– Тебе хорошо, цыпочка? - спросила Ксения. Маленький муж ей нравился даже больше, чем большой. Она с удовольствием носила бы его в ладонях, только боялась, что будет царапаться. Удалов лежал недвижно на дне сумки.
– Корнелий, - сказала Ксения, - не притворяйся.
Корнелий не шевельнулся.
– Корнелий, - Ксения потрогала мужа пальцем, и тот безжизненно и податливо перевернулся на спину. Ксения попыталась было нащупать пульс, но поняла, что так недолго сломать мужу ручку.
Обливаясь нахлынувшими слезами, Ксения вытащила мужа из сумки и положила на диван. Сама же бросилась к Минцу. Того не было дома. Метнулась обратно в комнату, и Удалов, который к тому времени уже вскочил и бегал по дивану, ища места, чтобы спрыгнуть, еле успел улечься снова и принять безжизненную позу. Ксения не обратила внимания на то, что ее муж лежит не там, где был оставлен. Она вслух проклинала Минца, который погубил ее Корнелия, и собралась уже бежать в неотложку, но спохватилась - неотложка приезжает за людьми - что ей делать с птенчиком?
Удалов сам себя погубил. Ему показалось, что жена отвернулась, и он легонько подпрыгнул и сделал короткую перебежку к диванной подушке. Ксения увидела его притворство и ужасно оскорбилась.
– Ах так! - сказала она. - Притворяешься? Пугаешь самого близкого тебе человека, любящую тебя жену? Просидишь до завтрашнего вечера в сумке. Одумаешься.
И она бросила его в сумку, брезгливо держа двумя пальцами, словно гусеницу.
Удалов немного ушибся и проклял свое нетерпение. И снова принялся плести лестницу из волоса Ксении.
Ксения отказалась от мысли кормить Удалова. Пускай помучается. Правда, поставила ему в сумку свой наперсток и пояснила:
– Это тебе как ночной горшок. Понял?
– Я тебя ненавижу, - ответил Удалов с горечью.
И тут же его охватило бессильное озлобление, он начал бегать, проваливаясь по колено в вату, и махать кулачонками.
– Ах так, - сказала Ксения и села к телевизору, включив его на полную громкость, чтобы не услышать упреков и оскорблений. А если до нее доносился голосок мужа, то она отвечала однообразно:
– Для твоего блага. Для твоего перевоспитания.
Но спокойствия в душе Ксении не было. Она приобрела то, чего не смогла приобрести ни одна женщина на свете, - карманного мужчину. Но торжество ее было неполным. Во-первых, мужчина не желал быть карманным, во-вторых, ей не с кем было поделиться своим триумфом. И тогда Ксения решилась.
Она выключила телевизор на самом интересном месте, застегнула сумочку и собралась в гости к Антонине.
В пути Удалова укачало. Он перестал буянить и только заткнул уши, чтобы не слышать, как Ксения размышляет вслух об их будущей счастливой жизни.
Антонина не ожидала поздних гостей.
– Ксюша, - сказала она. - А я вас завтра звала.
Антонина отличалась удивительной бестактностью.
– Ничего, - ответила Ксения. - Мы ненадолго.
– А Корнелий придет? - спросила Антонина. - Мой-то дрыхнет. На футбол ходил. Вот и дрыхнет. Только пирога не жди. Пирог я на завтра запланировала. Придется кого-то еще звать на завтра вместо тебя. Как здоровье, Ксения? Ноги не беспокоят?
Ноги болели не у Ксении, а у ее двоюродной сестры Насти. Но Ксения спорить не стала, да и не было никакой возможности спорить, если ты пришла к тетке Антонине.
– Ты проходи, - сказала Антонина, - чего стоишь в прихожей?
Ксения послушно прошла в комнату, тесно заставленную мебелью, потому что Антонина любила покупать новые вещи, но не могла заставить себя расстаться со старыми.
На тахте, сжатой между двумя буфетами - старым и новым, лежал Антонинин муж Геннадий, такой же сухой, жилистый и длинноносый, как Антонина, и, закрыв голову газетой, делал вид, что спит, надеялся, что его не тронут и уйдут в другую комнату.
– Вставай, - сказала строго Антонина. - Развлекай гостей. Я пойду чай поставлю. Нет хуже, чем гость не ко времени. А твой-то где?
– Со мной, - лукаво ответила Ксения.
– А, - согласилась Антонина, которая, как всегда, слушала плохо и была занята своими мыслями. - Никогда он ко мне не приходит. Брезгует. Ты вставай, Геннадий, вставай.
И Антонина ушла на кухню, оставив Ксению на попечение мужа, который так и не снял с лица газету.
В другой раз Ксения, может быть, и обиделась бы, ушла. Но сейчас понимала, что явилась к людям, когда не звали, а потому сама виновата. Но желание удивить родственников подавило все остальные чувства, так что Ксения послушно уселась за стол, поставив сумку рядом с собой на скатерть.
Минут через пять, в течение которых в комнате царило молчание, нарушаемое лишь демонстративным посапыванием Геннадия, вернулась Антонина.
– Так и знала, - сказала она. - Ты, глупая, сидишь, словно клуша, а мой изображает из себя спящую красавицу. Ну, уж это слишком.
Антонина, быстро и споро накрывая на стол, выкроила секунду, чтобы потянуть мужа за ногу.
– А, племянница, - сказал Геннадий, словно и в самом деле только проснулся. - А где Корнелий?
– Здесь он.
– Ага, - сказал Геннадий. Он в одних носках подошел к столу и сел напротив Ксении. - Я тоже по гостям ходить не терплю. Все это сплошные бабские разговоры. Нет, меня не затянешь. А Корнелия за его упрямство даже уважаю.
Корнелий пошевелился в сумке, отчего та вздрогнула, а Ксения подвинула ее к себе.
– Шшшш! - сказала она строго.
– Чего? - удивился дядя Геннадий.
– Не тебе, - сказала Ксения. - Это я Удалову.
Удалов больше не двигался. Он испугался, что его будут показывать, а это было унижение хуже смерти.
Тут Антонина принесла самовар. Сели пить чай.
– Ты сумку со стола убери, - сказала Антонина племяннице. - Не дело сумку на столе держать.
Ксения улыбнулась, но сумку убрала, поставила на пол, между туфель, чтобы кто случайно не задел, потому что очень любила своего Корнелия. От толчка Корнелий сказал: «Ой!»
– Все-таки, - сказала Ксения сладким голосом, чтобы заглушить крик мужа, а также навести разговор на нужную тему, - все-таки, будь моя воля, я бы мужиков далеко не отпускала. Ну, отработал, пришел домой, а дальше - никуда.
– Всю жизнь мучаюсь, - ответила Антонина в сердцах. - Всю жизнь.
– Это есть спесь и тщеславие, - сказал дядя Геннадий. - Ты нам по маленькой не поставишь по случаю праздника?
– Молчи, - ответила Антонина. - В одиночестве пить - алкоголизм. Сам же читал в журнале «Здоровье».
– Если по маленькой - не алкоголизм, а удовольствие. Ведь и Ксения не откажется. Не откажешься, Ксюша?
Дядя Геннадий глядел на племянницу с надеждой.
– Не откажусь, - ответила Ксения. - И Корнелий не откажется.
Тут тетя Антонина не выдержала.
– Ксюша, ты здорова? - спросила она. - Если что - аспирину дам. Я же заметила, думаешь, глухая? Ты все твердишь - со мной Корнелий, рядом Корнелий. А мы-то видим, что нет его. Ты говори всю правду. Может, ушел совсем? Может, что случилось? Может, кого еще нашел?
– Ой нет, тетя Антонина, - сказала Ксения. Она так и лучилась удовольствием. - Только с мужем обращаться надо уметь. Вот ты всю жизнь прожила с дядей Геннадием, а он тебя избегает.
– Я бы от нее в Австралию убежал, к антиподам, - сказал Геннадий. - Может, еще завербуюсь на Сахалин.
– Молчи, - ответила Антонина. - Все равно выпить не дам.
Потом Антонина обернулась к племяннице и сказала назидательно:
– Мужчину не удержишь. Мужчина - такое дикое животное, что требует свободы. Так что привыкай. К себе его не привяжешь и в сумку не положишь.
– Это точно, - сказал дядя Геннадий.
Наступил миг Ксениного торжества.
– Кто не положит, - сказала она. - А кто и положит.
С этими словами она достала сумку из-под стола, поставила ее рядом с чашкой и сказала, расстегивая:
– Может, тетя, Корнелию чайку нальешь? А то он у меня не ужинавши.
Она извлекла из сумки сопротивляющегося нагого человечка и двумя пальцами поставила на стол.
– Вот он, мой ласковый, - сказала она.
Ласковый стоял, согнувшись, стеснялся и готов был плакать.
– Господи, - сказала Антонина, - ты что же с мужем сделала, безобразница?
– Уменьшила его, - ответила Ксения, - до удобного размера, чтобы носить с собой и не расставаться в выходные дни. Добрые люди помогли, дали средство.
– Так нельзя, - сказал Геннадий. - Это уж слишком. Если вы, бабы, будете своих мужей приводить в такое состояние, это вам добром не пройдет.
– Не пройдет! - закричал комаром Удалов. - Я требую развода! При свидетелях!
– Не спеши, - сказала рассудительная Антонина. - Ты у своих, не опасайся. Мы тут в семье все и уладим.
Потом она поглядела на Ксению с укоризной:
– Ну зачем ты так, Ксюша? Мужчине перед людьми стыдно. Ему же на службу идти, а как он такой жалкий на службу пойдет? Кто его слушаться будет? А если его завтра в горсовет вызовут?
– Я требую развода! - настаивал Удалов. Он забыл о своей наготе и бегал между чашек, норовя прорваться к Ксении, а Ксения отодвигала его ложкой от края стола, чтобы не свалился.
– А ты помолчи, - сказала ему Антонина. - Прикрой стыд. Не маленький.
Удалов опомнился, метнулся к чайнику с заваркой, но укрыться за ним не смог, в полном отчаянии схватился за край пол-литровой банки с вареньем, подтянулся и перевалился внутрь.
– Не беспокойтесь, тетечка, - сказала Ксения, следя, чтобы Удалов не утонул. - Это только на выходные и на праздники. С понедельника он придет в состояние.
– Не одобряю, - сказала Антонина. Она многого не одобряла. И шумела Антонина не из любви к Удалову, не из жалости, а из боязни всякого новшества, пускай даже на первый взгляд новшества, удобного для женщин.
– А ты вылезай, - строго приказала Антонина Удалову. - После тебя продукт придется выкидывать.
– А ты вынь меня, - пискнул Удалов. - Я же сам не вылезу.
Голосок у него стал слабенький, еле доносился из банки.
– Пчела! - закричал Удалов.