43. Язык глупости
Чем дальше развивалась глупость, тем более выразительным становился ее язык. Люди блеяли, мычали, рычали и пердели — порог стыда опустился, стыд сполз с людей, как рваный чулок.
Идет сокращение словаря. Язык испаряется, как Каспийское море. Исчезает, как Аральское. Пустыня слов.
Возникает языковая забывчивость: как это? Как сказать? Слова становятся размывчатыми, туманными, с неясными очертаниями.
Все больше возникает странных звуков. Кажется, они похожи на звуки младенца. Но если звуки младенца вызывают улыбку окружающих, то здесь бульканье вызывает оторопь.
Важным словом становится слово «козел». Им пользуются всюду: чего козлишься? Вообще роль животного мира в словаре возрастает.
После этого начинается переход к хроническому мычанию.
Многие ползают на карачках и едят говно.
Все больше людей едят говно.
Вот уже почти все едят говно.
А теперь говно едим уже все мы.
Дальше начинается воспалительный процесс. Одни начинают страдать дикой клаустрофобией и выбегают на улицу с судорогами на лицах. Другие, напротив, забиваются в канализационные люки, лезут под кровати.
Вдруг наступает момент истины. Человек понимает, что он зря прожил жизнь. У него ничего не получилось.
Он начинает выть.
Люди пытаются молиться.
Бегут в церкви и мечети.
Напрасно.
Всё просто как мычание.
Россия мычит. Все мычат.
Люди падают, задыхаются, их терзают судороги, они умирают в мучениях, иногда с криками. Часто слышно всё то же самое слово козел. И еще — пиздец.
И в самый последний момент, охваченный глупостью, как пожаром, человек вдруг осознает, что кончается и понимает, что он-то и есть козел.
44. Коса
Здесь на Куршской косе, неподалеку от домика Томаса Манна, хорошо городить новую волшебную гору. В восьми километрах от Литвы мы бросили якорь. В Морском, казалось, нет никакой эпидемии. Мы бродили по заливу. Артур как бывший биолог рассказывал нам о синей слизи прибоя, бабочках и лебедях. Он знал толк в угрях — на местном рынке он выбирал самых жирных.
Мы съездили в Пьяный лес. По утрам купались в море. Море было холодным. На пляже мало народа. Уйдя подальше к литовской границе, можно купаться и загорать без купальников.
Постепенно мы забродили игривыми мыслями.
Мне нравилась Алина.
К Артуру потянулась О.
— Я приартурилась! — объявила она.
Как-то вечером после ужина мы заказали русскую баню у хозяйки-польки, пани Терезы.
Когда распарились, Артур стал приставать к О. Алина зажалась, но не возражала.
Все закрутилось.
Артур вылизал О.
— Меня артурят! — сладко вздохнула она.
Но в конечном счете О. досталась мне.
— Вот ты и стал большевиком, — сказала она, когда мы выходили поздно ночью из бани.
Зачем я это сделал? Из мести? Из любопытства? Наутро Алина пришла и сказала:
— Подайте меня на завтрак!
45. Летающие мальчики
— Ну, я просто очень люблю девушек, — призналась Алина, гуляя с О. по берегу залива. — Но больше, наверное, даже… как тебе сказать? — мечтаю об отношениях с прекрасной… вот с тобой. Мечтаю о флирте, о сексуальных фиолетовых каких-то движениях в сумерках. Обо всем нежном, таинственном, тайном среди легких одежд. Я люблю «цветочки», я вчера, конечно, оценила твой восхитительный цветок, который меня мгновенно возбудил. Я всегда с брезгливостью относилась к мужскому полу, как к чему-то несколько грязному, топорному, неуклюжему… так что девушки, да, это рай.
— А Артур? — удивилась О.
— Но Артур — он так прекрасен. Он сам свет, который отражается в росинке на листиках прохладным утром… это мое самое мощное впечатление детства, оно мне досталось на всю жизнь. Я много об этом думаю, начала думать, как физичноустроено восприятие глазом света, приносящего счастье и опьянение этим впечатлением детства — единственное, что у меня есть, что осталось от меня. И Артур, словно зеркало этого впечатления.
— Правда, странно, что цветок, такой восхитительный, считается неприличным? Вот это извращение! — сказала О.
— Ну, если бы он не считался извращением, то потерял бы в своей удивительности и восхитительности.
— У тебя тоже нежный цветок, — сказала О.
— Я давно не брилась, правда… — застеснялась Алина. — Я так сильно влюблена в Артура, так сильно… до такой сладости в сердечке. Но я не могу с ним общаться. И он со мной не может. Я бы очень хотела, чтобы ты как-нибудь передала ему мельком, как сильно я его люблю…
— Я ему передам, — пообещала О. — Тебе он часто снится?
— О наших временах нельзя будет вспомнить без стыда за всех нас, — покачала головой Алина. — Почему мы осуждены быть прикованы к этой глупости, к этому Великому Гопнику?.. Я не хочу о нем ничего слышать! Для меня есть только Артур… У меня с ним такие сны! Представляешь… Я стою на балконе, на одиннадцатом этаже, а юные мальчики летают в воздухе и играют передо мной в футбол… превозмогают сопротивление воздуха… удивительно. Никогда такого искусства не видела…
— А где же Артур?
— Он был в первой части мельком, его склоненная голова над миром, а мир в тени… А потом он был просто самим тем воздухом, в котором летали все эти мальчики или парни, как с понтом назвать, я даже не знаю.
О. остановилась и посмотрела на подругу.
— Как ты хорошо сказала. Был самим воздухом!
— Все и так хорошо у него и у меня, но иногда видеть этого волшебного человека, иметь честь с ним переспать, это так ванильно, мечта жизни!
— Да, — снова улыбнулась О. — мужчины поднимают вокруг себя брезгливость, как жирную пыль. Но Артур твой — забавный. Сегодня за завтраком он залез под стол и страстно целовал мой «цветок»…
— Я видела. Это не новость, — вдруг холодно сказала Алиса.
— Прости, я думала… Я завтра поговорю с ним…
— Может быть, не стоит… так напрямую… против всех жизненных законов…и что я с тобой об этом говорила… Я представила все-таки этот импульс императива… мне чрезвычайно больно, боль в груди, что не продохнуть…
— Ну что ты, — смутилась О.
— Нам жизнь так редко открывает свои тайны! — вдруг с детской обидой воскликнула Алина. — Твоя идея… Порнография как искусство будущего? Ерунда. Она перестает быть запретной экзотикой. Это все лишь одна из практик любовной жизни.
— Ты лишаешь меня любимой игрушки! — вскрикнула О.
— Найди себе новую, — посоветовала Алина.
46. Случилась беда
Мы нашли ее в кустах шиповника неподалеку от пляжа. В белом платье. Случилась беда. Умерла Алина.
— Она умерла от глупости?
— Она не была глупой. Напротив.
— Да, но глупость передается половым и воздушно-капельным путем.
— А…!
Скорее всего, она стала очередной жертвой эпидемии, хотя Артур сомневался. Он говорил, что она покончила жизнь самоубийством. О. высказала предположение, что виноваты кабаны. Тут их много шатается по сосновому лесу.
Но, возможно, Артур снова отложил мысль жениться на ней, ссылаясь на свое семейное положение. Или она устала от его алкоголизма? Или она приревновала к О.? Или Артур ее убил, приревновав ее к О.? Или О. убила Алину? Почему бы и нет? О. всех убивает.
Мы похоронили ее на местном кладбище. Возле березы. Пахло шиповником.
После похорон Артур напился и стал приставать к О.
— Оставь ее, — попросил я.
Но он упорствовал.
— Тебе что, жалко?
И тогда мы поехали на Север.
47. Плачущий почтовый ящик
— Вы, конечно, знаете, что такое сейды? — спросил меня наш гид-оккультист, как только я с лиловым чемоданом на колесиках вышел на площадь перед мурманским аэропортом. За мной шел бухой Артур, которого держала под руку моя сестра О.
— Что-то слышал, — уклончиво улыбнулся я.
— Что-то слышал! — вскричал он надменно, гостеприимно вырывая у меня чемодан и приглашая присоединиться к нашему разговору моим спутникам. — Да вы, может быть, напрасно прожили свою жизнь, раз не в курсе дела! Знакомьтесь: я — Саша!
Кольский полуостров — пулеметная очередь определений. Это — миф, фантазия, утопия, дикость, северные сияния, хлябь, тысячи тысяч подземных минералов, богатство, деградация, военные базы, холод, продирающий до костей, семга, саамы, поморы, поморки — в общем, иконописный народ. Балдеешь от обилия впечатлений. Кольский полуостров залег за полярным кругом огромным валуном, нависшим над узкой полоской Белого моря. Сама его форма горячит сердца поклонников альтернативной истории. Ведь не в Африке, а именно здесь, согласно их теории, находится колыбель человечества, первое мировое государство — Гиперборея.
Гиганты четырехметрового роста, они клали похожие на Кольский полуостров валуны на мелкие камни, и эти странные образования, сродни огромным телегам на колесах, стали их священными алтарями, капищами, короче — сейдами!
Кольский полуостров, если всмотреться в карту, похож и на огромный детородный член, толстый и властный, угрожающе повисший над Белым морем. Что значит этот увесистый географический намек, сказать трудно. На мой взгляд, он может быть как метафорой гиперборейской силы, так и обидным знаком для поклонников гиперборейцев: шли бы вы подальше с вашим бредом!
Мы ехали по краю света. Был ноябрь. Я специально выбрал для поездки позднюю осень, чтобы увидеть эту землю без прикрас. Но свет, который насыщал воздух, был сам по себе явлением. Он все превращал в графику: природу, людей, машины, собак, птиц и кошек — он снимал покрывала различных цветов и рисовал, исходя из своего представления о сущности вещей. Скупость красок давала представление об обнаженном мире костей и сухожилий. Это была природа чистилища — лишенная погремушек, но внушающая надежду на реальность существования.
Дорога уже давно превратилась в грязь. Мы подпрыгивали и охали. Мы приближались к прибрежному поселку Тиреберка — это к востоку от Мурманска. Тиреберка прославилась тем, что там сняли нонконформистский фильм «Левиафан», говорящий о подлости мира и лицемерии русского государства при Великом Гопнике.