Почему?
А черт ее знает!
Ленин не заблуждался насчет того, что за тончайшим слоем образованного большевизма — темная, плохо управляемая и зловещая сила народной невежественной и разрушительной страсти. Но что оставалось делать Ленину и большевикам, если выбора не было — надо было как можно скорее овладеть этой стихией и ввести ее в жесткие рамки построения могучей России, иначе — смерть России или превращение ее в полуколонию Запада.
То есть в эксцессах периода становления Советской власти исторически виновен не большевизм, а его противники, прежде всего — из числа российской интеллигентщины. Не признавать это сегодня могут лишь невежды или сознательные очернители нашего прошлого.
Но вот же — не признают!
Не оппоненты Ленина и Сталина, а клеветники на них выпячивают сегодня скромную фигуру Пастернака-Живаго и пытаются изгнать из памяти ныне живущих поколений намного более значительных толстовского Рощина и самого Алексея Толстого. И понятно почему!
Вот описание, которое относится — не буду морочить читателю голову и скажу сразу, что не к 2014-му, а к 1914 году:
Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, зеленые столы и шорох золота, музыка, крутящиеся пары за окнами, бешеные тройки, цыгане…
В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским. Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры… лунные парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, невиданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове…
То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые, считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности…
Это — начало романа «Сестры», первой книги трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам». Удобен ли такой Толстой тем в России, кто в начале XXI века повторяет гибельный путь, по которому старая Россия шла сто лет назад — в начале XX века?
Ленин метко заметил, что мелкая буржуазия шарахается от крайней революционности к крайней контрреволюционности. Это же верно и в отношении многих «россиянских» «представителей» «творческой» интеллигентщины. Наиболее грустным — на мой взгляд — примером здесь могут служить братья Стругацкие, известные писатели-фантасты.
В мировой литературе нет более привлекательного, человечного, веселого, оптимистичного и более правдивого изображения коммунистического будущего человечества, чем в лучших романах Стругацких. Причем и они сами, и расположенные к ним критики не скрывали, что общая атмосфера жизни и чувств, характеры, привычки, шутки героев и т. д. в их романах по сути воспроизводят атмосферу жизни советской научной молодежи конца 50-х — конца 60-х годов.
То есть в Стране Добра уже были массовые общественные группы, которые жили в атмосфере коммунизма! И романы Стругацких выразили активное неприятие этими группами мира торгашества и мелкой выгоды.
А 3 января 1991 года в «Независимой газете» экс-певцы будущего коммунизма, явно готовясь перейти из Страны павшего Добра в фантасмагорическое царство «рыночной свободы», заявили, что СССР — особенно СССР Сталина — был фактически феодальной (ну-ну!) страной.
Стругацкие «глубокомысленно» рассуждали:
Ведь феодальные отношения складывались веками. На протяжении многих десятков поколений повторялось одно и то же: были холопы, у каждого холопа был барин… Ранний капитализм эту устоявшуюся систему отношений разрушал… и вышвыривал вчерашнего раба на улицу, даруя ему полную свободу действий и оставляя его при этом без каких-либо гарантий. Это было страшно…
И вчерашний раб восстал.
Назад! Назад в крепостное рабство, в теплый вонючий закуток — прижаться к барскому сапогу, барин суров, но милостив, он выпорет на конюшне, он отберет все…. но… он же не даст тебе сдохнуть с голоду…
Барский сапог (прозрачный намек на Сталина. — С.К.) не замедлил объявиться…
Вот как Стругацкие — дети, по их утверждению, комиссара Гражданской войны в буденовке и с маузером говорили в 1991 году о Великом Октябре, о первых пятилетках… А фактически — и о Великой войне, об эпохе послевоенного восстановления Страны Добра и об эпопее ее фантастически быстрого прорыва в космос!
Историю СССР они называли теперь «семидесятилетним хозяйничаньем перезрелого феодализма, оснастившего себя коммунистической идеологией» и заявляли, что XX век был веком не социалистических революций, а «веком последних арьергардных боев феодализма».
Тьфу!
И еще раз тьфу!
Сила Ленина и Сталина была, кроме прочего, в точной постановке вопросов. Поставим же и мы вопросы точные…
Кто виноват в том, что матросам броненосца «Потемкин» сварили борщ из мяса с червями? Маркс и Энгельс или адмирал Чухнин?
Кто строил балерине «Малечке» Кшесинской дворец и наполнял его бриллиантовыми гарнитурами в то самое время, когда не менее талантливая балерина Карсавина довольствовалась дешевой квартиркой? Кто это устраивал — нарком просвещения РСФСР Луначарский или любовники Кшесинской, царь и великие князья?
Кто недовольно морщился, если температура поданного за его стол «Клико» отличалась на пару градусов от предписанной, и невозмутимо считал нормой, когда работницам на Ленском золотом прииске в мясной лавке продавали бычьи гениталии? Чекист Дзержинский или капиталист Рябушинский?..
Честный и точный ответ здесь один: виновен правящий класс России. Это он вел политику насилия по отношению к собственному народу не год, не десять, а добрых четыреста лет! Слишком нагло имущее меньшинство попирало и не признавало прав неимущего большинства!
А когда народ их востребовал, эти свои законные права — да, востребовал грубо, невежественно, неумело, — то вместо того, чтобы склониться перед его волей и правами, имущий класс начал готовить гражданскую войну.
И развязал ее.
Ленину и Сталину не нужна была гражданская война, их целями было созидание. В войне нуждалось имущее меньшинство, ибо в условиях кровавой смуты и иностранной интервенции оно могло обрести шанс на сохранение вопиющего социального неравенства! Вот это меньшинство и открыло путь насилию, окрашивая эпоху кровью, ненужной ни народу, ни Ленину, ни Сталину.
Но кроме имущего виновника эксцессов революции и перегибов последующей социалистической реконструкции России надо упомянуть еще одного важнейшего виновника того, что Ленин, Сталин и большевики с самого начала были вынуждены не только развивать новое общество, но и с боями отстаивать его от посягательства свергнутого имущего меньшинства.
Виновник этот, конечно же, — российская интеллигентщина.
Противнику Ленина Константину Победоносцеву принадлежит на удивление точное ее определение: «Интеллигенция — часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».
Ленин наверняка мог бы подписаться под этими словами, потому что те же приват-доценты, чиновники, журналисты, которые взахлеб ругали «прогнившее самодержавие», так же взахлеб саботировали новую рабоче-крестьянскую власть.
Это они, российские образованные и полуобразованные слои создавали ту питательную среду, в которой развилась бацилла гражданской войны и интервенции, а потом давилась в очередях на пароходы, уходящие в Константинополь.
Грустная реальность наших дней заключается и в том, что и сегодня формулировка Победоносцева вполне актуальна с одним изменением: «Интеллигенция — часть «россиянского» общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию Советской власти и СССР; ко всем же гнусностям в нынешней жизни страны она равнодушна».
При этом интеллигентщина по-прежнему мнит себя «совестью и мозгом нации», но, в отличие от царских времен, еще более интеллектуально барственна во взглядах на народ, чем сто лет назад.
В сатирическом журнале «Свисток» № 1 за 1859 год под псевдонимом «Конрад Лилиеншвангер» была опубликована злая пародия Добролюбова на российскую интеллигенцию, где были строки:
Слава нам! В поганой луже
Мы давно стоим.
И чем далее, тем хуже
Все себя грязним!
Сознаем мы откровенно,
Как мы все грязны,
Как вонючи, как презренны
И для всех смешны.
Справедливо мы гордимся
Подвигом таким
И уж больше не стыдимся,
Что в грязи стоим.
Умен был, однако, покойный Николай Александрович Добролюбов, хотя и прожил на свете всего-то двадцать пять лет. Как точно описал он тогда нынешнюю, россиянскую» «интеллигенцию», описал ее готовность отказываться от всего советского, при этом стеная о том, что ныне-де наступило «время попсы» и культура-де гибнет.
На вопрос: «А почему она гибнет?», «интеллигенты» предпочитают отводить глаза или бормотать что-то невнятное, но — упаси Господь Бог — не обличающее нынешний путинский режим как виновника гибели культуры.
Да, беспримерно вонюча «лужа», в которую загнала Россию доверчивость ее сынов и дочерей, предательство ее руководителей и подлость «совести нации»… До одури гнусно пахнет та «яма», которую вырыл для нас ельцинизм и которую ельциноиды углубляют, дабы окончательно нас закопать, но…
Но выбралась-таки Россия из тех ям: из ямы либеральной болтовни, из ямы антинационального царизма, из долговой ямы буржуазного Запада, куда нас загоняли Витте и Рубинштейны.