— Полно, князь удалой, не смущай меня. Не могла я прийти царю во сне.
— Значит пришла. Идём, голубушка, да худа тебе не будет — И князь повёл Евдокию за руку к царскому месту.
Царь Михаил забыл о службе в храме и смотрел на девицу Стрешневу всё с большим удивлением. «Ой мила, ой пригожа, — кричала его душа. И тут же его потянуло сравнить Стрешневу с Ксенией, ан спохватился и осудил себя: — Ой, негоже поступаешь, государь, забудь о той ласковой зорьке».
Ксения осудила царя, глянула на него строго. И он повинился перед Ксенией и смотрел только на Евдокию, кою подвёл к нему князь Иван. И посветлело на душе у царя, и опять он подумал о Ксении, теперь с благодарностью. Она же нарекла ему в супруги сию девицу, и имя её тогда назвала, как явилась ночью в видении. Это ведь он только отцу неправду сказал, что являлась к нему Мария Магдалина, нет, то была Ксюша. «Лучше Дуняши тебе не найти», — сказала тогда ясновидица. «Да и впрямь не найти. Ишь тут сколько в соборе девиц, а она самая милая».
Князь Иван «разбудил» Михаила:
— Царь-батюшка, вижу, и впрямь она тебе в видении пришла.
— Истинно глаголешь, княже, она. — И молвил девице: — Здравствуй, Евдокия Лукьяновна.
— Здравствуй, царь-батюшка.
— В гости к тебе прошусь. Примешь ли?
— У родимых батюшки и матушки спросить нужно.
— А они строгие у тебя?
— Вельми.
— Коль так, вот пошлю князя Ивана увещевать их.
— Мы открыто живём, всем рады.
— Славно говоришь и добротою светишься. — Тут царь Михаил заметил, что к нему подходит отец, сказал князю: — Проводи Евдокию Лукьяновну, а ко мне батюшка идёт.
Филарет не мог увидеть Евдокию за высоким царским местом, но по оживлённому лицу сына понял: случилось что-то важное. И не ошибся.
— Государь-батюшка, здесь та девица, коя в видениях пришла. Она моя судьба, и иной не хочу. Шли сватов к её родимым, — горячо и торопливо выдохнул царь, словно боялся, что отец возразит ему.
Но святейший патриарх был мудр, принял сказанное сыном как должное.
— Благодарю Бога за милость к тебе, сын мой. Ноне же и пошлю, благо самое время пришло. — А заметив Ксению, добавил: — Вот и её свадьбу с князем Иваном заодно справим.
Царское желание исполнилось скоро. Патриарх позвал к себе князя Ивана, его дядю князя Юрия Черкасского, ещё старого князя Фёдора Шереметева, постельничьего Константина Михалкова и стольника Василия Бутурлина, дал им наказ, и малая рать покатила в Белый город на дворянское подворье Стрешневых. Явились вскоре же, как родители невесты вернулись из церкви.
Лукьян Стрешнев, высокий и крепкий бородач, встретил незваных гостей с опаской. Супружница его Пелагея, не по годам моложавая и статная, и вовсе во страх впала и торопливо скрылась из гостиной. Ан гости оказались весёлого нраву и в добром расположении. Князь Юрий Черкасский сразу всё и выложил:
— У вас товар пригожий, дочь на выданье, богочтимые родители, а у нас купец тароватый. Не поладить ли нам, дорогие семеюшки, да ладком за свадебку, — не особо придерживаясь канонов, сказал князь.
Сватов родители невесты всегда встречают с поклонами да провожают иной раз с собаками. Ан тут другой случай возник. Дуняша нашла своих родителей в церкви Покрова на Рву и, пока шли домой, рассказала им о том, что случилось с нею в соборе. Пригорюнились они тому что их дочь самому царю приглянулась, помнили они царские неудачи. Да вслух сего не выразишь. Делать нечего, таких сватов не враз и вытуришь. Позвал Лукьян дочь.
— Евдокия, выйди к гостям!
Дуняша, однако, с лестницы из девичьей кубарем не летела, сошла степенно. И удивились князья, знатоки женской стати: девица-то царственна и ликом мила-красива. Вот только норовом какова, не заткнёт ли за пояс мягкосердого царя? Ан нет, угадал князь Фёдор Шереметев, Дуняша и нравом покладиста, ласкова — всё на лице написано. И вздохнулось полегче.
— Евдокия, вот купцы явились, сватают тебя...
— Воля ваша, родимые, отдадите, пойду в семеюшки.
— Так ведь царь-батюшка сватается, голова садовая! — воскликнул Лукьян да по простоте душевной высказал всё, что было на уме: — Тут и от напасти недалеко. Вон как Хлоповы-то поплатились! А Долгорукие?! Ой, да что там говорить! — убивался Лукьян. Но глянул на сватов и с покаянием к ним ринулся: — Вы уж меня помилуйте, да царю о сём не говорите. Ведь одна Дуняша у нас. А мы что, как она скажет, так и будет.
Умные сваты только посочувствовали отцу невесты. Судьбы Марии Хлоповой и Марии Долгорукой им были ведомы. И не приведи Господь такой судьбы этой прекрасной россиянке, подумал князь Юрий Черкасский и спросил невесту:
— Теперь твоё слово, Евдокия Лукьяновна. Говори.
Дуняша на колени встала перед родителями.
— Судьба мне, батюшка с матушкой. Я ведь скрыла от вас встречу с ясновидицей, а она показала мне мою земную дорогу, я не хочу искать иншей. Потому не дано мне отказать царю-батюшке...
Лукьян засуетился, почувствовал себя словно сазан, выброшенный из воды на берег. «Господи, завтра моя Дуняша царицей возникнет, и как же мыто тогда. Нет, нет, не позволю!» Но здравый смысл и почтительное отношение к государю России, ко всему многострадальному роду Романовых взяли верх над безрассудной вспышкой. Лукьян услышал, наконец, слова дочери: «Благословите, родимые» и, глянув на жену, перекрестил Евдокию, положил руку на её голову, сказал:
— Благословляю с Богом — и тут же захлопотал, велел Пелагее стол накрывать, мальвазию доставать.
Однако сваты пошептались меж собой и отказались гостевать.
— Ты нас прости, Лукьян, сын Стрешнев. Нам велено возвращаться не мешкая. Потому наливай по кубку, дабы обычай не ломать, тут и пригубим, — сказал князь Юрий Черкасский.
Вино в московских домах всегда водилось. И скоренько Пелагея поставила на столешницу шесть серебряных кубков.
— Ну, дай-то Бог, чтобы наш сговор крепким и удачливым был, — сказал по праву старшинства князь Фёдор Шереметев.
И все выпили. Лишь невеста в сторонке стояла. А как уходили, князь Иван остановился в сенях и сказал Лукьяну:
— Ты уж, родитель главный, береги Дуняшу. Да пуще от всякого сглазу. Пусть кои дни в светёлке посидит.
С тем сваты и уехали.
Но забота о безопасности царской невесты теперь беспокоила не только сватов. Как доложили они царю и патриарху, так Филарет и сказал Михаилу:
— Ты, сын мой, царь-батюшка, пошли тайных стражей к палатам Стрешневых. И не мешкая. Да и я похлопочу о невестушке. Досталь нам двух потерь.
— Верно говоришь, батюшка. Да кому поручить справу?
— Вот и отдай князю Ивану. Вернее головы не найдёшь. Да накажи, чтобы молчаливых людей подобрал.
— Что уж тут наказывать, святейший, слышу же и всё исполню не обмишулясь, — отозвался князь Иван.
Царь Михаил торопился со свадьбой. Хотя его стражи и иноки Чудова монастыря хорошо охраняли палаты Стрешневых, беспокойство царя нарастало с каждым днём. И спустя неделю после сватовства он попросил отца:
— Батюшка, живу в тревоге. Милостью прошу, назначь венчание на ближние благодатные дни.
Филарет понимал беспокойство сына. Ему уже было донесение о том, что боярин Щербачёв кружил близ дома Стрешневых. И чтобы не огорчать сына, сказал ему:
— Благодатный день близко. В октябре, на Неониллу и Параскеву, и обвенчаем вас. Новобрачные сего дня под защитой Божьей Матери. Успеешь ли приготовиться?
— Успею, батюшка, успею, родимый.
Царскую невесту уберегли от всех напастей. Князь Иван Черкасский ни на один час не покидал дом Стрешневых. Он и жену свою упросил пожить у Дуняши до свадьбы. В Кремль её привезли, когда в Благовещенском соборе всё было готово к обряду. О свадьбе царя теперь уже знала вся Москва. И в день венчания тысячи москвитян стекались в Кремль, чтобы увидеть царскую невесту. И те, кому довелось увидеть её, были в восторге. Сколько помнили старожилы Москвы, не было у прежних царей такой прекрасной жены.
Царь Михаил встречал невесту близ паперти собора. Он увидел её лишь во второй раз. Но как и в первый раз, всё говорило ему, что он не ошибся в выборе. В первые мгновения она стояла перед царём опустив глаза. Длинные ресницы её вздрагивали. Но вот она собралась с духом, подняла голову, распахнула глаза и улыбнулась. И царь Михаил улыбнулся в ответ.
Обряд венчания исполнял по чину митрополит Крутицкий и Коломенский Макарий, сменивший усопшего года три назад митрополита Казанского Ефрема. Патриарх также был на амвоне и в алтаре, но службы не вёл, а был просто богомольцем. Венчание царя и царицы, царская свадьба всегда на Руси были большим событием, праздником, случалось, и на неделю пиры растягивались. Но на сей раз москвитяне вели себя сдержаннее. И свадебный пир в Кремле был скромен, и на площадях Москвы народ выпил лишь за здравие царя и царицы, пожелал им долгих лет жизни и семейного благополучия. Что-то сдерживало россиян проявить удаль молодецкую по поводу обретения новой царицы-матушки. Да и то сказать, не только у вельмож, но и у простых москвитян не выветрилась память, они помнили о судьбе двух Марий. Где уж там завидовать участи Евдокии. И спрашивали тайком досужие кумушки друг друга: «Что там с Дуняшей будет? И Господу Богу поди неведомо» И с глубокими вздохами пригубляли чашу вина во здравие сердешной Дуняши и уходили с Красной площади от винных бочек, выставленных царём.
Но на сей раз народ обмишулился в своих тревожных предчувствиях. Царское супружество потекло мирно и тихо. Через девять месяцев, как тому и положено, царица разрешилась от бремени и родила сына. Царевича назвали Алексеем. Его появление на свет больше всех радовало патриарха Филарета, дедушку будущего русского царя Алексея Михайловича, прозванного в народе за кроткий нрав «Тишайшим».
А вторая свадьба, что случилась в те же дни на подворье князей Черкасских, была весёлой, разгульной, широкой и даже с чудесами, потому как князь Иван был горазд на выдумки. Почтили эту свадьбу своим вниманием и царь с царицей. И у каждого из них была своя любовь, своё доброе чувство к виновнице и радетельнице их судьбы, к княгине Ксении Черкасской.