советских русских, как большевиков. «Большевизм есть конец всяким ценностям», — взгляд, вполне типичный для западных «культуртрегеров».
Отсюда вытекает вполне корректный вывод: нельзя быть антисоветчиком и антикоммунистом и быть при этом патриотом России. Антисоветчик и антикоммунист — всегда еще и русофоб, ненавистник России и русского…
Дегрель, конечно же, гнусно лгал! Конец всяким моральным (а затем, между прочим, и материальным) ценностям — это современный капитализм. Мировой капитализм давно исчерпал свою духовную потенцию и ныне превратился в моральном (да и в материальном) отношении в живой труп.
Почему сегодня в РФ так низко пала и все более падает общественная мораль? Именно потому, что сегодня и на народы СССР живой труп капитализма наложил свою оскверняющую руку.
А советская цивилизация раз за разом доказывала свою духовную силу ярко и самобытно на глазах всего мира! Она проявила ее в годы войны, и это лишь укрепило советскую силу духа и дало послевоенным поколениям живые примеры, на которые можно было равняться, в которых можно было черпать силу для собственной стойкости.
Так, на рубеже 50-х и 60-х годов произошло событие, которое в бывшей Стране Добра тоже почти забыто, но которое, говоря современным языком, имело выдающийся «знаковый» смысл.
И напомнить о нем не мешает…
17 января 1960 года на Тихоокеанском флоте унесло в штормовой открытый океан десантную баржу с отказавшим двигателем. На борту был лишь береговой экипаж из четырех человек: старшина катера Ахмет Зиганшин, мотористы Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и матрос Иван Федотов. Четыре молодых парня срочной службы — обычные советские ребята.
Их носило в океане 49 (сорок девять) дней, все ближе к Гавайским островам, и почти все это время они голодали: продовольствия на борту почти не оказалось, как и рации в рабочем состоянии. 23 февраля на борту отметили день Советской Армии и Военно-Морского Флота, но главным «блюдом» за столом были разговоры и воспоминания.
24 февраля съели последнюю картофелину…
Лишь 7 марта 1960 года баржа была замечена с американского авианосца и четверку спасли. Процесс спасания и перевода ребят на борт «американца» снимался на пленку, были крупные планы и круговые панорамы — все на высоком и богатом американском уровне. Потом хроника демонстрировалась с киноэкранов, фото четверки заполняли первые полосы газет мира…
Четыре обросших бородами наших солдата выглядели там крайне уставшими, измотанными и, понятное дело, исхудавшими. Но вот жалкими они не выглядели — герои так не выглядят никогда, а ребята были, конечно, героями.
Четыре советских парня в одночасье стали мировой сенсацией, мэр Сан-Франциско вручил героям золотой ключ от города, и они заслуживали этого! Попав в нечеловеческие условия — Зиганшин после спасения весил 40 килограммов вместо нормальных 69-ти, — они полностью сохранили себя как люди. Журналисты на пресс-конференциях то и дело удивлялись, а уж выигрышных деталей в рассказах спасенных было хоть отбавляй. Один из них прихватил с собой на дежурство на борт баржи гармошку и теперь рассказывал, как, желая подбодрить себя и товарищей, он играл на ней…
— О, где же эта историческая гармошка? — тут же оживилась газетная братия и в ответ услышала:
— А мы ее съели!
Испытывая дикий голод, ребята разрезали кожаные мехи гармони на тонкие полосы и часами разваривали их, а потом часами жевали…
На Западе потерпевшие кораблекрушение или оставшиеся в открытом море без пищи моряки имели точное представление о том, что надо в этом случае делать. Когда начинался голод, бросали жребий — кому пойти на корм остальным. Эта практика у западных мореплавателей была настолько известной и обычной, что ее шутливо обыграл в своей «мушкетерской» трилогии Дюма-отец. Читатели его «Двадцати лет спустя», безусловно, помнят, как, оказавшись после гибели фелуки в ночном море, четверка мушкетеров дружно подшучивала над верным и в то же время жирным слугой Портоса Мушкетоном, опасавшимся, что его-то как раз и пустят на жаркое в первую очередь.
Будучи типичными продуктами западной цивилизации, журналисты, естественно, поинтересовались у реальной, а не литературной четверки спасенных, не подумывали ли они о чем-то подобном, не было ли на сей счет каких разговоров?
Однако молодые советские ребята, тоже будучи вполне типичными продуктами новой советской цивилизации, вопроса западных журналистов не поняли!
Журналисты повторили вопрос и дополнительно пояснили, что так, мол, и так, вас было четверо, одного можно было бы и того…
Однако ребята и после таких пояснений были в искреннем недоумении — а что, разве такое может кому-то прийти в голову?
И вот уж тут их не поняли даже видавшие виды западные журналисты.
В этой — абсолютно «знаковой» — детали есть, вне сомнений, мало с чем сравнимая философская и мировоззренческая глубина! Это — абсолютный «момент истины» для старого, как Зло, частнособственнического общества и нового социалистического общества Добра.
Две цивилизации неожиданно стали друг перед другом и не поняли друг друга по основному вопросу бытия — о ценности человеческой жизни и цене жизни, которая иногда оказывается равна выбору умереть человеком.
А вы говорите — ГУЛАГ, ГУЛАГ…
Добро, как и Зло, вечно, но лишь советская цивилизация практически положила принципы Добра в свой цивилизационный фундамент. И вот, советская Страна Добра и американская Империя Зла, оказавшись лицом к лицу, сами себе не отдавая в том отчета, показали миру — кто есть кто!
В царской России, а потом и в СССР имелись социальные группы, где тоже считалось приемлемым людоедство в экстремальной ситуации. Отпетые уголовники рецидивисты, замышляя побег через тайгу, специально подбирали простодушного кандидата, называя его между собой «коровой». Но в том-то и дело, что в Русской, а затем в Советской Вселенной до такой потери себя как человека опускались лишь немногие отщепенцы, моральные уроды! А для капиталистической цивилизации Запада подобное моральное уродство рассматривалось как допустимая норма всем обществом или по крайней мере значительной его частью.
Улавливается разница?
«Остаться до конца человеком в любых условиях!» — так воспитывала своих обитателей Советская Вселенная.
«Не гнушаться быть зверем, если это тебе выгодно, даже в обычной жизни, а уж тем более в экстремальных условиях», — так воспитывал людей мир капиталистического Зла.
Кто-то, возможно, вспомнит и западные волнующие примеры. Например, трагедию «Титаника», на котором оркестранты так и ушли на дно, играя бравурную музыку, или самоотверженно отказавшихся тогда от спуска в спасательные лодки некоторых богачей. Однако на том же «Титанике» — когда это выяснилось, возмущение было огромным — процент спасенных женщин и детей из первого класса превысил процент спасенных женщин и детей из третьего класса примерно втрое!
Оркестранты «Титаника» были в мире капитализма XX века уже исключением, а правилом было иное: «Есть деньги — живешь!»
О тихоокеанской четверке у нас писали много. Когда они через Сан-Франциско, Нью-Йорк и Париж добрались до Москвы, в аэропорту ребят ждали толпы народа, плакаты, цветы. Встречал генерал армии Голиков. Министр обороны маршал Малиновский подарил всем четверым штурманские часы — «чтобы они больше никогда не блуждали».
Я помню газетные репортажи, хронику… Был даже фильм снят — «49 дней». При этом парней не подавали у нас как суперменов. Мол, чего там! «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой».
Так-то так, но, во-первых, на геройство способен все же не любой. Даже в Стране Добра трусов и заведомых подлецов всегда хватало, не говоря уже о людях малодушных. Во-вторых, ребята не готовились ведь к геройскому поступку. Но, оказавшись в условиях, когда надо было становиться или героем, или трусом, все четыре стали героями, хотя сами себя героями, вообще-то, не воспринимали. Они вели себя так, как их учили, как они с детства привыкли, искренне считая, что иначе-то вести себя невозможно.
А Запад изумился: неужели можно вести себя так?
Через пару лет после описанной выше тихоокеанской драмы жизнь поставила еще один «знаковый» эксперимент.
Во время Карибского кризиса 1962 года на Кубу тайно и в спешке перебрасывались наши части — не элитные, не спецназовские, а обычные строевые с личным составом срочной службы. Перевозили их в трюмах сухогрузов, запрещая в дневное время выходить на палубу, так как самолеты ВВС США постоянно облетали и фотографировали советские корабли. Тропическая жара, усугубляемая постоянным нахождением в душном трюме, сухой паек, в котором масло и шоколад растаяли в первые же дни перехода, нехватка пресной воды, невозможность ополоснуться…
В таких условиях тысячи молодых советских ребят провели примерно полторы недели и все выдержали! Они ведь были детьми отцов-победителей, детьми войны… Сдюжили отцы, так как же не сдюжить сынам?
По окончании Кризиса, когда многие его детали стали так или иначе известны обеим сторонам, руководство «зеленых беретов» США решило оттренировать своих суперменов по той программе, которую невольно прошли обычные советские парни, часть из которых была вообще «салажатами».
Хватило «беретов» на три дня.
Они были всего лишь «зелеными», и их усилия оплачивались тоже «зелеными». А наши ребята прошли пекло тропиков под Красным знаменем Советской Родины, и их усилия были оплачены всего лишь скромной благодарностью, объявленной в приказе по части.
Но это была благодарность Родины!
Об этом тогда мало кто думал — тем более в таком вот высоком стиле… Но этим жили, как живут воздухом, который замечают только тогда, когда его не хватает.
И как не хватает его России сегодня…