Для самого же Великого Гопника провальный мятеж был отнюдь не личным провалом. Натравливая военачальников друг на друга для укрепления самодержавия и ради «здоровой» конкуренции на фронте, он играл в опасную игру, но самодержавие в России — могучая институция, а Пригожин отнюдь не Ленин с его коммунистическими приманками. У него нет ни политического ума, ни идеологии. Великий Гопник мог даже не париться и провести дни мятежа по своему усмотрению. Слаб не Гопник, а будущий переходный период от Гопника к следующему хозяину Кремля — самодержавие Гопника имеет личностный характер и никому не передастся по наследству.
В пруду отражались купола Новодевичьего монастыря и плавали утки. Я стоял у кромки воды и думал тогда о будущей книге — «Великом Гопнике». Вдруг кто-то схватил меня за шею и подтолкнул к воде. Раздался смех.
— Вот так на одного писателя в России может быть меньше.
Я оглянулся.
Навальный!
— Привет! Ты чего тут делаешь?
— Да вот только что вышел из СИЗО, — сказал он. — Гуляем.
Вокруг него стояли чудесные жена и дети.
В русской оппозиции во время мятежа возникли голоса, приветствующие его. Конечно, оппозиции Великий Гопник изрядно надоел. Он настолько зверски расправился с «пятой колонной», что для оппозиции он — главный враг. Когда говорят, что Пригожин еще хуже, это неудивительно, но оппозиция рукоплескала не мятежнику, а возможности смуты, которая дала бы ей новые возможности. Впрочем, эти грезы так и остались грезами.
Украина в этом мятеже нашла тему слабости режима, но особенно на ней не настаивала, поскольку выбирать между Гопником и Пригожиным как лучшей или худшей воюющей стороной бессмысленно. Еще раз скажу, что слабость русского самодержавия настолько проверена временем, что в России за всю ее историю ничего и не было, кроме как самодержавия под разными масками. Никогда не обученная демократии, Россия воспринимает царя как народного кормильца, общенародного барина, который обязательно всех рассудит и воевать с ним — себе вредить. Русская революция 1917 года, которую Великий Гопник недобрым словом вспомнил во время путча как инструмент разрушения империи, на самом деле была государственным переворотом, закрепленным далее красным террором. Я хорошо помню, как моя бабушка, при том, что мой отец работал в Кремле, с большой теплотой вспоминала дореволюционные времена. Поменяли приличного царя на неприличного. И этой неприличности до сих пор не видно конца.
Окружение Великого Гопника не могло не задуматься над своей судьбой, если новым царем стал бы Пригожин. Во всяком случае такие мысли так или иначе посетили всех. Пригожин был для них опасной фигурой. Не зря он отправил своих наемников в Москву на расправу с Шойгу и Герасимовым. А кто мог еще вызывать его гнев? Да любой! Включая телевизионных пропагандистов. Крутой норов Пригожина, его прямолинейность, грубость, бесцеремонность, его желание ввести в России смертную казнь по требованию народных масс и перенести экономику на плановые, советские или северокорейские рельсы — все это было отвратительно. Элиты предпочитали Великого Гопника при всех его закидонах, включая даже войну. Если в армии кто-то и поддерживал Пригожина как успешного командира, то в любом случае это не было массовым явлением. Важно, однако, то, что Пригожин еще до путча разрушил все пропагандистские наработки Кремля, заявив, что Украина не угрожала России, признав ошибки руководства, слабость армии, большое количество потерь. Однако прошел мятеж, и за те слова, которые «раскупорил» Пригожин, опять стали судить и наказывать людей по всей стране.
Мятеж до сих пор по-разному оценивают во властных элитах России. Ястребы, вроде начальника Росгвардии Золотова, видят в нем международный заговор и, в сущности, требуют более жесткой формы войны, вплоть до использования ядерных сил, чтобы вообще стереть с лица Земли Европу. С другой стороны, министр иностранных дел Лавров назвал мятеж «передрягой» — это просторечье, призывающее к девальвации пригожинского инцидента. Великий Гопник опять получил замечательную возможность играть с двумя точками зрения.
Зарубежные лидеры были едины в том, что мятеж — внутреннее дело России. Когда об этом заявил коллективный Запад, включая Байдена, то это была понятная форма отмежевания от любого взаимодействия с мятежом. Мятеж сам по себе напугал Запад не потому, что он не знал о нем (американская разведка знала), а потому что в случае его успеха ядерное оружие огромной страны могло оказаться в непонятных руках, а в самой России мог бы начаться распад государства. Китай, понятно, тоже заявил о мятеже как внутреннем деле России, однако президент Казахстана Токаев в какой-то степени удивил всех, отмежевавшись от поддержки Великого Гопника в телефонным разговоре с ним, сославшись именно на то, что это внутреннее дело России. Я не думаю, что Гопник видел в нем и до этого верного друга, но после такого разговора многое прояснилось.
Ну, и наконец Лукашенко. Вот кто больше всех выиграл от мятежа. Он, как известно, вступил в переговоры с Пригожиным, и формально именно он предложил ему отказаться от взятия Москвы и приехать в Белоруссию. Конечно, можно сказать, что Лукашенко сыграл роль заказанного Москвой посредника и вряд ли что-то существенное добавил от себя. Тем не менее он создал себе образ как раз независимого и сильного переговорщика, который спас Россию и своего друга Великого Гопника по крайней мере от серьезного кровопролития. Летчиков сбитых вагнеровцами вертолетов и военного самолета не вернешь, именно они-то и оказались реальными жертвами путча, но весьма безумное наступление на Москву (инсценированное или реальное) могло закончиться мясорубкой. Успешно проведя переговоры, Лукашенко получил возможность более независимо разговаривать с Великим Гопником, по крайнем мере какое-то время, не дать России целиком поглотить Белоруссию и сохраниться у власти. Белоруссия обрела передышку как (почти что) самостоятельная страна, хотя никто не забудет Лукашенко расправы над оппозицией и причастности к войне. Впрочем, успех Лукашенко будет краткосрочным.
Мятеж многое прояснил, но почти ничего не поменял. Все в основном осталось по-прежнему. Когда, я помню, советскому цирку исполнилось 60 лет, в Москве было много праздничных афиш. А диссиденты усмехались: сами себя назвали цирком! Теперь же танк не только вагнеровцев, но и самого Великого Гопника застрял надолго в воротах цирка.
Жизнь сама по себе куда прекраснее, чем люди, — подумал Великий Гопник, вспоминая полеты Пригожина (умер 23.08.23) и войны Навального(умер 26.02.24).
80. Воображение
Русское воображение бесконечно, безмерно. Оно не знает границ.
В русской культуре бесконечное воображение привело к великим открытиям.
В то же время оно способствовало обожествлению народа-богоносца.
В русской политике революция стала отражением русского воображения.
Русское воображение очаровывает и вызывает ужас.
При Великом Гопнике бесконечное русское воображение вообразило Россию без границ.
Море крови.
Великий Гопник воображает себя бессмертным.
Русский мужик на рыбалке мечтает поймать золотую рыбку. Его бесконечное воображение рисует золотых карасей.
Даже с самым тупым русским человеком интересно поговорить — пощупать его безграничное воображение.
Русские девки воображают без конца звездных принцев.
Русские офицеры с их характерными застенчиво-наглыми усмешками воображают бесконечные победы, генеральские погоны, бани, пикники с девками.
Русские бабы воображают конец семейной неволи.
Русские попы воображают сладкую, лоснящуюся жизнь.
Русская оппозиция бесконечно воображает прекрасную Россию будущего.
81. Мама уходит в горы
И было мне видение.
Великий Гопник празднует свою победу. Чтобы показать всем, что он — властелин мира, он устроил пир на весь мир.
В горы примчались бывшие президенты и послы, затосковавшие на пенсии. Их предынфарктное тщеславие разбавили международными русофилами, левыми журналистами, антиглобалистским общагом.
Утром с праздничной трибуны Великий Гопник говорит нагло и весело, повторяя и повторяясь, что мы лучше всех — но особенно, подчеркивает он, мы лучше англичан и американцев. Зал по-светски глотает его слова. Зато к вечеру наступает тема новой дружбы.
После ужина выходит в биллиардную запросто сам Великий Гопник — встречайте! Останавливается посредине большой комнаты, готовый ответить на любой вопрос. У него среди присутствующих много старых знакомых. Они почти все вышли в расход, разъехались по деревенским поместьям, засели за детскими книжками и мультиками с внуками и правнуками, а он, полный сил, боевой сперматозоид, небесный Иерусалим.
Его патлатый пресс-атташе, мой знакомец с незапамятных вегетарианских времен, Чучуев улыбнулся мне: давно не виделись! Министр Лавров никак не может отмыть оскал боевого пса. Черного кобеля не отмоешь добела. Антихристующий Владыка Церкви скукожился в улыбке. Ставрогин стоял тут же, неглубоко засунув руки в карманы. Маленький Ночной Сталин с добродушным лицом почти не прятался, передвигаясь в складках душной занавески.
— Он не боится? — спросил я насчет царя. — Без охраны. Один против всех. Пойду, подойду к нему.
Они переглянулись, покачали головами.
— Не стоит, не надо…
Я отошел в сторонку и смотрел.
Дипломатическая толпа превращается в свору угодливых собачонок. Они подпрыгивают, бурлят, и каждый участник встречи теснит другого, чтобы пожать руку, задать вопрос, отметиться, чтобы потом рассказать. С подносом хрустальных бокалов с шампанским стоит, набычившись, прощенный повар Великого Гопника со смертельной огнестрельной дырой во лбу. Великий Гопник время от времени, посмеиваясь, поглядывает на него.
— Конец света! — иронически кривит рот Чучуев.