Но как правильно себя вести, чтобы когда-нибудь безбоязненно вернутся назад?
Называть войну войной или не называть соответственно с требованием Москвы войну за войну не считать?
Затаиться, затеряться или вести себя свободно?
Вернуться, когда горячая война станет холодной, или ждать, пока со сцены уйдет главный герой?
Звонить с русского телефона или не доверять ему?
Подслушивают ли тебя майор или два майора?
Да и вообще — кому доверять?
Назовут тебя на следующей неделе иноагентом или нет? Это зависит от чего? От твоего поведения? От твоей знаменитости? От случайности? А если назовут, что тогда?
Когда война, могут прихлопнуть любого — смерть вышла на волю.
С началом войны все изменилось в секунду. О довоенных временах вспоминают как о райской поре, несмотря на закручивание гаек последних лет.
Шива, как ты там, друг мой?
До нашего путешествия я был в Риге совсем недавно членом жюри на фестивале, когда война уже началась. Меня уговаривали не возвращаться. Но как я мог оставить там семью, предоставить им возможность самим барахтаться с отъездом? Я принял решение вернуться. Кому-то это не понравилось. Когда мой коллега по русской культуре решил остаться в Риге, съехались куча международных журналистов. Телекамеры, вспышки фотографов. Я стоял в пролете дверей и понимал, что, если бы это случилось со мной, семье бы не дали выехать — закон мести. Или я ошибаюсь? Война превратила жизнь в пыль. Но даже в этой пыли на том же фестивале, несмотря на войну, главные премии получили русские фильмы. А жюри было европейским. Там мы и познакомились с эстонкой Тиной. Там мы общались с Дмитрием Муратовым, главным редактором оппозиционной «Новой газеты» и лауреатом Нобелевской премии мира. Он тоже, как и я, вернулся в Москву. Но надолго ли? Ему пришлось приостановить газету до окончания войны — иначе бы ее закрыли. «Все расхищено, предано, продано…» — писала Анна Ахматова в начале 1920-х годов, но она в продолжении тех же стихов видела тем не менее свет — в дружбе, частной жизни, семье. Вот и мы с детским писателем вкусно ели за ужином и пили чудесное вино. Превратившись в сказочника, он читал моим детям свои новые стихи, такие детско-недетские. Шутили. Лаяла чудная хозяйская собака. Смеялись. Потом не смеялись. Война полна слухов и сплетен. Кого-то сняли, кого-то посадили, о ком-то забыли. Запрещена война, но и слово «мир» запрещено. Опять смеялись. Ужасались. Гойя прав: война — сон разума. Каждый день умножает разрыв с довоенной жизнью. Россия вынырнет после войны непонятной, непредсказуемой страной.
Пишу о нем. Не только потому, что он нас всех взял и держит за яйца, а еще и потому, что ему было несложно это сделать.
24. Чемодан пустых бутылок
Счастье живет среди тех народов, на землях которых растет виноград, где с незапамятных времен пьют свое вино и мудростью земля питает мозг.
Два виноградных пояса земли, как ласковый женский купальник, прикрывают самые лакомые части планеты.
Снега и пустыни — это испытания, командировки, а виноградники — дом родной.
Я поднял бокал.
Все это я понял в Грузии. Мы пьем за Грузию, в которой мы находим душевный покой и телесное волнение, переходящее в желание счастья.
Я выпил и огляделся.
Я стоял посреди автобуса. На меня смотрели двадцать пять отборнейших красавиц. В руках у них были бутылки красного и белого грузинского вина. Они пили из горлышка, и капли вина падали на их неприкрытые груди.
Сейчас мы пойдем купаться в этой речке.
В сумерках хорошо купаться.
Но сначала я хочу сделать одно заявление.
Здесь в Грузии я понял, что Бог есть.
Но не только потому, что он здесь такой милостивый и даже разрешает в деревенских храмах курить.
А потому, что, смотрите, год назад меня выгнали из Союза советских писателей. Мне тридцать три года. Я бывший, выходит дело, писатель. И вдруг мне звонит мой младший брат. Он говорит, что он будет руководителем студенток искусствоведческого факультета в поездке по Грузии. Будем смотреть храмы. Вы когда-нибудь видели студенток третьего курса искусствоведческого факультета? О, я знаю, какие храмы мы будем смотреть!
Я приезжаю в Грузию, вижу наш автобус и понимаю, что Бог есть.
Потому что Бог сказал: ты бросил вызов огромной стране, ты пришел из будущего. Ты устал, у тебя кружится голова от переживаний и болит тело. Поезжай в Грузию. Посмотри на мои храмы. Выпей вина. Познакомься с московскими девушками-практикантками.
— Пошли купаться!
— Постойте! — сказал шофер нашего автобуса. — Не бросайте пустые бутылки. Сдавайте ему! — он показал на меня.
— Почему ему? — удивились девушки, выпившие красного и белого вина Грузии.
— Потому что вчера возле храма я нашел пустой чемодан, — ответил я. — Я буду складывать сюда ваши пустые бутылки. Чтобы они не катались по всей Грузии. Пусть живут в чемодане.
Они стали сдавать пустые бутылки, а я стал их подписывать красным фломастером.
— Катя!
— Полина!
— Карина!
— Таисия!!! — на бутылке Таисии я поставил три восклицательных знака.
Я складывал пустые выпитые бутылки одна к одной.
Последней подошла наша грузинская экскурсоводша Кети. Тоже совсем молодая. Она из Тбилиси. Все говорили, что она грузинская княжна и — неприступная крепость.
— Я не сдаю свою бутылку, — сказала она.
— Хорошо, — сказал я. — Не сдавай. Но когда захочешь сдать, не волнуйся. Я приму от тебя бутылку как божий дар.
Она рассмеялась и убежала. Княжна. Все они тут грузинские красавицы — княжны.
Я закрыл чемодан пустых бутылок, один замок был варварски оторван, и пошел в воду. Девчонки прыгали там и мелькали телами. Мой брат кричал:
— Дуры! Не утоните!
На следующий день мы поехали по дороге в Кутаиси.
Мы уже долго путешествовали, осмотрели множество храмов, и у нас кончились все деньги. Порой за нами ехали легковые машины и маленькие автобусы — они громко гудели и требовали наших студенток. Казалась, вся Грузия машет нам руками. Но мы свои бутылки не сдавали. Деньги кончились, а есть хотелось. Был жаркий день.
Начинался женский голодный бунт. Я сказал шоферу припарковаться у кафешки среди холмов возле ручья. Автобус остановился, устало выпустив воздух. Несмотря на то, что это был Советский Союз, кафешкой управляли два брата грузина как своей собственностью. Я пошел с ними договариваться.
Я сказал им:
— Братья. У нас нет денег. Но наши студентки ужасно голодные. Дайте им что-то совсем простое, какой-нибудь незамысловатый хачапури, и простой воды из ручья.
Девки вылезали из автобуса, одна за другой, два грузинских брата смотрели на них, как будто это было кино.
Они ушли на кухню, а мы сели у ручья и стали ждать хачапури. Сначала нам ничего не несли. А потом вдруг принесли несколько бутылок хванчкары и стали разливать по бокалам.
Я вскочил:
— Зачем вино?
— Не волнуйся, — сказали братья. — Это — ничего.
Ко мне подошел шофер автобуса.
— В крайнем случае, сдадим им чемодан пустых бутылок. Тоже все-таки деньги.
Не успел я ему ответить, как на деревянные столы, похожие на большие пни, братья стали метать еду. Там было всё: помимо хачапури, тарелки, полные харчо, цыплята-табака, шашлыки, и лобио, и лепешки, и всякая зелень.
Девки радостно бросились все это мести и запивать небережливо хванчкарой.
Они ели и пили, пили и ели, потом съели десерты, какие-то неземные торты, потребовали у братьев еще вина, кто-то из них полез купаться в ручей.
Я в ужасе смотрел на происходящее. Чем платить? Обед стоил явно больше, чем сто чемоданов пустых бутылок.
— Что делать? — сказал я моему младшему брату. — Наверное, они хотят кого-то выловить из ручья. Ну не форель, конечно. Пойдем договариваться.
— Я не пойду, — сказал мой брат. — Я — официальное лицо университета. Иди ты!
Я пошел к братьям. Я шел и думал, кого бы им предложить. И Катя могла бы с удовольствием с ними покупаться в ручье. И Таисия. Ах, Таисия с тремя восклицательными знаками! Да, Таисия могла бы даже с обоими братьями справиться. Таисия! Точно! И даже еще на меня ее бы хватило.
Я подошел к братьям, смеясь.
— Знаете что, — сказал я. — У нас в автобусе есть чемодан пустых бутылок. Это весь наш денежный запас на сегодня. Расскажите, что вы от нас хотите.
Вдали в кустах засел Бог. Он раздавал округе девичьи визги, и с его подачи мелькали груди с нежными розовыми сосками. Слышался перестук винных бутылок. Таисия присела в сочной траве на корточки и, посылая мне бешеные воздушные поцелуи, вместе с подружками продолжала бухать.
Братья посмотрели на меня и сказали спокойно:
— Это — подарок!
Я ушел от них, пораженный до глубины души. Я же говорю, что у Грузии есть особенный Бог.
Наш пьяный автобус поплыл к морю.
Княжна Кети с черными волосами подошла ко мне:
— У меня тут в деревне живут родственники. Они зажарят поросенка. Приходите вдвоем с братом.
Мы пришли, когда солнце уже село в море и были только видны на небе его возбужденные красные лучи. Поросенок сидел под большим тазом посередине двора и шевелился.
Родственники княжны стали вести со мной всякие разговоры о пользе курения. Они сказали, что у них тут есть бабка 95 лет, которая потому и живет, что много курит. Я не поверил — так они привели мне бабку, которая курила сигареты «Космос» в синей упаковке. Она сказала, что сигареты хорошо действуют на голову и на сердце. Она держала сигарету в крепких пальцах и глубоко затягивалась.
Как сели за стол, тамада сказал, что сегодня будет соревнование. Кто кого перепьет! Все будут пить белое местное вино. Мы его сами делаем. Пьем вот так. Наливаем в стаканы вино. Я произношу тост и — до дна!
Ко мне: понятно?
Тост повторяется каждые три минуты.
Я встал и подошел к Кети.
— Это ты придумала? — спросил я.