ены на лечении пациентов, а не на обирании их. Встречаются они примерно с той же частотой, что и благородные разбойники наподобие Робин Гуда, причём и те, и другие обитают в одних и тех же местах: в сказках, легендах и прочих художественных произведениях.
Следует отметить, что у Вокзала были основания считать именно так. О тяжёлом финансовом положении (и даже нищете) медиков наслышаны все, но верят этому только сами медики. Достаточно взглянуть на служебную автостоянку большинства больниц, и уже появится повод призадуматься: неужели на таких автомобилях действительно ездят нищие? Кстати, у бандитов официальные доходы тоже весьма невелики. Но Вокзалу не нужно было сравнивать свою машину с личным транспортом медиков. Какие суммы изымаются у пациентов, он и так примерно знал, и даже имел с них свой процент за «крышу».
В рамках таких представлений выглядело совершенно невероятным, чтобы врач вдруг ни с того ни с сего решил сделать пациенту укол, о котором его никто не просил. Ведь эту дозу легко можно было украсть, откуда же и с чего вдруг такое бескорыстие? Да ниоткуда, решил Вокзал. Ни медикам, ни бандитам благотворительность не свойственна. Врач врёт, всё было не так, как он рассказывает. Что ж, настало время вспомнить лихие девяностые…
— Знаешь, я тебе не верю, — заявил бандит. — Ты поставил Мише непонятный укол, после этого возникает какая-то бумага от его имени, причём он ничего об этой бумаге не помнит. Ты хочешь сказать, это несвязанные вещи? Ты меня полудурком считаешь, которому можно вешать на уши подобную лапшу? Братва, разогревайте паяльник!
Врач не сразу понял, зачем бандитам паяльник. А когда всё-таки понимание пришло, тут же сломался и выложил всю историю без утайки. Теперь растерялся Вокзал. По всем понятиям лекарь заслуживал смерти. Но мокруха Вокзалу была совершенно ни к чему. В те же девяностые ему не раз приходилось убивать, но тогда это было в порядке вещей, а теперь — совсем другое дело.
— Вокзал, чё думаешь? Мочить надо лепилу, по-другому никак, — посоветовал один из его людей.
— Не убивайте! — попросил врач и встал на колени. — У меня маленькие дети!
Бандиты явно были настроены серьёзно, а долгожданной милиции пока что и на горизонте не наблюдалось.
— Я смотрел твоё личное дело в отделе кадров, прежде чем заявиться в гости. У тебя единственный ребёнок — сын двадцати четырёх лет, — скорбно сообщил Вокзал.
— Пощадите! У меня выбора не было! Меня милиционер заставил!
— Был у тебя выбор, — возразил Вокзал. — Ты что, не знал, что участвуешь в преступлении? Или решил, что раз с тобой в доле мент, то это уже как бы и не преступление? На худой конец, ты мог хотя бы сообщить о происходящем мне или тому же Мише! А вот у меня теперь действительно выбора нет. Я вынужден тебя замочить. Вот смотри, ты сделал левый укол моему человеку. Завтра ты или кто-нибудь другой вколет уже не снотворное, а какую-нибудь сыворотку правды. Так, глядишь, когда-нибудь и до цианида дойдём. Так что тебя нужно примерно наказать.
— Вокзал, да мочить его надо, и всё! Нечего рассусоливать! Ты же не ждёшь, что он согласится с тобой насчёт его смерти?
— А ну тихо! — рявкнул Вокзал. — Тоже мне умники, пацаны, которым нет цены! Вот ты, бегом на кухню, неси какой-нибудь нож. Бери его так, чтобы не оставить своих «пальчиков» и не стереть те, что там уже есть.
— Вы твёрдо решили меня убить? — поинтересовался врач.
Отвечать ему никто не стал. Медик попытался закричать, но его слегка ударили по голове, и он сразу умолк.
Глава 41
Наделив Вовчика честно заработанной бутылкой коньяка и выпроводив за дверь, Павел и Нина первым делом отправились под душ, желая немедленно освежиться после изобилующей неприятностями первой половины дня. Разумеется, заурядным мытьём дело не ограничилось, и из ванной супруги вышли не только чистыми, но и удовлетворёнными хотя бы в одном аспекте бытия.
Нина сразу же рухнула в кресло, закинула ногу на ногу и подчёркнуто капризным тоном потребовала:
— Пашенька, немедленно принеси жестоко избитой пожилой женщине кофе!
Пострадала она довольно серьёзно. Жуткого вида синяк располагался на правом боку, там даже кожа была повреждена, хорошо хоть рёбра уцелели. Почти половина лица, тоже справа, имела уже не просто синий, а желтовато-зелёный цвет.
— Ты бы оделась, что ли, — предложил супруге Павел.
— Если тебя так смущает моё обнажённое тело и ты считаешь, что мне обязательно нужно что-то на себя надеть, вместе с кофе принеси тапочки. Да, и ещё, пожалуйста, тёмные очки и зеркальце.
— А это тебе зачем?
— Посмотрю, может, в очках моё лицо будет хоть издали походить на человеческое.
— Даже не надейся. Такое украшение скроет только паранджа.
— Я так и предполагала. А знаешь, что самое обидное? Синяк на морду я получила уже в конце, причём по собственной глупости. Этот сопляк стоял ко мне спиной и считал ворон. Я могла легко свернуть ему шею, он бы даже не пискнул. Но пожалела этого молокососа, и всего лишь сломала ему руку. А он меня отблагодарил за это, ударив затылком. И результат, как видишь, на лице.
— Не переживай, я тебя и в таком виде люблю.
— Если бы любил, уже принёс бы кофе, а ты даже воду на огонь не поставил.
— Может, по рюмочке? — предложил Павел.
— Идея хорошая, — одобрила Нина. — Но сначала кофе! Я настаиваю!
Кофе поспел быстро, и Павел вскоре вернулся с двумя чашечками в правой руке и парой женских тапочек в левой.
— Помочь тебе их надеть? — предложил он.
— Нет, я сама. Не так уж сильно меня покалечили. Слушай, я тут вот что подумала…
— Да ладно, мне нетрудно, — пристроив кофе на столик, он встал на колени и надел тапочки на супругу, благо они были без задников и надевать их действительно ни малейшего труда не составляло.
— Подлиза, — улыбнулась Нина.
— Могу и подлизнуть, если надо. Ты излагай, что подумала, а я принесу коньяк.
— Нет, Паша. Садись. Коньяк отменяется.
— Почему? После драки спиртное — самое оно.
— Выслушай меня сначала, спорить будешь потом. Дело в том, что ещё ничего не кончилось. Я говорю о наших неприятностях. Из этой переделки мы худо-бедно выпутались, но кто воспрепятствует нашему противнику организовать следующую? После милиции могут быть бандиты, хулиганы, военные и даже киллеры. Кстати, а почему бы и нашей доблестной милиции не попытаться ещё раз? Мы противнику мешали, поэтому он хотел нас убрать. Но ведь мы ему мешать не перестали, верно? Вывод сам сделаешь, или мне подсказать?
— Ты думаешь, они продолжат охоту на нас? — Павлу это очень не понравилось.
— Практически уверена. Не сегодня, а может, и не завтра, но послезавтра — уж точно. А раз такое дело, наше дилетантское расследование мы должны завершить сегодня. Закончить его, и забыть, как кошмарный сон.
— Кто ж против, Ниночка? А ты мне не расскажешь, как это сделать?
— Элементарно. Мы не знаем, кто злоумышленник. Но знаем, что это один из двух. Берём монету, бросаем, и назначаем виновного. К примеру, если орёл, то виновен русский, если решка — то еврей. Затем едем к назначенному и выбиваем из него признание.
— А если не угадаем?
— Вероятность — пятьдесят на пятьдесят. Ты можешь предложить что-то лучше?
— Знаешь, нет. Причём в твоей идее вероятность выше половины. Ошибочно назначенный может нам дать доказательства против второго, чтобы избежать пыток.
— Паша, ты обратил внимание, что мы с тобой обсуждаем пытки как нормальное явление?
— Что же мы можем поделать, если в наше время это действительно норма?
— Грустно. Но нам ничего не остаётся, как идти в ногу со временем. Так вот, коньяк на сегодня отменяется. Ты сядешь за руль, а я не люблю пить одна.
— Почему не выпить, а потом поехать на такси?
— Нет. Ты уже к моему новому лицу привык, а таксист может испугаться.
Павел, потягивая обжигающий кофе, пытался сформулировать, что же ему не нравится в идее Нины, и наконец ему это удалось.
— Знаешь, я не против пыток, как таковых. Но я категорически не хочу пытать не того человека. А вероятность этого чуть меньше половины. Меня это не устраивает.
— Хочешь, чтобы это сделала я?
— У меня другая идея. Что, если мы ещё раз попробуем логически вычислить негодяя?
— Утром у нас не хватало информации. С тех пор мы ничего нового не узнали, — отметила Нина. — Значит, и сейчас не хватает.
— Кое-что мы всё-таки узнали. Я, по крайней мере. Во-первых, за нами следили агенты нашего милейшего друга капитана Рогова. Во-вторых, милицейский наезд на нас происходил не то по просьбе, не то по приказу какого-то полковника КГБ.
— Может, ФСБ?
— Да, точно. Хотя лично я особой разницы не вижу.
— И что из всего этого следует?
— Вот и порассуждай, Ниночка, на эту тему.
— Почему я?
— Потому что я не в состоянии логично рассуждать, когда прямо передо мной сидит обнажённая красавица, пусть даже со слегка побитой физиономией.
— Отлично выразился, — рассмеялась Нина. — Ладно, я порассуждаю. В том порядке, как ты эти новости сообщил. Значит, за нами была слежка. От дорогого Миши они нас и не подумали защищать. От милиции — тоже. Хотя особого труда им бы это не составило — показали бы удостоверения, и всё. Значит, цель слежки — не защита, а наблюдение. Хотя, знаешь, мне показалось, что один из них вырубил спецназовца. Сама не видела, но я вырубила одного, а на асфальте остались лежать двое. Только мне показалось, что он мне помог не по приказу, а по своей инициативе. По доброте душевной, так сказать.
— Влюбился, наверно, — предположил Павел. — Не устоял перед твоей красотой. Неудивительно, я вот тоже в своё время не устоял.
— Раз такое дело, слежку можно считать не дружественной, а нейтральной или враждебной.
— Не преувеличивай. Эта контора пока что на нашей стороне.
— Вот именно, Паша. Пока что. Так или иначе, я уверена, что все наши телефоны прослушиваются, и квартира тоже. Эти электронные штучки стоят недорого, в конторе Рогова они наверняка есть в изобилии, а поставить их не проблема — Вовчик очень наглядно показал, чего стоят наши хвалёные непреодолимые замки. То есть, сейчас нас слушают. Будем продолжать обсуждение?