Филаретушка, родименький,
Надень митру патриаршую,
Встань-восстань на престол,
Нас лаской-милостью одари.
Пели и охаживали. Из корыта достали, холстом окутали, а поверх холста святительские одежды натянули. И митру надели, и панагию на грудь повесили, посох святого Петра в руку вложили и повели в церковь Святой Троицы. Там на трон усадили, и священник, ликом на Федьку Андронова похожий, молитву зачал из триоди постной «В неделю мытаря и фарисея». «Твоими молитвами, Богородице, избави мя от всякие нечистоты». Филарет извернулся и пнул Федьку ногой. «Не богохульствуй!» — крикнул он, сам с трона во тьму полетел.
В кошмарах и во тьме беспамятства Филарет провалялся на топчане в деревенской избе несколько дней. Его зять, князь Юрий Трубецкой, и князь Иван Катырев-Ростовский все эти дни провели близ постели больного, лечили как могли, в баню носили, через хомут пропускали, бесов берёзовыми вениками изгоняли. Они пытались увезти его из Тушина в костромскую вотчину, но им не удалось убежать. Всё тот же вездесущий Федька Андронов оказался недреманным оком и в самый последний момент пресёк побег и поставил возле избы, где лежал Филарет, стражу.
Время и могучий организм Филарета сделали своё дело, он пошёл на поправку Ему больше не досаждали кошмары, но то, что случилось с ним наяву во время кошмаров, оказалось страшнее их. Пребывая в бессознательном состоянии, он дал уговорить себя стать патриархом И волею Лжедмитрия был наречён первосвятителем всея Руси. И теперь он для кого-то — глава Русской Православной Церкви. На самом же деле лишь лжепатриарх.
Осмыслив всё, что с ним случилось, Филарет упал духом и готов был на отчаянный греховный шаг. И чтобы смыть позор лжепатриаршества, решил предать себя смерти, ежели не удастся убежать из Тушина. Но то и другое было исполнить трудно. Грустно и смешно было Филарету оттого, что он, патриарх, находился под надзором дьяка Федьки Андронова и его недреманных стражей. И тогда Филарет положился на волю Божью и с усердием читал молитвы. И спасительная сила молитв вернула ему жажду борьбы.
— Господи, приношу себя в жертву Тебе! Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою, Создателю и Спасителю, сокруша разжённые стрелы лукавого, отторгающие нас от Тебя!
Когда же наступило душевное облегчение, он подумал: «Видимо, так Господу Богу угодно. Он что ни делает, всё к лучшему». И Филарет приступил к первосвятительским делам. Он написал грамоты в епархии, которые волею Лжедмитрия II отошли от московского патриаршего престола, и призывал к укреплению Христовой веры, просил иереев вселить в верующих надежду на скорое замирение в державе. В своих грамотах Филарет ни в чём не способствовал самозванцу, не шёл против патриарха Гермогена. Филарет был уверен, что его грамоты дойдут до первосвятителя и он поймёт их, как должно понять.
А дела в тушинском лагере обострялись. И всё по той причине, что поляки всюду начали терпеть неудачи и урон в войске. Насмерть стояла Троице-Сергиева лавра. Архимандрит Дионисий сам не сходил с монастырских стен, стрелял во врагов, а случалось, брал в руки саблю, но больше творил крестом и словом, вдохновляя защитников.
Жители северных городов перестали платить полякам дань. И первыми воспротивились иноземцам горожане Устюжины Железнопольской. За ними встали белоозерцы. Сопротивлялись полякам даже деревенские общины, кольями прогоняли заготовителей скота и хлеба. Жители села Загорье, ведомые атаманом Лапшой, построили за селом крепостицу и вступили в бой с отрядом гетмана Лисовского. Один за другим уходили из-под власти самозванца города Вологда, Галич, Кашин, Старицы. Все эти вести Филарет получал из первых рук, от тех, кто приходил в Тушино и по заведённому Филаретом порядку приходил к нему на исповедь. Филарет старательно собирал вести о всём, что происходило в ближних от Москвы областях. Он строго наказывал своим сродникам делать то же самое. Филарет считал, что в будущей открытой борьбе с самозванцем хорошее знание событий в державе сыграет свою роль.
Вскоре Филарет узнал об осаде Сигизмундом III Смоленска и послал смолянам грамоту, в коей воодушевлял их на борьбу и стойкость, кою проявляли иноки Троице-Сергиевой лавры. Чуть позже судьбе было угодно поставить Филарета во главе великого посольства, с которым он ушёл под Смоленск, на переговоры с Сигизмундом.
В польском лагере были недовольны действиями Филарета. Гетманы Ян Сапега и Лисовский требовали заточить его в тюрьму. В неменьшей степени гетманы были недовольны и действиями своего короля. И неспроста. Ян Сапега сам готовился к захвату Смоленска. Усвятский староста рассчитывал вернуть Смоленщину себе: которая одно время принадлежала ему В тушинском лагере страсти бушевали всё сильнее. В эту пору главнокомандующим у лжецаря был гетман Рожинский. Он обращался с самозванцем как с холопом.
— Ты сидишь на троне нашей волей. И не перечь нам, пока терпим тебя, — твердил Рожинский каждый раз, когда Лжедмитрий пытался упрекнуть поляков за разбой в державе.
Среди польских гетманов согласия тоже не было. Ян Сапега, заметив, что Рожинский пытается перехватить у него власть, не мешкая услал его в лагерь к Сигизмунду.
— Пойдёшь и скажешь королю, чтобы дал тебе войско. И ты пойдёшь в Ярославль, освободишь из плена Юрия и Марину Мнишек. Ещё потребуешь от короля жалованья за все годы пребывания нас в России.
— Помилуй, ясновельможный гетман, откуда королю взять почти восемь миллионов золотых рублей. Самим нужно добывать золото, оно рядом. Потому говорю: пора идти воевать Москву, — возразил гетман Рожинский. Он был бледен, остронос, и в маленьких серых глазах светился лихорадочный огонь.
— Вот даст король войско, и возьмёшь столицу, — ответил гетман Ян Сапега. — Ещё к доктору сходи, болен ты, — посоветовал староста.
Гетман Рожинский вынужден был уехать под Смоленск, да и не вернулся оттуда, потому как король Сигизмунд приласкал гетмана, дал ему большое жалованье и поручил вести осаду Смоленска.
Филарет молил Господа Бога о том, чтобы Он невозвратно углублял распри в польском стане. Да всё больше недоумевал и гневался на то, что царь Василий Шуйский поддерживал с королём Сигизмундом добрые отношения, заискивал перед ним. Странно, но Шуйский прислушался к советам Сигизмунда не вступать в сговор со шведами. А ведь помощь шведов нужна была России как раз для борьбы с поляками. За это польский король обещал русскому царю добиться замирения тушинцев с москвитянами и чтить истинную православную веру.
Коварные замыслы и происки короля Сигизмунда раскрыл патриарх Гермоген. Он действовал решительно и добился полного развала тушинского лагеря. В своих грамотах, которые приносили в Тушино священнослужители, он призывал истинных христиан к борьбе против засилия католиков. Грамоты возымели действие на многих московских вельмож. Они покидали самозванца. Филарет тайно благословлял их. А всех своих сродников изгонял из Тушина гневным словом.
И пришло время, когда из русских близ Лжедмитрия II остались только несколько сотен казаков во главе с атаманом Иваном Заруцким да проныры, нравом близкие к дьяку Федьке Андронову, которому выпала судьба испить до дна горькую чашу разочарований в своём кумире.
Но поляки пока ещё плотно окружали самозванца и в Тушине их стояла тьма. Лжедмитрий II пытался разобраться в том, что происходило вокруг него, призывал к себе Филарета и вначале жаловался на свои неудачи, на жестокий рок, а потом обвинил его в развале лагеря.
— Это ты потворствуешь вельможам и наставляешь их на бегство. Я тебя накажу. Я отдам тебя в руки дьяков Федьки Андронова и Пашки Молчанова. Бойся! — кричал самозванец.
— Твоей угрозы не боюсь! Ты дышишь на ладан! Уходи в Стародуб, пока жив. И талмуд не забудь прихватить.
Дерзкие слова Филарета потрясли самозванца. Он пришёл в ярость, позвал стражей и велел посадить патриарха в подвал.
Филарета увели, бросили в каменный подклет. Но грозное слово священнослужителя оказалось вещим. Оно породило в лжецаре панический страх. И сей страх побудил его бежать из Тушина. Он позвал к себе атамана Ивана Заруцкого и повелел:
— Поднимай войско! Ноне же уходим в Калугу. Там будет моя столица.
Заруцкий лишь улыбнулся лихо. Ему надоело сидеть без дела да быть в зависимости от поляков: хотелось воли.
— Подниму казаков, государь. Собирайся и ты, государь. В ночь и уйдём, — заверил лжецаря красавец-атаман. Калуга и его манила.
Морозной ночью, когда в Тушине все спали, самозванец в сопровождении казаков покинул свою «столицу».
Но поляки ещё днём узнали от Федьки Андронова о том, что задумал Лжедмитрий II. Они не одобрили его действий. Им самозванец был ещё нужен, с ним они думали вступить в Москву. И Ян Сапега ещё с вечера выставил на пути самозванца засаду, большой отряд гусар во главе с полковником Волюцким. И когда в полночь на дороге появились беглецы, полковник Волюцкий с гусарами встали на их пути. Поляк не хотел проливать кровь и мирно сказал Заруцкому:
— Ты, атаман, гуляй вольно со своими казаками, а царю Дмитрию не гоже бегать от трона. Ему возвращаться с нами...
Лжедмитрий схватился за саблю, коня на полковника двинул и, призывая на бой Заруцкого, замахал саблей. Но гусары, что стояли близ Волюцкого, вмиг лишили неумелого бойца оружия, вышибли из рук саблю, схватили его, стащили с коня и бросили в сани.
Заруцкий наблюдал за действом поляков равнодушно. Самозванец дав но надоел ему. Не отвечая на призывы того о помощи, Заруцкий подал казакам знак рукой и тронул коня. Поляки расступились перед ним и перед казаками. Заруцкий продолжал путь на Калугу.
Три дня Лжедмитрия держали под стражей во «дворце», но позже ослабили надзор. Он же в ночь на шестое января десятого года переоделся в крестьянскую одежду, спрятался в санях под соломой, кои приготовил ему шут Кошелев, и благополучно скрылся из Тушина, убежал-таки с Кошелевым в Калугу.