В городе тоже вовсю идут аресты. Клиентов берут как в соответствии с заранее составленными списками (жандармская агентура в Финляндии есть, и мышей она ловит), так и на собственное усмотрение старших команд. В основном под это «усмотрение» попадали хорошо одетые господа, которые не могли ответить патрулю на внятном русском языке. Вопли «я есть британский, германский, шведский, датский, и какой-то еще подданный (нужное подчеркнуть)» пресекаются ударом в печень. Вот полежит, болезный, на земле, покорчится – и поймет, чего кричать стоило, а чего нет. Таких вот инограждан, отловленных во время мятежа, ждут не дождутся охочие до истины следователи в Петропавловской крепости. Так уж получилось, что весь шмон идет среди только господ, ибо так распорядился командующий операцией полковник имперской безопасности Баев. В рабочих кварталах тихо. Нет, солдаты там тоже присутствуют, но они никого не арестовывают и никуда не врываются, а лишь поддерживают порядок. Даже прилично одетые господа, если подтверждается, что это спешащие на службу инженеры, не привлекают их особого внимания. А зачем? Ведь финские рабочие сегодня не участвуют в мятеже, по результатам которого их положение должно было только ухудшиться. Поэтому их передовым отрядом, Социал-Демократической Партией Финляндии, займутся немного позже и совсем в ином ключе, чем с господами радикальными националистами. Как раз с рабочими императрица Ольга и ее правительство намерены договариваться, и, более того, четко придерживаться этих договоренностей.
[16 сентября 1904 года, Полдень. Гельсингфорс, улица Брохольм, редакция социал-демократической газеты «Рабочий».]
К полудню в городе был уже восстановлен относительный порядок. После того как был основной очаг мятежа на Сенатской площади удалось раздавить, в остальных частях города по большей части обошлось не только без стрельбы, но даже и без мордобоя. Главари оправлялись в казематы Свеаборга для предварительного дознания, а оптом осужденную пехоту мятежников (преимущественно из числа студентов) навалом грузили в трюмы пароходов для отправки на каторжные работы. Клин клином выбивают, и излечить застарелые комплексы зажравшейся национальной интеллигенции можно было только таким вот ударом в челюсть. Сгрести всех недовольных в кучу – и послать их осваивать далекую Сибирь, желательно в районах Крайнего Севера… На отдельный пароход погрузили и бывший финский лейб-гвардейский стрелковый батальон, за соучастие в мятеже низведенный до статуса строительного. Ближайшие десять лет махать этим деятелям кирками на постройке железных дорог в отдаленных уголках нашей необъятной Родины; и для почина им, скорее всего, выпадет трасса Мукден-Тюренчен-Пхеньян-Сеул.
А в Великом княжестве Финляндском началась новая жизнь. Уже оглашен манифест Императрицы Ольги Александровны о том, что Великое княжество Финляндское является автономной, но неотъемлемой частью Российской империи, где действуют все ее законы, установления и правила, работают общероссийские службы безопасности и ходит единственно верная валюта – рубль. А все те, кто хотят это оспорить, должны сначала выиграть у России войну. Следом за манифестом императрицы зачитывали и манифест Великого князя Николая Александровича, в котором говорилось, что в связи с состоянием мятежа, потрясшего Великое княжество Финляндское, отменяются все былые вольности-привольности, распускаются Сейм, Сенат и находящийся в Санкт-Петербурге Статс-секретариат, а вместо этого образуется нормальный кабинет министров. Председатель кабинета министров, он же Канцлер великого княжества Финляндского – капитан первого ранга Михаил Васильевич Иванов. Точка. Государь он или нет? Подписано собственноручно, Николай.
Существовавшее прежде положение было терпимо, когда Финляндская корона находилась на голове Всероссийского императора, а трон в Гельсингфорсе был как бы виртуальным. Теперь все по-другому: виртуальный монарх превратился в реального и желает править сам, а не через посредство наместника. А те, кому это не нравится, сами виновны в своих несчастьях, ибо бунт против законного государя есть деяние уголовно наказуемое. А посему Великое княжество Финляндское вычищается от нежелательных элементов с той же решительностью, что и вскрытый хирургом гнойный нарыв. В частности, землевладельцы, хоть каким-то краем принявшие участие в мятеже, также отправятся по этапу (как и те, кто митинговал на Сенатской площади), а их земли будут конфискованы. Но государство не оставит их себе и не продаст тому, кто сможет больше заплатить, а передаст в вечное, безвозмездное наследуемое пользование арендаторам торпарям, которые обрабатывали эти наделы на момент конфискации. И нацики с государственного возу, и финскому мужику легче.
Как они орали – Циллиакус, Свинхувуд и компания – когда их ставили перед следователями, которые сразу же начинали задавать им вопросы. Господа радикалы и в мыслях не держали, что однажды им придется за все отвечать – особое положение Великого княжества Финляндского придавало им ощущение полной безнаказанности. Но за все приходится платить… и не только главарям. Пехота, онижедети, молодые люди из состоятельных дворянских и купеческих семей с неопределенными занятиями – они тоже получат свое, кто что заслужил. Непосредственно участвовавшим в мятеже, таскавшим в карманах браунинги и наганы, планировавшим убийство русских чиновников и офицеров – пожизненная каторга. Остальным, составлявшим массовку и кричавшим ораторам одобрительные слова – такое же пожизненное поселение в Восточной Сибири без права появляться в крупных городах. Для России это был вопиющий пример, когда дворянство, вместо того, чтобы быть опорой трона и государства, превращается в их злейших врагов.
При этом не осталось без внимания и расследование убийства наместника Бобрикова. Людей из ближайшего окружения убийцы Имперская Безопасность взяла в особую разработку. Для многих из них (как, например, для несостоявшейся невесты Эйгена Шаумяна Эйлин Боргстрем или ее будущего жениха Эйнара Флорина), такое повышенное внимание компетентных органов стало настоящим шоком. Зато напарник убийцы графа Бобрикова, его второй номер, студент Александровского (Гельсингфорсского) университета Леннард Хохенталь, вопросам следователей ничуть не удивился, ибо отрицать участие в подготовке убийства было бесполезно. Господин Хохенталь был сговорчив еще и потому, что во время облавы в руки имперской безопасности, помимо прочих фигурантов, попала и его невеста и соучастница Александра Зеттерберг. В результате у следствия возник еще один вопрос. Чьим попущением при первоначальном расследовании убийства Наместника Бобрикова эти концы были спрятаны в воду, в результате чего Эйген Шауман прослыл террористом-одиночкой?
Но по большому счету все это было не более чем стрельба из пушек по давно улетевшим воробьям. Разгром националистического шведско-финского подполья можно было считать состоявшимся фактом, дальнейшую работу в этом направлении предстояло проводить новоорганизованным территориальным органам СИБ уже в текущем режиме. Едва какой-нибудь сторонник шведско-финской национальной исключительности поднимет голову, как его сразу, голубчика, за цугундер – и в путешествие по следам Бременских музыкантов, то есть в далекую Сибирь. А то взяли моду – шведских шпионов высылать в Швецию, как того же маннергеймовского брата Карлушу… Да от такой инновации в деле обеспечения государственной безопасности куры с насестов валятся от хохота как подстреленные.
Но это все вопрос вполне решаемый, гораздо сложнее дело обстояло с левым флангом оппозиционного политикума. Борцов за права рабочего класса нельзя вымести из Финляндии так же просто, как и нациков. И непросто тоже нельзя. Если уж императрица Ольга вполне сочувственно относится к борьбе русских рабочих за свои права, то почему она должна делать исключения для финнов? Ведь Финляндия является неотъемлемой частью Российской Империи – следовательно, и законы о труде в ней должны быть такими же, как и на остальной территории государства… Объясняться с означенными борцами полковник Баев отправился лично, взяв с собой в качестве верительных грамот молодого Кобу. Это ему тоже своего рода университеты: век живи, век учись. Ну и заодно пришлось запастись рекомендательным письмецом от товарища Ленина. Местные эсдеки – это, конечно, и не большевики, и не меньшевики, а нечто среднее: ни рыба ни мясо; но с Ильичом они, по крайней мере, не в контрах.
Продвигаясь по улицам Гельсингфорса в сопровождении четырех вооруженных до зубов штурмовиков, полковник Баев разъяснял Кобе «политику партии».
– Понимаешь, генацвале, – говорил он, – националисты, какие бы они ни были: шведские, финские, украинские, грузинские или армянские – это всегда зло, причем даже не столько для окружающих соседей, сколько для собственного народа. Ненависть к соседям иссушает и истощает, и к тому же противоречит пролетарскому интернационализму – что делает невозможным союз между большевиками и националистами…
– А вы, русские, – спросил Коба, – вы ведь тоже так любите свою Россию, что вас тоже можно считать русскими националистами?
– Э нет, товарищ Коба, – покачал головой полковник Баев, – любовь к своей стране и своему народу и ненависть к другим народам и государствам – это очень разные вещи. Мы, русские, скорее, шовинисты, с эпитетом «великодержавные» – и готовы поделиться этой великодержавностью со всеми народами, которые разделяют с нами это государство. Вот ваш земляк, герой Бородинской битвы Багратион, говорил, что лучше быть русским генералом, чем грузинским князем. Так он и вошел в бессмертие наряду со многими и многими положившими конец европейской гегемонии Наполеона.
В ответ Коба пожал плечами и сказал:
– А вот товарищ Ленин считает ваш великодержавный шовинизм, как он говорит, явлением архивредным и архиопасным, а вашу империю – тюрьмой народов. Вот и товарищи финны попытались совершить из вашей тюрьмы побег, а вы их силой вернули обратно в камеру, да еще и попутно наглумились над самым дорогим, что у них есть.