Мы пошли в продуктовый магазин купить фрукты. Там был огромный черный виноград — ну, примерно такой же, как сливы — мы стояли удивленные. И шикарное, вспотевшее от обилия сока манго. И вообще там было всё. И всё это было китайское. И тут я подумал: некоторые считают, что китайцы сильны в имитации иностранных товаров. Но ведь в этом городе, где сейчас живет около двух миллионов людей, а еще недавно тут было что-то вроде деревни, умеют не только строить, но и развиваться. Сейчас — имитация, но через десять-пятнадцать лет они будут придумывать сами новые товары, фантастические машины, самолеты, ракеты.
Мы взяли манго, невиданный черный виноград и пошли к кассе. Я протянул кассирше Mastercard московского банка. Она сказала спокойно: русские карточки не принимаем. Как? У нас в стране днем и ночью трубят о новом витке русско-китайской дружбы, о дух захватывающих миллиардных (в US dollars) торговых сделках, а я не могу кредитной картой, выпущенной в России, расплатиться за эти жалкие фрукты?
— Нет, не можете, — доброжелательно улыбаясь и кивая от уважения к нам, сказала она.
И тут я понял, что китайцы вокруг стали все больше и больше улыбаться. Это тоже новость! У нас в Благовещенске улыбок раз в десять поменьше, да и жителей тоже почти в десять раз меньше.
Зато, вернувшись домой, в Благовещенск, вывалявшись в пыльном снегу, вдруг понимаешь, что ты вернулся — куда? В Европу. Да, что-то неуловимо европейское есть в жестах и повадках идущих в снегу по набережной молодых людей и девчонок на каблуках. Что-то есть трогательно европейское во внимательных зрителях разного возраста, которые ходят смотреть фильмы нашего фестиваля «Амурская осень». Среди них — и бабушки советской эпохи, но за этим советским просматривается что-то дореволюционное, культурное, милое, чеховское.
Не знаю, кто здесь победитель в этом переплясе городов. Благовещенск? Хэйхэ? Конечно, мне больше всего понравился мокрый и потому как бы голый памятник Пушкину на берегах Черного Дракона. Но ребятишки Хэйхэ и бабушки-киноманки Благовещенска — разве они не достойны отдельных призов? И вместе с тем, всех почему-то жалко, и мне себя тоже жалко — и только снег разгоняет немножко тоску.
15. Раздевайтесь, товарищ Давыдова!
Порой между Великим Гопником и Маленьким Ночным Сталиным случались молчаливые терки. Хотя они оба не были расположены к сантиментам, но случались между ними и поцелуйчики, причем Великий Гопник норовил поцеловать своего старшего партнера в живот. А старший партнер любил укусить Великого Гопника в губы. Но вот что было обидно Великому Гопнику: перед сном Маленький Ночной Сталин обязательно говорил ему:
— Раздевайтесь, товарищ Давыдова!
Великий Гопник догадывался, что эти слова происходят из постельного грязного анекдота о любовнице Маленького Ночного Сталина из Большого театра. Но почему его, качка, хоккеиста, старший по званию называет «товарищ Давыдова» и предлагает раздеться?
— Раздевайтесь, товарищ Давыдова!
Великий Гопник молча раздевался. Затем они отворачивались друг от друга на широком ложе, и Маленький Ночной Сталин думал про себя, машинально ощупывая укушенный живот:
— Боже ты мой! До чего дожила Россия!
А Великий Гопник злился тоже не вслух:
— Никакая я тебе не товарищ Давыдова!
Он боялся сказать Маленькому Ночному Сталину «ты», а тот, отставной, боялся сказать ему, нынешнему хозяину, «вы». Но наступало утро, в окнах шумели сосны со своими лососиновыми стволами, и они оба дружно чистили зубы. Глянув на себя в зеркало, Великий Гопник хмыкнул:
— Всё! Больше пиво не пью. Растет брюхо!
— Пей «Киндзмараули», — поморщился Маленький Ночной Сталин.
Сев на толчок, Великий Гопник выразился так:
— В России, если ты сел на трон, главное — покажи зубы!
Они показали друг другу зубы и рассмеялись.
За завтраком Великий Гопник по своей детской привычке ел хлеб щипками, как нищий, и это снова раздражало Маленького Ночного Сталина. Он вновь что-то бормотал:
— Боже ты мой! До чего докатилась Россия!
Потом сказал жестко:
— Слушай, ты верни балтов, да? Эстония, Латвия, Литва — это как три загулявших жены. Их надо вернуть. Вернуть и выпороть за неверность.
— Я выпорю, — поклялся Великий Гопник.
— Хорошо, — кивнул Маленький Ночной Сталин. — А Польшу? Эту вонючкуты тоже верни.
— Это вы правильно выразились: вонючка! — захихикал Великий Гопник.
— Не люблю. И ты ее, знаю, не любишь!
— Как вы ее рубанули в 39-ом! — восхищенно сказал Великий Гопник.
— Но не добили, — пожал плечом Маленький Ночной Сталин, отводя от себя восторги младшего товарища. — А надо было добить. И финнов не добили. Надо было одним рывком, а мы затянули. И немцы стали нажимать, и вредителей в армии мы не всех раскрыли. Финнов тоже верни!
— Я обязательно…
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — неожиданно оборвал его Маленький Ночной Сталин. — Пойдем, дорогой, пройдемся. Пойду размять я ноги, за дверью ты стоишь…
— За какой дверью? — насторожился Великий Гопник.
Маленький Ночной Сталин покрутил в руках трубку.
— Ты бы меньше доверялся китайцам, — неожиданно посоветовал он.
— Так они ж друзья, — невольно отпрянул от него Великий Гопник.
— Тем более не доверяй… А то, видишь ли, раскидался тут амурскими островами!
Маленький Ночной Сталин аккуратно положил трубку в нагрудный карман. Они вышли молча из триумфального, уродливого дворца. Далеко внизу перед ними плескалось под солнцем Черное море.
16. ПТК
В Париже в Елисейском дворце за минуту до общей фотосессии мы оказались втроем: Великий Гопник, Эдик Радзинский и я. Эдик вел в ту пору на телевидении историческую программу, и Великий Гопник сказал, что когда он видит его на экране, он никогда не переключает… и как-то по-детски показал рукой, как бы он мог переключить, с натугой, такое вот щелкающее устройство, но вот, не переключил.
Это устройство называлось ПТК. Переключатель-барабан с тугой пружиной. При частом переключении ручка телевизора разбалтывалась или вообще рассыпалась. Тогда в дело шли пассатижи. Преданья старины глубокой. Великий Гопник правил страной с помощью ПТК. Потом в дело пошли пассатижи.
17. Он не читатель
Я позвонил Ставрогину в четверг. Поздно вечером. С либеральной тусовки на Пречистенке.
— Статья написана, — прокричал я, пересиливая шум гуляющей оппозиции, но на самом деле испытывая судьбу. — Если вы хотите ее прочесть до публикации, я пришлю.
— Не надо!
Вот ведь — ничего не боится!
Да, как я уже сказал, надо было обладать большим мужеством, чтобы написать целую поэму в стихах, четырехстопным ямбом, с рифмами.
В поэме повествовалось о некоем комсомольце, который сначала служил почтальоном («Служил Гаврила почтальоном, Гаврила почту разносил»), но потом благодаря тому, что он однажды перепутал адрес и не туда доставил телеграмму, комсомолец начинает резко менять жизнь, достигает большого успеха в бизнесе и к моменту распада Советского Союза становится могущественнымчеломс огромными связями. Он знает бандитов. Он знает силовиков. Он женится на англичанке из алмазной компании «Де Бирс». Но у него есть маленький дефект: он не говорит по-английски. Он нанимает переводчицу, влюбляется в нее по уши, она им переводит в спальне ночью, везде… Здесь возникает дерзкая сцена всепоглощающей неги, как в «Бахчисарайском фонтане». Одержимый любовью, герой убивает мужа переводчицы, злобного карлика, журналиста из ВВС, разрушает «Ди Бирс», провоцирует маленькую войну с Англией. В результате ему все надоедает, и он сгорает в собственной бане на Рублевке.
Чем-то он похож на Евгения Онегина. Он даже (среди прочего) убивает на дуэли своего компаньона. Правда, они не стреляются, а фехтуются. Они оба в юности ходили в фехтовальный кружок. Поэтому у комсомольца всю юность не хватало двух передних зубов — выбили, несмотря на маску. Там есть и Татьяна Ларина, в него тоже по уши влюбленная, дочка последнего члена Политбюро, но не такая скромница, как пушкинский оригинал. Она мечтает о факельных парадах молодежи на Красной площади.
По большому счету «Дракон в тумане» — закодированное самооправдание власти. С таким людским материалом, как у нас, с этой смесью лохов и гопников нужна только железная рука своего, понятного всемчеловека. Из мусора вырастает в стране гопников сам Великий Гопник (ахматовская аллюзия, между прочим). Все остальное — анекдоты из жизни олигархов и валютных проституток.
В бесконечном кабинете я спросил Ставрогина, глазами указывая на портрет Великого Гопника с застегнутым на все пуговицы лицом, но при этом вполне добродушным:
— А он читал? Ему понравилось?
Ставрогин посмотрел на портрет и ответил просто:
— Он не читатель.
Возможно, это было самое точное определение Великого Гопника.
Уже за полночь мне позвонил Ставрогин. Я шел по улице. Лил дождь. Я спрятался в подворотне.
— Как вы смели назвать меня графоманом! — он даже заикался. — Я что, не понимаю, что вы издеваетесь! Пушкин наших дней! Я вам не позволю держать меня за чмо!
— Но подождите… Это же положительная рецензия… — Ветер выл в подворотне. — Не зря я вас сравниваю с Пушкиным!
— Издеваетесь! Вам так это не пройдет!
— Слушайте, я написал статью не на две недели, а на годы. Если бы я не написал, что вы пародируете «Евгения Онегина», мне бы сказали: да ты идиот!
Ставрогин в негодовании отключил телефон.
Воняло.
Я подумал в подворотне, глядя на переполненные мусорные баки: «Он — третий человек в государстве. Перед ним на цырлах ходит министр МВД и прочие силовики. Ему даже не надо давать распоряжение. Как это у них делается? Даже не нужно намекнуть. Просто вздохнуть: как же он мне надоел…»
18. Всадник на Красной Площади
Меня одолел страх.
Я бросился в Кремль.
Меня не пустили.
Я сел на Красной площади, охватив голову руками.