Сегодня я позвал Артура поговорить, не поебаться, а поговорить. О. спала. Я сказал:
— Артур, ты в тот раз кончил в О.?
Он задумывается. Я начинаю волноваться, скрыто, конечно, но волноваться. Говорю первые пришедшие в голову банальности:
— Ну, — говорю, — О. восприимчива очень ко всяким инфекциям. Понимаешь? А без презерватива это очень рискованно.
— Я вообще не кончал в тот раз.
— Да, но я помню, как ты показывал мне первый презерватив перед тем, как надеть второй, который она попросила потом тебя снять.
— Ну да, — вяло говорит он.
Так вяло, как будто говорит со следователем.
— Ну и почему ты сменил презерватив? Значит, кончил?
— Нет, я не кончил.
Я не хочу, чтобы дружеский разговор превратился в перепалку.
— Хорошо, — говорю, — но я видел, что он был чем-то заполнен. Какой-то мутной жидкостью.
— Ну?
— Ну и когда ты снял второй презерватив…
— Она попросила…
— Я понимаю.
— Я не просил.
— Сука! А когда я сказал ей, зачем ты его попросила, знаешь, что она ответила: — «Это он сам снял. — Но я же слышал, как ты его попросила. — Ну чего ты мог там слышать! Ты не был рядом».
— Сука! — согласился со мной Артур. — Значит, так. Она что, забеременела?
Артур — опытный парень, он догадался:
— Но ты же ее передо мной в тот вечер ебал, когда она мне сосала. И ты кончил!
— Да, я кончил. Но и ты, кажется, кончил.
— Нет, я не кончил.
— Но даже если ты не кончил, все равно есть шанс…
— Слушай, какая разница, от кого будет ребенок. Главное, что она забеременела. Поздравляю!
— Конечно, это дело хорошее, — сказал я, — но все-таки мы с ней — семья и мне воспитывать…
— Ну и что? Я тоже приму участие. Я уверен, это будет красивый ребенок!
Артур — авантюрист. Я поговорил с О. Она считает, как и Артур, что не важно, от кого ребенок. А важно, кто будет его воспитывать. Тот и будет отцом. Этот аргумент меня не убедил. Я в легком ужасе. Мне больно (ей нравится, что мне больно). Она признала возможность того, что забеременела от Артура. Хотя, кажется, он в нее не кончил, но все-таки все может быть…
— А тебя не смущает, что мы с тобой — брат и сестра? — спросила О.
55. Записки победителя
Возможно, я новый Иоанн Креститель. Прошлые боги ушли на заслуженный отдых. Им назначена пенсия, как когда-то греческим небожителям — они ушли в легенды, мифы, пословицы, картины, фантики, словари. Иногда я скучаю по олимпийцам, они были такими классными, но их у нас отобрали.
Так случилось, что мы победили всех супостатов. Создали из последних сил, на последнем издыхании оружие, которое — бабах! — одним мигом парализовало противника. Вы бы видели их парализованные морды!
Как мы хохотали! Как мы плясали в угаре до утра в притонах покоренного Амстердама!
Ну что, ребят, пора! Наши танки дошли до Парижа. Наши войска взяли Лондон. Пал Нью-Йорк. Какой там Киев… Какая Рига… Пал Лос-Анджелес. Теперь мы будем сами делать фильмы в Голливуде.
Африка нам тоже нужна. Как зверинец.
Вы скажите, а Китай? Как же мы обошлись с Китаем?
Ах. Забудьте про Китай. С Китаем мы никак не обошлись. Но Китай сам от испуга вышел на пенсию. Мы всех испугали. Мы — звезды наших погон и пуговиц.
Когда наши войска вошли в Европу, мы отправили на пенсию, в основном на тот свет, не только правительства, но и толпы культурных демагогов. Мы повторили, мы опять как в 45-ом, победили, но зачем?
Хорошо было Ленину — тот оправил в отставку царскую империю под лозунгами социальной революции.
Но что же все-таки делать нам? Вот мы завоевали… Ну вот уже кто-то из наших, из нефтяников, въехал в Лувр — занял дворец, приватизировал картины. Теперь у нас есть «Мона Лиза». Начальник Росгвардии расквартировался в Версале. Правда, жалуется, что роскоши не хватает… Министр обороны переехал жить в Лондон, но не как эмигрант, в как победитель. Только министр иностранных дел никуда не переехал. Он сошел с ума.
Наша Дума приняла закон, по которому слово Европа вообще нельзя произносить. Это как срамное понятие. Париж скоро переименуют. Идет думская дискуссия. Говорят, ему присвоят имя Подольск. А что присвоят Подольску, пока не совсем ясно.
Но все-таки что делать с населением Земли? Что можем ему предложить?
Ну вот, мы их всех парализовали. Они не шевелятся. Мозги у них не работают. Бунта нет. Но, может, их вообще свести на нет? Конечно, они могут быть полезными агрегатами. Например, продолжать выпускать автомобили. Самолеты. Что дальше?
Вот я как новый Иоанн Креститель понял, что на месте мирового пепелища должна возникнуть истинно мировая кремлевская вера. Тогда все будет не зря.
Французы отказались делать вино и заниматься модой. По законам военного времени это — саботаж! Надо вывести французов на пенсию — всех до единого. Но! Мне возразят, как они могут делать вино и заниматься модой, если они парализованы?
Это вопрос не ко мне. Мы вспомнили основы наших идей. Ведь в конце концов Ленинград был не только колыбелью революции. Но и нашей колыбелью — тоже! Проходные дворы, спортивные залы, фарцовщики, гопники, девки, менты — вот наш плавильный котел. Мы бросаем туда выведенную с позором из словарей Европу. Пусть она обрастет бандитами, коррупцией — у них всегда это было, но надо умножить, укрепить, принудить к коррупции и бандитизму.
Послать туда дивизию наших прокуроров и легкую кавалерию судей. Обеспечить Запад луком и капустой. Отстрелять всех мелких собачонок. Перемолоть и сделать из кровавого фарша тамошний народ нашими патриотами, — но как? Мы посадим на вакантные должности преданных нам предателей — наших будущих друзей и партнеров по бизнесу. Наши телеведущие совершают подвиги — на плохом английском языке они героически учат народы мира, как служить нашей отчизне.
Нам не привыкать. Мы когда-то завоевали Сибирь. И Аляску. У нас найдется, кому управлять Скандинавией. Испанией давайте править осторожно. Там до недавнего времени зрели апельсины. И Константинополь — о чем мечтал Достоевский — тоже стал наш. Народ доволен. Прыгает на капотах, на крышах, на крышках кастрюль.
Я теперь новый Иоанн Креститель. Возлежу на Среднерусской возвышенности. У вас, простите, нет сигаретки? Что? Сигареты во всем мире кончились. Махра? Давай махру. Ну дай хоть что-нибудь новому Иоанну Крестителю!
Мы отказались от аборта. Мы сделали УЗИ. Нам сказали, будет мальчик. Мы раструбили всем друзьям: у нас будет мальчик. Артур был счастлив.
От кого, однако, наш мальчик?
56. Приглашение
Великий Гопник укрывался в горах в своей резиденции. Он был разведчиком — это гнусное занятие, которое предлагает мочить людей морально и физически, разлагать их сознание во имя национальных интересов. Когда я вернулся в Москву, меня пригласил Ставрогин.
— Начальник, кажется, поверил в эпидемию глупости. Он хочет с вами переговорить.
Новое узи. Я на нем настоял. Хотелось посмотреть, похож ли плод на меня. Оказалось, не мальчик, а девочка. Мы смотрели-смотрели и решили, она на меня похожа. Хотя, сказала О., остаются два процента, что я забеременела от Артура. Я сказал: всегда можно сделать ДНК.
— Никакого ДНК, — сказала О.
Артур с тех пор стал Артур-Два-процента. Он теперь приходит к нам, как домой. Вот и сегодня пришел к ужину, сел в кресло в столовой и говорит:
— Я ваш раб, делайте со мной что хотите.
О. сказала:
— Сами трахайтесь. Без меня!
Артур взялся ее уговаривать. Я вижу, она сдается на уговоры. Удивительно, как женщины умеют сдаваться на уговоры. Вот, кажется, крепки как сталь, а заведи разговор с другого конца и — готово.
Артур говорит:
— Давно я не парился в турецкой бане.
А у нас в квартире есть хамам. Маленький, но уютный.
— Это идея, — говорит О. — Загружайтесь. Я сейчас приду.
Мы разделись. Сидим в пару. Никто не идет. Мы еще подождали. Никого. Тогда Артур пошел искать О. Не нашел. Куда она делась? Я тоже обошел квартиру. Звоню. Не отвечает. Вдруг перезванивает. Раздраженно так:
— Я к подруге на Николину гору уехала.
— Без нее обойдемся, — засмеялся Артур.
57. Я снова вижу Маленького Ночного Сталина
— Ну что, накаркал? Во всем виноваты вы, либералы, с потрохами купленные американцами.
— Американцы тоже умирают от глупости, — сказал я.
— Дохнут? — строго посмотрел на меня Великий Гопник. — Туда им и дорога. И вообще… Американцев больше нет. Они напичканы чипами и действуют по команде. Это — овощи. С завтрашнего дня каждый либерал будет обязан носить белую ленточку. Ведь вы же все бросились носить эти ленточки, чтобы меня свергнуть. Так и носите теперь, чтобы народ знал, кто заразил нашу великую страну.
— Мне сказали по секрету, что израильские врачи добились больших результатов в поисках вакцины против глупости.
— На мышах они экспериментируют, — пожевал губами Великий Гопник. — На мышиной глупости. Ну и что вы предлагаете?
— Объединить усилия… — сказал я.
— С кем? Пустая трата времени!
Стараясь не сбиваться и не спешить, я попробовал обрисовать картину бедствия:
— По разрушительной силе глупость не уступает ядерной войне.
При слове «война» Великий Гопник оживился и стал слушать.
— Тиражи глупости взлетели на глазах моего поколения, на рубеже веков, — продолжал я. — Люди шагнули в новое тысячелетие с надеждой, что ужасы прошедшего века останутся в прошлом. Шагнули — и растянулись. Глупость подставила им подножку. Она потеснила культуру, отправила ее на сцену развлечений, заставила танцевать грязные танцы.
Лицо Великого Гопника приняло саркастическое выражение.
— Я, впрочем, их люблю, — поспешил я добавить, — эти грязные танцы, и я сначала подумал, что это идет новая искренность, новое откровение, апофеоз повседневности, что кризис культуры необходим, потому что культура застоялась. У нее затекли конечности, и вот новое поколение будет высмеивать пролежни старой культуры, модернистские наклонности, авангардистские штучки. Но когда я увидел, что режиссер за режиссером, писатель за писателем стали перебегать через красную линию и сдаваться глупости, я понял: настала новая эра.