Не все, конечно, были врагами или хотя бы недоброжелателями Советской Родины… Но почти все в этих кругах уже разучивались или вообще не умели ее любить. И вначале общественная, а потом и государственная жизнь СССР стала испытывать развращающее влияние безответственной и вздорной интеллигентщины — высшей чиновной, научной, «творческой»…
Ломать не строить, душа не болит!.. Легко упасть, нелегко встать!.. Просто катиться вниз, непросто восходить к вершинам… Корень учения горек, лишь плоды его сладки… Одно дело обещать, другое — выполнить… Благими намерениями вымощена дорога в ад… Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…
Так все это или не так?
Увы, так.
И все мелкое, разрушительное, низкое, ленивое и жадное в советской интеллигентщине со второй половины 50-х годов кое-кто стал заботливо лелеять и поощрять.
Вверх стало подниматься дрянцо…
К концу 80-х годов среди высшей советской «элиты» — политической, экономической, научной, военной, но особенно творческой, — советских патриотов можно было на пальцах пересчитать… 1991 год показал и доказал это со всей определенностью факта. Лжепророки и бездуховные лжепастыри сбили с толку народы СССР, психологически и духовно обескуражили их, и народы пошли в историческое никуда…
И идут в него до сих пор.
Агенты влияния Запада устами Хрущева оболгали Сталина — с этого началось. За ложью пришел духовный разврат элиты. За духовным развратом — развал и гибель.
Да, СССР стал объектом многолетней, изощренной, прекрасно организованной и прекрасно финансируемой, умно продуманной внешней подрывной работы, учевшей все предыдущие ошибки и просчеты.
Но что смогли бы все антисоветские оперативные и аналитические центры, ЦРУ и Советы психологической стратегии, гарвардские университеты и тавистокские институты, если бы не аганбегяны и шаталины, абалкины и гольданские, фортовы и капицы, лебеди и шапошниковы, руцкие и черномырдины, гайдары и анатолии-стреляные, арбатовы и велиховы?
Что смогли бы бильдербергские и римские клубы, трех— и многосторонние комиссии, если бы не гельманы и германы, марки-захаровы и никиты-михалковы, окуджавы, войновичи, олеги-ефремовы, хазановы, говорухины и эльдары-рязановы, элемы-климовы и михаилы-ульяновы, викторы-астафьевы и валентины-распутины (и тут без распутинщины, но особого рода, не обошлось)?
Смогли бы горбачевы и лигачевы, яковлевы и рыжковы, ельцины и чубайсы разрушить СССР без бродских, анатолий-рыбаковых, войновичей, шах-назаровых, илий-глазуновых и познеров, без валентинов-фалиных, бовиных и евтушенок-гангнусов, без тодоровских, жванецких, зурабов-церетели, лий-ахеджаковых, вишневских-ростроповичей, вознесенских, коротичей, басилашвили, ципко, бурлацких и прочей «творческой» интеллигентствующей швали?
Все они жаждали убить СССР.
Они его и убили!
Уже известный читателю американский художник Рокуэлл Кент человечески привлекателен не только самобытностью таланта, но также ироничной честностью по отношению к жизни и к себе, а это не очень-то свойственно людям искусства. Так вот, в автобиографической книге «Это я, господи!» в главе «Налоги и голоса избирателей» Кент пишет:
Что касается отступничества… интеллигентов, то этому явлению я еще не нашел удовлетворительного объяснения. Я склонен думать, что здесь кроется какой-то психологический фактор, поэтому поведение интеллигентов нельзя во многих случаях с… легкостью объяснить мелочной расчетливостью…
Однако никто не станет отрицать, что бывают и такие люди, которые продаются. Будет ли этим изменникам наградой овес в конюшне для рядовых осведомителей, или, если они более одарены, хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест», зависит от их рыночной цены.
Все это полностью применимо к большинству хрущевско-брежневской интеллигентщины, составившей основной костяк горбачевско-ельцинской «катастройки». Они нередко оплевывали и оплевывают Родину и ее прошлое даже не из мелочного расчета, а просто из любви к искусству — не к высокому Искусству, а к мелкому искусству жить в постоянной духовной пакости.
Впрочем, я не буду, конечно, отрицать, что бывают и такие, которые продаются. Вот только вряд ли кто-то из них может рассчитывать на хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест». Более чем на «Огонек» им не потянуть.
Что же до типичного поведения интеллигентщины, то психологическая «загадочность» ее характерна не только для наших времен. Российская интеллигентщина всегда твердо знала, что ее генеральная линия — путаться в трех соснах и при этом вести за собой как можно больше своих сограждан.
Можно дать такое определение российской интеллигентщины, мнящей себя «интеллигенцией»: «Российская «интеллигенция» — интеллигентщина — это скопище моральных уродов, ставящих свое мнение выше любого исторического факта». И уже очень давно все это у людей с нормальной человеческой психикой, со здоровой натурой и трезвым умом, вызывало брезгливость, гадливость, омерзение и неприятие.
Ниже я приведу некие мысли, высказанные в 1917 году, а читатель пусть попробует угадать, кто мог так мыслить еще в дооктябрьской России (отточия для удобства убраны):
Мама, нисколько не удивлюсь, если, хотя и не очень скоро, народ, умный, спокойный, понимающий то, чего интеллигенции не понять (а именно — с социалистической психологией, совершенно, диаметрально другой), начнет спокойно и величаво вешать и грабить интеллигентов (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от мусора мозг страны).
Если мозг страны будет продолжать питаться все теми же ирониями, рабскими страхами, рабским опытом усталых наций, то он перестанет быть мозгом, и его вышвырнут — скоро, жестоко и величаво, как делается все, что действительно делается теперь. Какое мы имеем право бояться своего великого, умного и доброго народа?
Это — строки из писем… Александра Блока матери от 19 и 21 июня 1917 года. И они свидетельствуют сами за себя. Блок был поэтом, интеллигентом, интеллектуалом, но в грязнящем грехе интеллигентщины замечен не был.
9 января 1918 года, через три месяца после Октября, он написал блестящую статью «Интеллигенция и революция», которая была опубликована 19 января в газете «Знамя труда». Статья начиналась так:
«Россия гибнет», «России больше нет», «вечная память России», слышу я вокруг себя.
Но передо мной Россия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели; тот Петербург, который видел Достоевский; та Россия, которую Гоголь назвал несущейся тройкой.
Россия — буря. Демократия приходит «опоясанная бурей», говорит Карлейль.
России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет их этих унижений новой и — по-новому — великой.
Далее Блок размышлял:
Почему дырявят древний собор? — Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? — Потому что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? — Потому что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью.
Все так.
Я знаю, что говорю…
Блок действительно знал, что говорил, не только потому, что был глубоким мыслителем и большим поэтом. Блок сам происходил из помещичьей среды и хорошо знал ее. Среди его предков не было садистов типа Салтычихи, но это ничего не меняло по существу, Блок недаром написал: «…не у того барина, так у соседа». И прибавлял: «Мы — звенья одной цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»
Потому Блок, выдающийся мастер культуры, с любой точки зрения имел моральное право писать:
Что же вы думали? Что революция — идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ — паинька? Что сотни обыкновенных жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и «безболезненно» и разрешится вековая распря между «черной» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом?
…Русской интеллигенции — точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки… Не стыдно ли ли прекрасное слово «товарищ» произносить в кавычках? Это — всякий лавочник умеет…
Так думал великий гуманист — гуманист в точном, первоначальном смысле этого слова, порядком затасканного уже к началу XX века, то есть человек, видящий в людях человеческое и борющийся за человеческое в людях.
В статье «Что сейчас делать?» от 13 мая 1918 года Блок заявлял:
…Художнику надлежит пылать гневом против всего, что пытается гальванизировать труп (старой России. — С.К.). Для того, чтобы этот гнев не вырождался в злобу….ему надлежит хранить огонь знания о величии эпохи, которой никакая низкая злоба не достойна. Одно из лучших средств к этому — не забывать о социальном неравенстве… Знание о социальном неравенстве есть знание высокое, холодное и гневное…
В формуле Блока: «знание высокое, холодное и гневное» усматривается полное системное тождество со знаменитой формулой Дзержинского: «Холодный ум, горячее сердце и чистые руки».
«Холодное знание» — это синоним «холодного ума»… «Гневное знание» — синоним «горячего сердца». А «высокое знание» невозможно без отказа от шкурного себялюбия, синонимичного «чистым рукам».
Так случайной ли была Великая Октябрьская социалистическая революция, если лучшие умы русской художественной культуры оценивали эпоху так же, как и наиболее выдающиеся революционеры России?
При всей очевидности ответа, формально советская интеллигентщина в СССР Хрущева и Брежнева от честного ответа на такие вопросы все чаще воротила нос.