот гребаный вирус глупости, и он готов с шашкой наголо ее, эту глупость, рубить, рубить и рубить!
Мы все стоя зааплодировали, наши женщины даже заплакали. Шурочка — она просто рыдала! А я сам порадовался за Федора Петровича, потому что он — с шашкой наголо, он у нас оптимист!
45. Голый папа
Я никогда не видел маму голой. Тело в нашей семье было под полным запретом. Тело жило где-то глубоко под землей. Казалось, одежду в доме мы надеваем на манекены. Однако тема тела бурлила. Мама как-то сказала моей сестре О., что ей приятно заниматься сексом с папой в «третьем возрасте».