Правда, папа, который из-за меня лишился работы, ни разу не высказал своей обиды! Вы слышите, ни разу! Он даже в последнем в своей жизни интервью (для франко-немецкого телеканала Arte) на даче, он идет по саду и говорит, шурша опавшими дубовыми листьями, что я обогнал свое время. Он даже нашел в себе силы гордиться мной.
И теперь родители ко мне во сне приходят по-разному. У нас с мамой тянется какая-то бесконечная ссора, все время рождаются препирательства, недомолвки, сон зависает, не находя продолжения, а папа приходит моим заступником, ну если хотите, даже ангелом-хранителем.
Сейчас, когда мама умерла, мне хочется встать на ее точку зрения и посмотреть на себя ее глазами. Она во всех острых ситуациях становилась на позицию моих врагов. Угодить было невозможно. Если я кого-то ругал отчаянно, она принимала его сторону. Если я хвалил того же человека, она начинала злиться. В конце концов я начинал понимать, что дело не в окружающем мире, а во мне, что она хочет расправиться со мной, раздавить.
Но так же поступали и мои жены. Все три с половиной жены. Что-то во мне есть такое, что бесит жен. Они быстро теряют интерес к моим успехам. Но зато начинают подмечать каждый мой промах. В ситуации безденежья мне предрекают распад, развал и катастрофу.
И только моя младшая сестра О. стояла за меня горой.
Мама бы никогда сама не легла в больницу, потому что она стеснялась. Что значит — стеснялась? То и значит. У нее долгие годы были проблемы с кишечником, она намучилась с ним, и в той же Кремлевке пошла как-то на колоноскопию, и ей что-то сделали не так, что-то резко выдернули, испортили сфинктер.
Теперь, в наши беззастенчивые дни, это мало кого бы шокировало. Теперь бы такую неполадку отнесли к неумеренным занятиям анальным сексом, основе и гордости нынешней порнографии. Господи, там только и делают, что рвут анал! Но еще не так давно все было совсем иначе. Мама и мне-то призналась про сфинктер только в глубокой старости. А раньше я и не мог понять, почему она надолго не выходит из дома.
Но однажды она призналась — нам обоим стало не по себе. Мы в нашей семье не позволяли себе откровенничать. В наших отношениях это было стопроцентным табу.
Мама задала мне загадку. Впрочем, после письма, которое она написала, прочтя «Хорошего Сталина», сомневаться не приходилось.
Письмо мамы — страшный удар. Я куда-то засунул убийственное письмо и не знаю, где искать. Но я все перерою и обязательно найду.
48. 2014-ый год. Матрешки в камуфляже
У нас на дворе год-рентген.
У нас на дворе расцвел огненный куст — год-апокалипсис.
Мы все упивались поэмой «Москва-Петушки». Нам нравилось пьяное быдло. Нам они казались святыми. Мы считали себя ниже них. Настало время этих святых.
По ком звонит колокол? По ком воет волком русская интеллигенция?
Мы опустились на дно. Оглянулись! Cоседи, родненькие, плывите к нам! Давайте жить вместе! Ну, чего вы, суки, не плывете к нам на дно?
Это можно считать рекордом Гиннесса. Даже для русской истории, знакомой с разными поворотами, трудно вообразить нечто похожее. Мы чемпионы! Жить в такую пору! Этим можно гордиться.
Коленце русской истории. Мог ли я представить себе в 1979 году, делая Метрополь, что будет война Москва-Киев?
Спасибо власти!
Спасибо народу!
Взявшись за руки, они организовали невиданную вещь.
Кто-то кликушествует, считая, что это путь к третьей мировой войне.
Кто-то зычно кричит: позор!
А разве непонятно было?
Власть была буфером. Она и сейчас буфер. Дай народу свободные выборы, нынешнюю власть смоет волна бескомпромиссного народа. Покорением Крыма власть не отделается! Она отчитается за все нюансы.
После падения СССР власть поворачивалась к Западу масками Гайдара и Чубайса, брала в свидетели Сахарова. Но это были только маски. Настало время отвернуться от Запада, показать им наше истинное лицо, зеркальное отражение нашего зада.
После Второй мировой войны освобожденные нации больше всего ненавидели своих пронемецких идеологов-пропагандистов. Многие были повешены или расстреляны.
Но у нас есть свой золотой парашют забвения. Мы очень скоро забудем о войне Москва-Киев, как бы она ни кончилась. Забудем так же, как забыли войну в Руанде. Мы всё забудем.
Мы когда-то ошибочно думали, что придет новое поколение и покается за всех, как в Германии. Пришло новое поколение. С дубиной в руках.
Спасибо Великому Гопнику. Он устроил детальный просмотр русской души. Телевизор, как рентген, показал внутренности народных страстей и желаний. Телевизор заговорил не на языке пропаганды, а на родном народном языке. Здравствуй, наш первородный расизм!
Интеллигенция стала маргинальным элементом общества. У раздробленных остатков интеллигенции опустились руки, повисли, как плети: как тут жить дальше?
Что за смешной вопрос! Как будто в первый раз! Как будто малые обидчивые дети! Вспомним послереволюционный сборник «Из глубины», состоящий в основном из веховцев. Очнулись! Стали обзывать народ «свиными рылами». И Розанов — туда же. Но «свиные рыла» были всегда по-своему последовательны. Они отрицали Европу в лице Минина и Пожарского. Они не желали освободиться от крепостного права благодаря Наполеону, они шли к Николаю Второму под знаменами и хоругвями «Черной сотни», физически уничтожающей либералов.
Привыкаем жить маргинальным элементом, чужим, враждебным, как после революции.
После революции, чтобы не умереть с голоду, интеллигенция ушла в просвещение. Просветитель Горький создавал планы окультуривания России. А социально близкая народу власть воплотила проект полной грамотности населения. Благодаря общей грамотности русского человека сменил советский.
Новый этап просвещения на многие годы? Coup d’etat размером в Кремль? Заговор среднего класса? — Его не хватит и на полплощади.
Народ в восторге от запретов. Народ мечтает вспомнить молодость и встать в бесконечную очередь за лучшей в мире говенной колбасой.
Интеллигенция перетрется. Ее мелкие оппозиционные СМИ никого по-настоящему не волнуют. Если их запрещать, опять загудят «голоса» из-за кордона. Какого черта! Пусть лучше сами себя разоблачают. Уничтожить никогда не поздно. Большой Террор под народные аплодисменты. Моральный террор уже в действии.
Россия подписала себе не приговор, а охранную грамоту. В этой грамоте говорится, что мы способны жить по-своему.
Мы расплачиваемся за детские комплексы и взрослые обиды Великого Гопника. Мы расплачиваемся за слабости современного Запада. Мы расплачиваемся за то, что Запад повернулся к Гопнику так, что тот увидел его продажность (Шрёдер) и его распущенность (Берлускони). Этот Запад вызвал, как рвоту, только презрение. Этот Запад можно перебить соплей. Кто виноват, что ему не показали другого Запада? Кто виноват, что он — не читатель? Он если и читал, то не то.
Развод по-русски. Мы вползаем в самую длинную агонию в мире. Ставим еще один рекорд Гиннесса. Как приятно, как это по-нашему: Гопнику, окруженному малой кучкой верных друзей, соратников по шашлыкам молодости, пугать всю Европу, страшить целый мир!
Они там, в своей сраной Европе, волнуются, перезваниваются, ему тоже звонят, этому Великому Гопнику, увещевают, виляют хвостами, подтаивают… Он знает, что его там не любят, зато боятся, и это хорошо. И верные друзья хохочут здоровым хохотом, заливаются, плюя на идиотские санкции, видя, как его и их вместе с ним все боятся.
А трупы?
Трупы спрячьте! Это наша маленькая военная хитрость.
А какая война без трупов? И что они значат — эти трупы?
Вот так в Европе не скажут! И в этом их слабость.
Новость 2014 года (стара, как русский мир): мы — не европейцы! И мы этим гордимся! Мы никогда не были европейцами.
А кто мы?
Мы — матрешки в камуфляже.
Русский мир без границ. Мы все русским миром мазаны.
Матрешки победят, потому что русская душа боится смерти меньше других, меньше всех. А потому она меньше боится смерти, что она закреплена не за личностью, которая берет ответственность за жизнь, а за матрешкой, у которой нет представления о какой-то там ответственности.
Кто сказал: быдло?
Это другой распорядок души. Он встречается в разных районах мира, например, в африканских деревнях. Я люблю ездить в Африку. Они там братья. На белых смотрят свысока. У них религия прямого действия, как и у нас, белых поневоле.
А Китай? Там тоже не боятся смерти?
Мы готовы наперегонки с китайцами соревноваться, кто меньше боится смерти. Но мы их в конце концов тоже забьем. Мы им как бы отдадимся, но потом забьем. Как это получится, мы не знаем, но это получится. Мы не любим китайцев. Мы любим песенки из Европы, но наши лучше, шансон богаче. А уазик — лучший внедорожник в мире!
Интеллигенция наступает на старые грабли. Она обвиняет власть, а не народ. Но как обвинять народ? В чем? В том, что он народ? Просвещенный класс видит в народе объект истории, который оболванивают, а не субъект, который сам по себе феноменален.
Мы думали, там шкатулка с драгоценностями. Так думать нам помогали самые лучшие в ХIХ-ом — Достоевский и Толстой. Так думали почти все наши писатели, деревенщики, Солженицын…
А там оказался гроб с гниющими потрохами. В 2014 году открыли гроб. Ударил запах!
Что будет? Ничего не будет. Тайное стало явным. Для подавляющего меньшинства.
Да, со временем можно будет снова сходить в Европу, хотя мы дали подлинную причину нас ненавидеть: полякам, балтам, даже болгар смутили.
Мы не влезли в Европу, не прошли сквозь ушко, потому что и сами в своем подавляющем меньшинстве мы половинчаты, жрем водку и любим «феррари». Мы любим свое безобразие. Мы обожаем Флобера и «Москву-Петушки».
Русскими европейцами или европейцами наполовину быть можно, но это не работает!
Нет польских европейцев или французских. Мы хотим быть европейцами, но при условии соленого огурца.
Ни рождения, ни возрождения.