— А-А-А-А-А-А!!! — раззявив пасть, заорал вожак и поднялся на задние лапы. — А-А-А-А-А!
— О-О-О-О-О! — подхватила стая, окружая нас и принимая вертикальное положение.
Вопили, сволочи, чисто человеческими голосами. Как будто толпа алкашей с бодуна. Совершенно ненормальная ситуация! Но о какой нормальности можно было говорить в Хтони? Полыхающие чернотой глазки тварей пялились на нас, белые бороды развевались, зеленые рожи кривились и кривлялись, а вместо копыт на верхних-передних конечностях обнаружились капитальные такие когти, сантиметров по пятнадцать-двадцать. И роста в каждом из сохатых дедморозов было никак не меньше, чем у Хурджина. Считая рога — даже, наверное, больше.
— Ы-Ы-Ы-Ы-Ы! — не знаю, на какой эффект они рассчитывали, но выбесили нас точно до последней крайности.
Наконец, твари кинулись в атаку. Чтобы не нарушать строй, Хурджин для начала ткнул одного из них своей трубой в харю и я услышал хруст и удовлетворенное хмыканье тролля: работает! Дальше мне стало не до того, чтобы вслушиваться в звуки, издаваемые товарищами. На меня навалилась рогатая падла и я принял его на кард, и распорол брюхо, и отбросил ударом ноги прочь, навстречу следующему дедморозу, который споткнулся, покатился по снегу и заорал истошным голосом:
— А-А-А-А-А!
Я был тут как тут и мощным ударом отсек монстра башку, и меня окатило кровищей с ног до головы. Но медлить я не имел права — врагов вокруг выплясывало слишком много, пришлось тут же ввязываться в схватку со следующей тварью.
Краем глаза заметил тролля, который теперь не сдерживался — его убийственная труба гудела, рассекая воздух и сметала всех дедморозов, попавшихся на пути, с хрустом ломая кости, сбивая рога и круша черепа. Хорошо, не ребра ему на сей раз были нужны… Бахар же и вправду выхватывал одну острую железяку за другой и швырял в кружащих вокруг нас тварей тесаки, кинжалы, фальчионы и даже — тот самый гренадерский кард, за которым и бросился потом, и столкнулся закованным в стальной шлем лбом с рогатой башкой одного из дедморозов, и выбил из него дух… Мы секли, били и рубили как сумасшедшие, и в какой-то момент всё закончилось — только красные мохнатые жопы обративших тыл тварей мелькали на горизонте.
— Ваще-то ура, да? — спросил Кузя, выбираясь из сугроба и вглядываясь внутрь своей обсидиановой колбы, и потряхивая ее, чтобы понять — работает камера или сдохла, наконец.
— Ура, однако, — Хурджин комком снега вытирал трубу от грязи, крови и мозгов. — Так-то надо шкуры поснимать, на нарты погрузить — и можно в Имбинский идти, шурпу есть. Дед говорит — каркаса еще долго не найдем. Чего тогда торопиться, однако?
Возражений не последовало и мы принялись снимать шкуры.
Глава 22Имба
Не знаю, почему мы решили, что местные, увидев четырех перемазанных в крови орков решат накормить нас шурпой и свежим хлебом? Наивные глупцы! Интересно, нашлись бы на просторах Российского Государства чудики, которые встретили бы совершенно неизвестную компанию в составе тролля, гоблина и пары черных уруков с распростертыми объятиями? Да хрен там, даже я стоя за прилавком в «Орде» на Проспекте одной рукой бы кофе варил, а другой рукоять карда нащупывал! Так оно, в общем-то и было, когда парни Маухура Поджигателя ко мне в заведение вломились…
Ну и вот эти, местные, тоже примерно так думали. В составе встречающей делегации на околицу выперлось, наверное, все мужское население Имбинского, и большая часть из них резко и вполне недвусмысленно направили на нас конкретные такие арбалеты. Ну или — самострелы, как хотите. Сотня острых стальных наконечников, которые смотрят прямо в душу — это на кого угодно впечатление произведет. А еще примерно пять туземных товарищей с замечательными аутентичными бубнами держались в тылу вооруженной толпы и совершали весьма характерные телодвижения. Камлали?
Народец был примечательный: вида в общем-то типично-сибирского, коренного, то есть — роста среднего, крепкие, смуглые, черноволосые, с азиатским разрезом глаз, но при этом — сами глаза голубые или серые. Одежда — из мехов и шкур, искусно выделанная, с вышивкой и орнаментом, бусинами и бисером. Они все переглянулись между собой и послали нас… В жопу.
Ну, конечно, международный жест в виде согнутой руки со сжатым кулаком и ударом ребра ладони по локтевому сгибу можно истолковать и по-другому, но я не стал.
— Обмен, — замахал руками я. — Мир, дружба, водка, керосин! Обмен. Торговля! Мы давать керосин, давать алкоголь, вы — давать шурпа и хлеб! Твоя моя понимать?
— Ты что, умственно отсталый? — спросил один из арбалетчиков. — Тебя в детстве макушкой не роняли? По-русски говорить не умеешь нормально?
— А! — почесал затылок я. — Умею. Просто я думал…
— Что мы тут нихрена не знаем, шубу в трусы заправляем и жопу лопухом вытираем? — усмехнулся местный, недобро прищурившись. — Давайте, разворачивайтесь и шуруйте обратно.
— Не, — сказал я. — Мы в Северо-Енисейский острог идем.
— Ну, идите. Вон туда! — и махнул рукой куда-то в сторону. — Тут не задерживайтесь.
— Нам бы поспать в тепле, поесть чего-то домашнего… — продолжал гнуть миролюбивую линию я. — Мы со стаей дедморозов столкнулись, порубали многих, шкуры сняли. Задолбались!
— Задолбались — раздалбывайтесь. Нас это не касается. Мы, асаны, всяким чужакам не рады. И вашу клыкастую породу особенно не любим. Вы все как один — шибанутые и агрессивные. И вообще — смотреть на вас неприятно. Давайте, шагайте. Чтобы по эту сторону реки вас не было. Лед встал, перейдете запросто… Хотя синий этот ваш может и не перейдет. Тяжелый!
Вдруг один из тех дядек с бубнами, что держались за линией стрелков, растолкал всех и, приблизившись к бойкому мужичку, который так смело слал нас нахрен, что-то проговорил ему на ухо.
— Среди вас есть шаман? — удивился голубоглазый вождь глядя на нас. — Надо же! А на вид — совсем варвары… А где ж твой бубен, шаман?
— Однако, ищем! — степенно проговорил Хурджин и оперся на свою обмотанную изолентой трубу. — Шкуру на мембрану нашли, дальше ребра на каркас надо! Дед говорит — так-то где-то тут они. У реки! Потом краску искать пойдем…
— Ах во-о-от оно что! — опустил арбалет местный. — Так ты проходишь инициацию! И дух предка ведет тебя… А эти умственно отсталые — твои товарищи… Тогда это — дела шаманов. Нас не касается. Пойдем, мужики!
И все стрелки собрались, и пошли в поселок, переговариваясь на интересном стрекочущем языке, совсем непохожем на русский. Остались только те самые шаманы, которые тут же окружили Хурджина и принялись с ним беседы беседовать и руками размахивать, все сразу и одновременно, и я ни черта не понимал, что они там такое несут. Тролль же напротив — врубался во всю эту тарабарщину замечательно. Он одним движением снял с загривка гоблина, посадил его на сани и таким спокойным, размеренным прогулочным шагом пошел, ведомый толпой своих местных коллег куда-то в сторону одиноко стоящего на отшибе большого дома.
Мы с Бахаром переглянулись, пожали плечами и пошли следом. А что нам было еще делать? Если что — юрту разложим, сварим чего-нибудь, отдохнем…
— Есть баня, — сказал один из шаманов походя, обернувшись едва ли на минуту. — Вон там! Дрова имеются, воды в достатке. Хотите — сходите, воспользуйтесь. Только уберите после себя. Поспать там тоже можете, на полках.
— А Хурджин? — спросил я.
— А Хурджина мы забираем. У нас — консилиум! — снова обернулся шаман. — Завтра отдадим.
Я только и мог, что снова почесать затылок и повернуться к гоблину:
— Слышишь, Кузя, какой продвинутый житель Хтони. Консилиум! Даром что в бубны лупят и с арбалетами носятся посреди тайги, а проговорил без запинки! Не то что некоторые…
— Вообще-то я в прошлом году защитил кандидатскую в Иркутске, — обиженно буркнул говорливый шаман. — По этнографии! Кстати — сани свои заберите, коллеге они пока без надобности.
Хурджин у самых дверей обернулся и показал мне большой палец, мол — все в порядке, брат, не переживай — и скрылся в дверях длинного бревенчатого дома, крытого дранкой. Оттуда, кстати, и пахло шурпой.
— Вот гады, — сплюнул под ноги Бахар. — Ужрутся там самогонкой до поросячьего визга, это к гадалке не ходи. А мы что же?
— Они же это… Шаманы! — с сомнением проговорил я. — С духами там общаться должны и вообще — просветления достигать. Какая уж тут самогонка?
— Это ты, брат, шаманов не знаешь… — Бахар повертел головой и спросил: — А что такое баня? И зачем там полки? И как на них спать?
— Ты че, Швабр, бани не знаешь? — аж подпрыгнул на санях Кузя. — Бабай, давай его отпарим как следовает! С кедровыми веничками! Ваще как отпарим его, шоб на человека стал похож!
— Не-е-е-ет! — попятился свирепый Двухголовый воитель. — Не хочу на человека! Скажите толком — что такое баня? И зачем венички?
— О-о-о ско-о-о-олько на-а-ам открытий чу-у-удных… — проревел я пушкинские строки на манер оперы, подражая неизвестно кому и, подцепив ногой шлейку от саней, перекинул ее Бахару, впрягаясь вместе с ним в постромки. — Гото-о-о-вит просвещенья ду-у-у-х! Черт побери, или нет такого романса?
— Ваще-то… Ваще-то там про чудное мгновенье! — сказал Кузя.
Он-то в постромки не впрягался, сидел себе на кипе шкур, пока мы волокли сани к бане, и в ус не дул. Потому что не было у него усов. Не растут у гоблинов усы!
Кузя банщиком оказался лютым. Он подкидывал и подкидывал парку, и ухал там, на верхней полке, и хреначил нас кедровыми вениками. Нам, урукам, было как-то неловко показывать слабину перед тщедушным мелким гоблином, и хотя бошки у нас уже пухли, и пот тек в три ручья, сдаваться мы не собирались.
— Ваще-е-е хорошо! — проговорил носатый мучитель, зачерпывая в кадушке еще одну шайку воды и примериваясь, как бы ловчее плеснуть ее на камешки.
На макушке у гоблина размещалась войлочная конусообразная шапка с надписью «TSAR' BANI», на чреслах — полотенчико, а в глазах — явные фанатичные огоньки.