[13] и сам вершил торжественный ритуал посвящения. Но даже ему не дозволялось того, что мог вытворять после Приказа «дембель»[14].
— Ты понял? — настаивал Абу.
— Гм… Можешь считать, что я испугался, если это так существенно, — произнес Дмитрий и в упор посмотрел на мерзавца.
С каким бы наслаждением он свернул эту ненавистную шею. «Гоблин! Я тебя не боюсь! Это ты должен меня опасаться!» — Дмитрий представил, как невидимая властная рука тянет свои пальцы к заветной цели, как они сжимаются всё сильнее и сильнее… При этом у него и в самом деле нервно задрожала кисть, и он спрятал ее под стол.
Абдурашид с синим лицом повалился на плитки. Он задыхался, тщетно пытаясь избавиться от беспредельно разросшегося языка. В глазах рябило. Грудь судорожно сжималась. Тело не слушалось. Последнее, что он увидел — так это дежурный по столовой, который бежал к нему через весь зал, опрокидывая стулья.
— Когда я ем — я глух и нем! — прошептал Дмитрий, склонившись над гоблином.
— Что с ним? — спросил Лопатин.
— Наверное, подавился, товарищ сержант! — предположил Киреич, не подозревая, что не далёк от истины.
— Уводи своих! — тихо, но внятно сказал офицер Лопатину.
— Посуду на край столов! Встать! Строиться на улице! — взводный степенно направился к выходу. Справа и слева его обгоняли, закончив трапезу, солдаты. Они любопытно поглядывали на скорчившегося Абдурашида, который уже не производил впечатления грозного «деда».
— Становись…! — сержант высек подковой искру, обернулся к строю. — Подтянули ремешки! Застегнули крючки и верхние пуговицы!.. В частях у вас, должно быть, другие порядки? — продолжил Лопатин, выволакивая Киреича за болтающуюся пряжку из последней шеренги. — Но здесь вы в гостях. Так что, будьте добры, по уставу!
Он опустил слоистый кожаный ремень «жертвы» на асфальт и каблуком придал дугообразной бляхе выпрямленную форму.
— Чмо! — сквозь зубы выругался маленький, гаденький, узкоглазый Киреич.
— Вы что-то сказали, товарищ рядовой? …Встать в строй! — козырнул Лопатин.
— Есть, «встать в строй»! — угрюмо согласился посрамленный. Ещё бы он попробовал не согласиться, когда за Лопатиным Устав, и что самое неприятное — блатное неписаное право «дембеля».
— Рравняйсь! …Смирно! …Нале-во!
И зашагали! С песней зашагали… Про пламенный мотор вместо сердца, про цвет нации, что отбывает срок в авиации.
— Чётче шаг!
— Эй, длинный! Не беги, как страус! — пнул Дмитрия сзади Киреич.
— А ты поспевай, короткий! — отозвался он и судорожно стиснул пальцы невидимой ладони.
— Рряз! Рряз! Рряз… два… три…!
В ржавую канализационную трубу заползала помешанная беременная сука.
Ларв
Ольге Куликовой
«…На помощь только враг придёт,
Лишь праведник глядит лукаво,
Всего прекраснее урод,
И лишь влюблённый мыслит здраво».
«Ларвы рождаются под влиянием особенно навязчивой идеи и поддерживаются за счёт витальной силы их создателя».
4 ОКТЯБРЯ. На стадионе было нестерпимо холодно. Голова гудела, точно колокол Ивана Великого. Что-то мокрое легло на лоб.
— Живой? А мы думали — всё! С концами! — незнакомая пожилая женщина с добрыми глазами краешком платка провела возле моих в кровь разбитых губ.
— Нет, мать. Он еще поживёт… немного, только пусть зубы в другой раз не подставляет, — отозвался мужской сиплый голос.
Я посмотрел на благожелателя. А он не отвёл взгляда. Ему досталось не меньше моего — кажется, сломали нос. Но этот сиплый тип держался молодцом, а я чего-то раскис.
5 ОКТЯБРЯ. … Мне было одинаково плевать как на одних, так и на вторых. Я ждал Её, безуспешно ждал, и не было никакой надежды на встречу. Я простоял бы так, прислонившись к колонне, сотню лет — лишь бы Она пришла. Но неожиданно справа и слева в фойе станции метро хлынули спецназовцы.
— Лицом к стене, суки!
Едва я отрешённо глянул на это сытое рыло в камуфляже, мне тут же захотелось записаться в партию. Омоновец пихнул в спину, я упёрся носом в мрамор.
— Мужчины! Да что же это! — кричала сердобольная старушка. — Они же хуже фашистов!
Её вытянули резиной по голове, больше она не вставала. Краем глаза я заметил, как толпы горожан рванули вниз по внезапно застывшим эскалаторам. За ними гнались, отставших добивали, сильные давили слабых…
— Вот видишь, парень! — вторил моим размышлениям сиплый сосед. — Ты хотел остаться в стороне, а иногда бывают моменты в жизни, что нельзя сторониться.
Я хотел прервать эти, начавшиеся было, нравоучения, но опешил — как это ловко незнакомец проник в чужие мысли. Он, ко всё усиливающемуся удивлению, и не продолжал, а спросил, неожиданно и прямо:
— Никак, разлюбила!?
— Я лишь касался Её руки, помогая сойти со ступенек автобуса. Я не успел Ей ничего сказать. К тому же Она всегда любила другого…
— Все в мире беды из-за баб! — просипел сосед.
— Она не баба, — отвечал я и хотел уж задать вполне закономерный вопрос…
— Товарищи! Можно чуточку потише! Хоть под утро немного поспать! — привстал со скамейки изрядно помятый мужчина профессорского вида.
— Людовик Одиннадцатый, — продолжал мой странный собеседник уже шепотом, — как-то раз заметил: «Где замешана женщина, величайший дурак имеет больше шансов на победу, чем трезвый и благочестивый». Чтобы добиться женщины, надо стать подлее, ниже, чернее, чем ты есть на самом деле. Иначе — проиграешь более изощрённому ухажёру.
— Неужели нет иного пути? — усмехнулся я.
— Почему же? Есть!
— Забыть девушку, как дурной сон, и поискать другую?
— Разве я похож на злого шутника?… Есть иная дорога, но, вступив на эту стезю, с неё не сойдёшь просто так, — загадочно вымолвил он и добавил. — Знаешь ли ты, прости за фамильярность, что такое «ларвы».
— Какое-то жаргонное слово.
— Не «курва», а «ларв», — поправил сиплый.
— Не знаю! — сознался я.
— А желаешь ли ты выбраться отсюда?
— Безусловно!
— Так вот! Ларв — это желание, это твоя материализованная воля! Считай, что она есть особое живое существо, которое ты можешь воспитать и применить в самый подходящий для того момент. Я вполне созрел для побега! Ты со мной?
Я молча кивнул, я не мог вымолвить и слова — в двух-трёх сантиметрах над его головой пустота начала сгущаться, насколько на это способен воздух, и ещё через миг там колыхалось нечто, похожее на скользкого угря. Полупрозрачное, оно то концентрировалось, отливая серебром, то снова теряло и цвет, и контуры.
— Ты, наверное, хотел спросить, за счёт чего же ларвы существуют? — продолжал мой собеседник невозмутимо. — С одной стороны — это психическая энергия, это энергия твоих мыслей, полёт твоей фантазии — всё сознательное и бессознательное, а с другой…
— Эй там, «сочувствующие»! Что-то больно разговорились! — окликнул нас дюжий охранник.
Я и не заметил, как этот гад приблизился. Он — по ту, мы — по эту сторону колючей проволоки.
— А ну-ка! Руки за голову и ко мне, гуськом!
— С другой стороны… — чуть громче продолжал сиплый.
Затем постовой упал… (несколько страниц вырвано)
22 НОЯБРЯ. … и бессознательное.
Окончание первой четверти Луны. Через неделю полнолуние.
Как и советует Рамачарака, я представил длинный конус, скорее даже трубу, сужающуюся на том краю. Я отважился глянуть в неё, но мигом провалился в небыль…
Играет музыка. Зал? Скорее эстрада в парке Горького? На сцену поднимаются обычные посетители. Они поют шлягеры прошлых лет. Ко мне обращается ведущий, спустившись к скамейкам: «А что бы вы, молодой человек, хотели услышать от этой девушки?»
Это Она. C распущенными волосами, в длинном, по самые ступни, платье. Почему-то босая. Вроде и стоит рядом, но меня не узнаёт. Я: «А под Анну Герман — „Надежду“ — можете?» Она: «Никогда не слышала, но попробую!» Ведущий: «Продиктуйте слова!»
И вот Она на сцене. Подходит к микрофону, но спеть ничего не в силах — беззвучно открываются и смыкаются губы. Я подсказываю: «Светит… незнакомая… звезда…» Но Она беспомощно смотрит на меня, не понимая. Играет музыка…
На следующий день я позвонил Ей, несмотря на запрет. Трубку подняли, но молчат — несомненно, Она. «Подожди! Я должен сказать что-то важное…» Но в ответ — молчание.
29 НОЯБРЯ. Нынче у нас полнолуние. После ритуала релаксации в руках у меня словно огненный шар. Засыпаю мгновенно. Мне грезится, что подобрал на улице котёнка, а принёс его домой — оказалось, это уж девятый по счету.
Утром был на посту. Она приходит на работу как раз к девяти. Стоя по ту сторону улицы, я могу несколько минут наблюдать за Ней, любуясь несравненной статью, пока проклятый автобус не скроет в своих пыльных и потных недрах это милое создание.
Она не догадывается о моем присутствии. Завтра счастливые мгновения повторятся вновь. И пусть так будет каждый день.
1 ДЕКАБРЯ. Совершил ритуал Таро из семи карт. Вопрос: «Что будет, если я использую магию в своих отношениях с Ней?»
Сверху легли «Мир» и «Башня». Затем — «Учитель». Снизу — «Императрица» и «Любовники», над ними — «Колесо жизни». Треугольники сошлись на «Императоре». Надо мной тяготеет дело всей жизни, но малодушие сильнее, и без совета не обойтись… Что ж, такой совет мне уже дан!
Подсознательная любовь искренняя, она-то и подталкивает к действию, но это и есть испытание. Выдержав его, проявив терпение, при определенной удаче я получу желаемое.
А чего я, собственно, жажду? Эгоист! Она нужна мне, как солнце и воздух, но девушка любит другого, пусть тоже безответно.