— Может, ты обмишулился? Что как поляки погнали его не в Смоленск, а в Калугу?
— Всё слышал верно. Гетман Сапега так и сказал: гоните их в стан под Смоленск, — ответил Родион без сомнения.
— Вот оказия, — расстроился князь Иван.
И москвитяне простояли три дня и три ночи. Согревались в шалашах из хвои, близ кострищ, спали вполглаза, но не голодали, лишь маета душевная одолевала. Князь Иван трижды посылал людей в сторону Волоколамска и Шаховского в надежде там обнаружить следы Филарета. Однако и конвой и пленник будто в воду канули. И пришлось возвращаться несолоно хлебавши.
Какова же была радость Ивана Романова и его свояка князя Дмитрия Трубецкого и всех боевых холопов, когда на Смоленской заставе им сказали, что два дня назад в Москву, в сопровождении звенигородских мужиков, вернулся Филарет Романов.
Случилось то, чего больше всего боялись поляки. На лесной дороге за Звенигородом на поляков напали партизаны-ополченцы. Ляхи и оглянуться не успели, как дюжие мужики с кольями расправились с ними. И не было убитых, но были побитые и пленные поляки. Их быстро угнали в лес, и на дороге вновь наступила тишина. В лесу староста партизан накинул на Филарета овчинный тулуп и сказал ему:
— Мы тебя знаем, владыка, лиха тебе не желаем. Ты служил нам, но не самозванцу. Ноне же отвезём тебя в Москву, живи в мире.
— Да вознаградит тебя Всевышний, староста. Скажи, за кого мне Бога молить?
— Молись за Миколу с братией.
— Славный воин, бей ворогов во имя Господа Бога и матушки России. Аминь.
Вскоре же несколько вооружённых мужиков и Филарет на трёх санях уехали в Москву. Поляков же угнали в леса, неведомо куда.
На пути к столице Филарет пребывал в угнетённом состоянии духа. Поймут ли его архиереи, не обвинят ли в иудином грехе? Не упрекнут ли как клеврета самозванца? Как убедить их, что он был озабочен одним: судьбой Русской Православной Церкви. Да, здраво поразмыслив, пришёл к убеждению, что ему надо идти к архиереям с искренним покаянием. А покаянную голову меч не сечёт.
Филарет Романов и ополченцы Миколы приехали в Москву на рассвете тусклого февральского утра. Стражи строго расспросили их, кто откуда, и лишь после этого открыли решётки-ворота. Как миновали заставу, Филарет решил ехать в кремль, к патриарху на покаяние. Но ополченцы не согласились.
— Не с руки нам, — заявил рыжебородый мужик. — Да и ты, боярин, устал-измаялся. В бане бы тебе не мешало попариться. Там и духом воспрянешь.
Филарет внял совету, и вскоре его доставили на своё подворье.
Дворовые встретили владыку с воплями-причитаниями, засуетились суматошно. Кто-то побежал топить баню, кто-то на кухне скрылся, трапезу готовить да будить близких. Старый дворецкий Романовых повёл ополченцев кормить-поить, конюхи лошадей распрягали.
Вымывшись в бане, Филарет попросил найти князя Ивана, сам же прошёл в опочивальню, нашёл чистый лист бумаги в ларце под аналоем и написал патриарху Гермогену несколько слов о том, чтобы смилостивился принять с покаянием. А пока дворовый человек бегал в патриаршие палаты, Филарет сел в трапезной к столу и впервые за многие дни поел по-человечески. Он посетовал, что князя Ивана нет в палатах, и никто не знал, где он. Как трапезу закончили, вернулся дворовый человек и принёс ответное слово.
— Он же сказал: пусть владыко придёт к обедне в храм Покрова на рву. Там, говорит, ноне буду вести службу.
В сей день в церквах и соборах шло торжественное богослужение в честь иконы Божьей Матери «Взыскание погибших». Филарет пришёл в храм до начала богослужения. От его подворья до храма было каких-то сто с лишним сажен. Он не хотел быть узнанным в пути и надел чёрный охабень с капюшоном, под которым, словно в шалаше, спрятал своё лицо. В храме ждал патриарха с волнением. Но Гермоген появился из алтаря неожиданно и сразу же нашёл глазами Филарета, увидел обращённое к нему лицо и мольбу во взоре. Несмотря на то что Гермогену шёл восьмидесятый год, он был ещё прям и крепок, и сила в глазах светилась мощная. И Филарет порадовался за первосвятителя, с терпением стал ждать, когда патриарх позовёт его.
Филарет усердно молился и просил у неба одного, чтобы честный и суровый Гермоген понял его. И когда Филарет ещё дома писал, что, дескать, боится царя-батюшки, сие было не совсем правдой. За себя он не боялся, страдал из-за того, что мог накликать новые опалы на близких. А вот Гермоген всегда вызывал в нём душевный холодок страха. Неистовый правдолюбец лишь взглядом своим приводил малодушных в трепет.
Служба заканчивалась. Гермоген подозвал услужителя, что-то тихо сказал ему и кивнул головой в сторону Романова. Услужитель скрылся за боковой дверью алтаря и вскоре появился близ Филарета.
— Владыко, идите за мной, — сказал он тихо и повёл Филарета в помещение за алтарём, там оставил его, сам ушёл в алтарь. Гермоген завершал читать Нагорную проповедь:
— Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны крепкие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся...
Услужитель вернулся к Филарету и позвал его в алтарь. Гермоген закончил чтение и встретил появившегося в дверях Филарета:
— Подойди ко мне, брат во Христе.
Как давно не виделись эти два истинные христианина, два россиянина. Тогда избирали на царствие Бориса Годунова. И первым, кого постигла опала нового царя, был митрополит Казанский Гермоген. Он дерзнул отказать Годунову в своём доверии и не подписал избирательную грамоту. В те дни Фёдор удивился дерзости бывшего казака. Сам он не посмел дерзнуть и подписал грамоту, хотя и сделал это вопреки своей совести. И теперь Филарет понял, что тогда, двенадцать лет назад, он выкопал между собой и Гермогеном ров, через который так и не перебрался. Потому в ожидании решения своей судьбы не питал надежд на благополучный исход, покорился ожидающей его участи.
Гермоген не спешил сказать своё слово. Его жгучие тёмно-карие глаза, казалось, высвечивали всё нутро Филарета. Под этим взглядом человеку невозможно скрыть свои чёрные замыслы. И Гермоген увидел то, что не рассмотрел бы простой смертный. Он узрел, что в Филарете нет лжи, нет чуждых ему помыслов. И патриарх сказал словами Нагорной проповеди:
— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят — И повторил: — Подойди ко мне, брат во Христе.
Филарет не заставил повторять приглашение трижды, но, подойдя, опустился на колени.
— Милости прошу твоей, святейший, принять моё покаяние. Грешен многажды, но бесам не служил.
— Ведаю твоё рвение за святую Русь. Ан ведаю и то, что бесы тебя путали, толкали в пропасть.
— Путали, святейший, одолевали происками. Да Всевышний указал мне путь истинный. И было покаяние. И к тебе пришёл не сумняшеся.
Патриарх не спешил поднять Филарета с коленей. В душе у него благостно вызванивали колокола, потому как узрел он пред собой россиянина, способного на многие подвиги во имя отечества. В сей час Гермоген видел то, что ожидало Россию в будущем. Тернистый путь державы, страдания народа, кровь, слёзы, мор, глад — всё неумолимо надвигалось. Ещё он видел то, что казалось ему страшнее всего: нашествие иезуитов, католиков, иноземных солдат, кои скопом попытаются поработить россиян, отторгнуть их от православной христианской веры, навязать еретическую. Сия вера уже насаждалась слугами папы римского и его пособниками — ляхами. Искони российская Смоленская земля уже попала под иго католиков. Кто же встанет против засилия католиков-еретиков на Руси, ежели отторгать от служения православной вере таких мужей, как Филарет? «Нет, брат мой во Христе, тебе опалы от меня не будет», — подумал Гермоген и взял Филарета за руку, помог встать.
— Верю, что шёл не сумняшеся и каждый твой шаг правдив, — согласился патриарх. — Потому призываю тебя помолиться во здравие Катерины-ясновидицы, твоей заступницы. Она открыла мне движение твоей души. И я принимаю твоё покаяние во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
— Аминь, — повторил Филарет.
Гермоген прошёл к скамье, сел и показал место рядом. И когда Филарет тоже сел, заговорил:
— Теперь внимай каждому слову с усердием. Конца нашим страданиям не вижу. Но ведаю о больших переменах. Ежели они скоро нахлынут и Россия устоит в них, то наступит время благоденствия. Пока же наш удел — борьба за святую Русь. Потому откроюсь: жду твоего подвига во имя державы.
— Повелевай, святейший, готов служить не щадя живота. Укажи моё действо.
— Ноне пока молись Господу Богу и с терпением жди. Грянет час и позову. А повелеваю ноне одно: береги сына Михаила. Иншего не скажу.
Филарет склонил голову, стиснул зубы. А так хотелось спросить о «пишем», но не посмел. Встал, так как понял, что пора уходить. Сказал, прощаясь:
— Да хранит тебя Всевышний, святейший. А я иду за тебя молиться. — Гермоген осенил Филарета крестом, и они расстались.
Расставшись с патриархом, митрополит поспешил на своё подворье, закрылся в опочивальне и долгое время не выходил. Он думал о том, что произошло в его судьбе после встречи с патриархом Гермогеном. Казалось, на первый взгляд ничего не случилось. Но подспудное течение событий дано видеть не каждому. Филарет их видел. Он знал, что совсем недолго оставалось царствовать Василию Шуйскому. Бездеятельный царь, который не желает видеть, что держава катится в пропасть, народу не нужен. Что за этим последует Филарету тоже было ясно. Россияне захотят найти достойного царя-батюшку, который сможет вывести Россию из смуты, сможет защитить её от нашествия чужеземцев.
Затворничество Филарета прервалось возвращением из похода под Можайск князя Ивана. Он был возбуждён, радовался, смеялся, рассказывал, как четверо суток провели в лесу.
— Да кто ведал, что лесные мужички шустрее оказались, — посетовал князь Иван. — Слава Богу за милость, ты, брат-батюшка, вижу, здоров и духом не сник, но светел, — в какой раз обнимая старшего брата, шумел молодой князь.
— Светел, братец, угадал. Да всё милостью первосвятителя Гермогена. За него молю Бога.