– Ага, – криво усмехнувшись, пробормотал Баев, – над их шведскими господами…
– Что вы сказали, товарищ Баев? – переспросил не расслышавший Коба.
– Я сказал, – ответил полковник имперской безопасности, – что подавляющая часть участников и организаторов только что подавленного мятежа – никакие не финны, а самые настоящие шведы, угнетавшие финнов пятьсот последних лет. Только при Империи финны начали обретать равноправие со шведами, ведь еще пятьдесят лет назад им было запрещено говорить на своем языке, а все документы записывались только на шведском. Так что еще непонятно, кто бежал и куда. Вы думаете, финнам будет приятно, если верхушка повстанцев отдала Великое княжество Финляндское в шведские вассалы? Впрочем, товарищ Сталин, когда стал вождем первого в мире государства рабочих и крестьян, тоже стал шовинистом – быть может, и не великорусским, но уж точно советским, а разница между этими двумя понятиями для меня лично совершенно незначительна.
– Я знаю об этом человеке, – тихо сказал Коба, – и пока он меня пугает. Хотя, быть может, он и прав, ведь ему удалось построить то самое справедливое бесклассовое общество, к которому революционеры стремились испокон веков…
– Он был прав в целях, – кивнул Баев, – а ошибался в методах… Впрочем, товарищ Коба, кажется, мы пришли. Если я не ошибаюсь, то редакция социал-демократического журнала «Рабочий» расположена именно в этом доме. А вот и пост морской пехоты, который я распорядился выставить, чтобы ретивые армейцы кого-нибудь случайно не арестовали. Интересно, как встретят нас обитатели сего места?
А обитатели этого места находились в состоянии полного мандража. Когда у дверей редакции встал десяток до зубов вооруженных головорезов в пятнистых мундирах, тельняшках, коротких сапогах гармошкой и залихвастски надвинутыми на одно ухо черными беретами, сотрудники редакции уже было решили, что сейчас их будут арестовывать и бросать к казематы Свеаборга. Но время шло, а вооруженные люди, о которых уже по всему миру разошлась леденящая слава, не только никого не арестовали, но и даже не препятствовали приходу и уходу посетителей и самих сотрудников редакции. Зато когда в редакцию попытались ворваться самые обычные русские солдаты, пятнистые заступили им дорогу и вежливо посоветовали прогуляться в другое место. Очевидно, в русской армии пятнистых тоже побаивались, потому что армейский офицер тут же увел своих людей, несмотря на то, что у пятнистых старшим в команде был всего лишь унтер-офицер. После того случая у всех отлегло, но, видимо, зря…
И вот открывается дверь и в редакцию вваливается полковник в черном мундире, выдающем его принадлежность к новой Тайной Канцелярии. Не самый приятный гость. Уж лучше бы на огонек сюда заглянул сам Сатана, а не сотрудник имперской безопасности (которая, в общем-то, организация молодая, но оттого не перестающая быть до крайности жуткой и опасной) а уж социал-демократам, пусть даже три раза легальным, встречаться с этим человеком и вовсе не с руки. Но он уже здесь – и с этим ничего не поделать, и от этого руки у редакторов и прочих сотрудников журнала непроизвольно тянутся вверх.
– Отставить поднимать руки, – рявкает пришелец в черном, – это не арест.
Члены редакции медленно опускают руки, и в этот момент в дверь заходит еще один визитер, одетый как приличный господин вышесреднего класса.
– Вот видите, товарищ Баев, – говорит он с заметным кавказским акцентом, – как ви запугали людей. Едва они видят ваш черный мундир, как сразу поднимают вверх руки. Нехорошо это…
– Разъяснительная работа у нас еще хромает, товарищ Коба, – оправдывается полковник, – никто не объясняет людям, что бояться нас должны только мятежники, террористы и казнокрады, а обычным людям мы ничего плохого не сделаем, а может даже, наоборот, защитим от каких-либо негодяев.
– Тогда, товарищ Баев, – сказал Коба, – как вежливый человек, вы должны представиться перед этими людьми, и объяснить, какое у вас к ним дело. А то они и в самом деле думают, что вы пришли к ним либо арестовать их, либо убить…
– Вы, как всегда правы, товарищ Коба, – вздохнул полковник СИБ и повернулся к застывшим в ступоре работникам редакции. – Позвольте представиться, товарищи: полковник службы имперской безопасности Игорь Михайлович Баев, прибыл к вам для ведения переговоров. Собственно, нам нужен главный редактор этого журнала, товарищ Эдвард Валпас-Ханнинен…
Это заявление было встречено гробовым молчанием, ибо никто ничего не мог понять. О чем кровавый царский сатрап может вести переговоры с социал-демократическим функционером и редактором газеты левого направления? Это было практически все равно ка если бы волк заявил, что собирается вести переговоры с ягнятами.
Наконец, после целой вечности молчания, из тесной компании сотрудников вышел относительно молодой человек (31 год), средней европейской наружности, с аккуратно причесанными слегка напомаженными светлыми волосами. Довершали портрет короткие английские усы, той же светлой масти, что и прическа. Вполне приятный молодой человек; но если встретишь такого в толпе, то второй раз не обернешься. Внешне он был спокоен, но его волнение выдавало напряженное лицо с поджатыми губами.
– Здравствуйте, господин полковник, – сильно растягивая слова в финско-эстонском акценте, сказал он, – это я Эдвард Ханнинен, которого товарищи зовут еще Эдвардом Валпасом, и в то же время редактор этот газета. Слушаю вас…
– Здравствуйте, товарищ Валпас, – с чувством удовлетворения сказал полковник, – мы с товарищем Кобой прибыли сюда для того, чтобы предложить вам сотрудничество…
– Какое сотрудничество? – встрепенулся Эдвард Валпас-Ханнинен. – Я никогда не стать провокатор…
– Товарищ Коба, – со вздохом сказал полковник, – передайте товарищу Валпасу письмо товарища Ленина. Пусть он знает, о чем идет речь.
После этих слов с Эдварда Валпаса-Ханнинена можно было писать картину воплощенного обалдения. Он машинально взял у Кобы конверт с письмом, вытащил из него эпистолу и, шевеля губами, принялся читать. Хорошо, что не вслух. Впрочем, и это не было бы страшно, потому что остальные сотрудники редакции, судя по всему, по-русски могли объясняться только на пальцах и «твоя моя не понимай».
Да уж… это вам не развитый СССР, где в любой национальной республике вся техническая и творческая интеллигенция, средний касс и элита владели языком межнационального общения на вполне приличном уровне, ибо его учили даже в национальной школе, а родители, желающие своим чадам продвинутого будущего, стремились отдать их в русскоязычную школу. Тут это не в почете. и на всю Финляндию существует только две гимназии с русским языком обучения, и обе в Хельсинки – одна женская и одна мужская. А в национальных финских и шведских гимназиях русский язык то учат (когда власти из Питера начинают продавливать русификацию), то не учат (когда местные «патриоты» путем протестов, интриг и террора добиваются отмены программ изучения русского языка).
Дочитав письмо Ильича, Эдвард Валпас-Ханнинен глубоко вздохнул, извлек из кармана большой клетчатый носовой платок и утер им взмокший лоб. Кстати, с чего бы это он вспотел, в помещении редакции довольно прохладно…
– Я все равно не понимать, – сказал при этом он, – какой связь есть между мы, социал-демократический функционер, и вы, сотрудник охранка, дело которой – ловить нас и сажать в тюрьма…
– Мы не охранка, – терпеливо произнес полковник Баев, – мы имперская безопасность…
– Это не принципиально, – упрямо сказал главный редактор, – вы одно и то же.
– Нет, принципиально, – возразил полковник, – охранка с одинаковым рвением охраняла в государстве и плохое, и хорошее, а мы, обеспечивая безопасность государства, охраняем только хорошее, а плохое стремимся трансформировать таким образом, чтобы оно перестало быть таковым. Понятно?
– Не очень понятно, – сказал Эдвард Валпас-Ханнинен, – ну да ладно. Товарищ Ленин писать, что вы хотеть, чтобы права рабочий был защищен, иначе вам не достигнуть собственный цель создать сильный общество. Он предлагать нам соединить усилий в этом благородный дело между вами, имперский безопасность, российский социал-демократ и финский социал-демократ. Пока нельзя сказать ни да, ни нет, потому что нужен решений ЦК, но я лично говорить вам да. Мы сейчас должны работать на благо людей, а не спорить, какой идея правильный, а какой нет. Вы сейчас идти, а я думать, как все сделать правильно.
– Хорошо, – сказал полковник Баев, доставая из внутреннего кармана кителя маленький прямоугольник белого картона, – мы сейчас уйдем, а вы, когда надумаете что-то умное, приходите в Великокняжеский дворец, а вот эта карточка послужит вам пропуском и вас сразу проведут ко мне. Засим до свидания, товарищ Валпас.
– До свидания, господин полковник, – ответил Эдвард Валпас-Ханнинен, – мы знать, что вы отпускать наш товарищ, который попасть в ваш облава, и это хорошо. Я бы тоже хотел звать вас товарищ, но это пока еще рано. Мы должен лучше узнать ваш цель и понять, благо вы нести нам или нет.
[17 сентября 1904 года, около полудня. Санкт-Петербург, Зимний дворец, кабинет Канцлера Российской ИмперииКанцлер Империи Павел Павлович Одинцов.]
На улице типичная питерская осенняя погода, унылый моросящий дождь и ветер, обдирающий с деревьев последние листья. Полгода нашего присутствия в этом времени (или, точнее в этом мире) промелькнули будто один миг. Ничего тут больше уже не будет прежним, и ведь только что мы выиграли у истории еще одну фигуру. Великое княжество Финляндское – в том виде, в каком оно было задумано императором Александром Первым – перестало существовать. Оболочка осталась, а вот начинку мы выскребли полностью. Позже грядущие поколения, если будут неумны, назовут нас кровавыми тиранами, сатрапами и держимордами, в то время как мы всего лишь выдернули из-под лопатки России отравленную стрелу – для того, чтобы можно было начать врачевать оставленную ею рану. Спасибо Алле Лисовой, которая вовремя распознала приближение финского майдана и забила тревогу, чтобы мы успели подготовиться к отражению этой напасти. И мы подготовились. В Великом княжестве Финляндском еще много дел – буквально начать и кончить, – но теперь оно, несмотря на свой условно-автономный статус, стало неотъемлемой частью Российской Империи, на которой действуют все российские законы.