Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля. Двадцать четвертое февраля.
Странное дело, 24 было всегда для меня любимым, счастливым числом.
50. Наш общий ад (взгляд из первого дня войны)
И поскольку мы все оказались в аду, и, видимо, все этого военного ужаса достойны, то эмоции оставим в мирном прошлом. Посмотрим трезво, что мы имеем.
Главное: всего только 4 % российского населения считает, что напряженность в российско-украинских отношениях — вина России. Подавляющее большинство считает виновными Киев, Америку, НАТО.
Ну, это развязывает властям руки.
Половина населения России готова поддержать военные действия.
Какая удача.
Протесты против войны — мизерные, хаотические выступления. То ряд интеллигентов напишет письмо, то часть академиков выступит.
Несерьезно.
А в голове Великого Гопника четко сложилась вторая реальность, которая непонятна ни нынешней Украине, ни Европе, ни Америке.
Исходя из этой реальности, Украиной правят неонацисты, она вооружается и становится угрозой России. Украину нужно демилитаризировать, лишить армии, немножко кастрировать.
Эта вторая реальность складывалась у Царя-пацана 20 лет, в ней четыре элемента: дворовый (бедное детство), спортивный (юность), гэбэшный (вспомним его службу в Дрездене) и имперско-советский (по нарастанию все двадцать президентских лет). Все нацелено на победу. Все вызывает к мести за проигранную в перестройку «холодную войну».
Запад все это проморгал. Он до последнего мирного дня не верил во вторую реальность Великого Гопника. Он думал, что русский дядя шутит.
В войну не верили ни народные массы, ни столичные либералы. Уж больно страшно!
А Царь-пацан показал, что в его второй реальности (не медицинской, а в политической!) ничего не страшно, если борешься за восстановление величия Русского мира.
И вот мы имеем одного-единственного человека, который принял решение начать войну. Он собрал совет безопасности, и мы увидели бледных, перепуганных людей, далеко не самых умных. Как дворовый пацан он всех повязал предстоящей большой «мокрухой». Но они даже и не знали, что подписываются на войну. Они думали — на независимость ДНР и ЛНР от Киева.
Если удастся в Киеве создать пророссийской правительство, крови будет не слишком много, но дальше будет очень много репрессий (ну как в Белоруссии Лукашенко). Если же такое правительство не удастся сформировать в ближайшее время, придется Киев брать танками и командовать оттуда. Это очень кроваво, и вой будет на весь мир.
Чем больше я следил за событиями в Украине в последние годы, тем больше я скептически относился к Западу. Он проглотил не только Крым. Он уже был готов в обход Украины принять «Северный поток-2». Он пускался не раз плясать под дудку Москвы, либо по корыстным соображениям, либо противопоставляя себя Америке, либо вот как берлинские, парижские или итальянские таксисты — потому что им искренне нравится Великий Гопник, он — свой.
В нынешней трагедии Запад сам выберет для себя историческую роль. Украину ждут тяжелые времена. Но беда будет временной. Россия взяла весь огонь на себя. Что из этого выйдет, неясно. Останется ли у нее сил на новый виток перестройки и свободы, или же она пойдет на дно — никто не знает.
Кроме Великого Гопника. В его второй реальности он не знает поражений. Пока.
51. Побег из морга. Москва — Берлин. Дневник нового военного времени. Дорога на Петербург
Попугай-жако Шива, серый, со слегка ощипанным от внутренних терзаний красным хвостом, прокричал нам «пока-пока!» и уселся на жердочку в ожидании, когда мы вернемся с прогулки. Шива по своей породе долгожитель. Он легко переживет всех, включая Великого Гопника. Он увидит Россию будущего. Но увидит ли он нас?
В машине все быстро уснули: жена Катя и две дочки, Майя (16 лет) и Марианна (4 года). Мы выехали из Москвы на пять часов позже, чем предполагали: хотели взять весь свой сентиментальный скарб, но любимые вещи не все втиснулись в багажник, пришлось перепаковаться. Весеннее солнце уже садилось, когда мы встали на платную автостраду, соединяющую Москву с Петербургом. Наша конечная цель — Германия. Мы ехали окружным путем в Берлин. Дорога через Финляндию и дальше паромом в Прибалтику казалась нам самой удобной. На выездах из России через Эстонию или Латвию нужно ждать по пять-семь часов. Общероссийская святая церковь, под названием круглосуточный федеральный телевизор, с начала войны стала для интеллигентной касты недовольных не хуже крысиного яда или «новичка». Люди бросились со всех ног спасаться от яда. Остались те, кто настолько стойки, что яд принимают за допинг.
Когда едешь из Москвы на Север, до него — рукой подать. Переехав Волгу в Твери, попадаешь в сиротливый пейзаж мелких берез и хмурых елок. Повалил снег. Наступила тьма. Поднялся дикий снежный буран. Автостраду замело, осталась одна полоса, но дальнобойщики, веселясь, несутся, наплевав на сугробы.
Наедине с собой, едва разбирая дорогу, я узнаю в этой лихости дальнобойщиков Россию, не знающую за собой вины. Идет война, а на страну напало беспамятство происходящего. Я ехал через Россию, которая не умеет извиняться, потому что не знает за что. Гнев европейцев делает ее в лучшем случае без вины виноватой, а на самом деле она — дальнобойщица.
Незадолго до Петербурга у меня от усталости начались галлюцинации. То мерещится танк с потушенными огнями, то человек, перебегающий дорогу. Мне страшно за моих пассажирок. Въезд в Петербург длинный и нудный, как и сама дорога до него, но вдруг — щелчок, и ты въезжаешь в ночной город невиданной красоты. Каждый дом — архитектурная судьба и личность. На углу пешеходной улицы, возле Невского, мечется в ночи в гостеприимном ожидании нас розовощекая управляющая частной гостиницы. На кой черт построили этот фантастический город, архиевропейский и вместе с тем затейливо русский, с хитроумными названиями магазинов и кафе? Это же издевательство над бесстильной бедностью сотен других российских городов. И чем одарил этот истерзанный собственной историей город, город дурной революции, Большого Террора, нацистской блокады? Словно в отместку за мучения, он извлек из своей подворотни и подарил нам карикатуру царя, от которого мы несемся вон. Не зная возврата.
52. Русская красавица
Всем хорошим во мне я обязан Русской Красавице. До Русской Красавицы я был никем. Я даже не беру ее в кавычки. Это она меня закавычила.
Друзья познаются в беде? Ерунда. Русская Красавица распугала моих друзей. Клочья зависти повисли на заборах.
Она перевернула мне жизнь. Я вижу себя входящим в свою квартиру в Смоленском переулке с большим новым чемоданом в руках. Польская жена встречает меня угрюмо, в синих резиновых посудомоечных перчатках до локтей. Она уверена, что я в Париже загулял — вид у меня подозрительно радостный. Я ставлю тяжелый чемодан на пол — тогда еще у чемоданов не было колесиков: вот спутники уже были, а колесиков к чемоданам еще не придумали, — разминаю пальцы и весело говорю:
— Привет! Мы с тобой разбогатели.
Жена с испугом смотрит на меня, на новый чемодан, разворачивается и идет в глубь квартиры, бросая на ходу:
— Ужас какой!
Я смотрю ей вслед и вспоминаю, как она мне сказала, что, прочитав Русскую Красавицу, она похудела на пять кило.
История Русской Красавицы заслуживает отдельной книжки.
Это я и был русской красавицей, пройдя через испытание Метрополем. Русская красавица — это я.
Ну да, все верно, господин Флобер.
Русская Красавица пробилась через народную цензуру. Шесть наборщиков из Владимира приехали в Москву, чтобы заявить, что они не будут набирать эту махровую пакость.
«Дорогие американские бляди и пробляди!» — возмущенно цитировали рабочие письмо из романа, обращенное к американкам.
Наши рабочие смутились и покраснели. Разве так можно писать женщинам?
Мы беседовали в течение шести часов. После чего они сказали:
— Ладно, напечатаем, только с условием, что ты нам подпишешь.
Русская Красавица прорвалась и через западную цензуру.
Иван Набоков, начальник в большом парижском издательстве, отказался покупать эту дрянь.
Я был в отчаянье.
Русской Красавице оставалось продолжать влачить самиздатскую жизнь.
В 1980 году летом в поселке Пушкино под Москвой — писал по ночам в сарае — узкая тропинка, жалит высокая, зрелая крапива, рядом стоит, как ночной покосившийся витязь, дощатый сортир, — героиня мне стала являться.
Но не сразу.
Я вначале набросился на нее с мужской силой.
Она не давалась.
Я написал полкниги и сдался — не то!
И когда я окончательно понял про не то, она явилась. В сцене, где к ней приходит мать и уговаривает ехать в Израиль, неожиданно зазвучал ее голос.
Я стал записывать за ней.
Бывали ночи, когда я печатал сорок страниц на машинке. Попробуйте пальцем просто стучать по букве «а» сорок страниц — это что-то немыслимое.
Я полностью отключался, не чувствовал тела.
Потерпев поражение от Ивана Набокова, который заведовал покупкой иностранных рукописей в парижском издательстве, я кинулся в Америку.
Решил отдать рукопись моей подруге, красавице Элендее Проффер.
Я приехал в легендарный Энн-Арбор. Мы гуляли, прошли мимо живописного кладбища, где похоронен ее муж Карл, основатель издательства «Ардис», приюта всех страждущих русских гениев, съели на ужин лобстеров, предоставив официанту ресторана над бурной речкой возможность повязать нам пластмассовые нагрудники, чтобы не замараться мутноватым соком.