Также Гу выразила недовольство тем, что уйгуров в прессе и на телевидении изображают отсталыми, истово верующими и склонными к криминалу. «Уйгур Онлайн» как раз выступал против этого стереотипа. Другие уйгуры тоже пытались с ним бороться. В обычных блогах и видеоблогах они показывали, как живут, с какими трудностями сталкиваются каждый день, пытаясь интегрироваться в китайское общество. Например, в китайской кухне во многих блюдах есть запрещенная для мусульман свинина, а на корпоративах часто заставляют пить алкоголь. Государственные средства массовой информации все равно вспоминали об уйгурах только в контексте предполагаемой вербовки в исламские террористические организации. Такие уйгуры, как Гу, то есть на бумаге полностью соответствующие представлениям властей о том, как меньшинства должны интегрироваться в ханьское общество, в их картине мира не существовали в принципе.
Беседуя с Гу и ее товарищами по несчастью, живущими в столице, я надеялся прочувствовать, как это все давалось Ильхаму и его семье, в особенности его дочери Джевхер Ильхам, которой пришлось уехать в США. Ее детство прошло в Пекине в начале нулевых. Будучи дочерью известного и хорошо зарабатывающего ученого, она относилась к привилегированным слоям общества. Тем не менее каждый день Джевхер встречала те же проявления дискриминации, о которых рассказывала Гу.
Другие пекинцы зачастую не понимали, к какой группе отнести Джевхер. Понятно, что не к хань, ведь у нее был крупный нос, круглое лицо, большие глаза с широким разрезом. Но в форме престижной частной школы она совсем не соответствовала представлению большинства о том, как должен выглядеть уйгур. В магазинах и на рынке ханьские продавцы часто принимали ее за туристку и обращались к ней по-английски, надеясь на крупную выручку[306].
«Хеллоу? Мисс? Мисс? Кам энд лук плиз», – начинали они. Но она отвечала на чистом китайском с пекинским выговором. Продавцы понимали, кто она, и больше не пытались ничего ей продать. Для них стереотипное представление об уйгурах как вороватых бедняках было сильнее, чем первое впечатление от потенциально обеспеченного покупателя.
Чувство отчуждения еще более усиливалось, когда Джевхер с отцом и мачехой ездила в Синьцзян в гости к родственникам. Хотя родилась она в Пекине и росла в ханьской среде, как многие китайцы, чьи родители были из других регионов, Джевхер считала своим лаоцзя, родным городом, город, откуда были ее родители. Но когда она приезжала, родственники смотрели на нее как на чужую. Для них она была пекинкой, гостьей, которую нужно было встретить радушно и сердечно, но не одной из них. Она находилась меж двух миров и ни в одном из них не чувствовала себя комфортно. Это ощущение потерянности и изолированности только усилилось, когда она стала старше и постепенно поняла, кем был ее отец для уйгурской диаспоры и какой опасности он из-за этого подвергался.
Джевхер училась в элитной частной школе-интернате недалеко от родительского дома. Поначалу она слабо представляла, чем недавно начал заниматься отец. В ее отсутствие Ильхам организовал в квартире перевалочный пункт для бездомных уйгуров, которых он находил на пекинских улицах. Давал им стол и кров, пока они не найдут, где жить.
По выходным Джевхер возвращалась из школы в квартиру, где было полно людей. Она часто сидела с ними и слушала их рассказы о тяжелой жизни[307]. Часто девушка понимала, что знает об этих людях больше, чем о самом Ильхаме. С детьми он был добр и заботлив, но ничем с ними не делился, тем более подробностями своей политической деятельности. Разговаривал он с ними главным образом о том, как важно хорошо учиться и преуспеть в жизни.
Джевхер, тем не менее, чувствовала, что у отца какие-то трудности. Даже вопреки тому, что дети обычно легко привыкают к разным ситуациям и не воспринимают их как нечто из ряда вон выходящее, со временем она начала понимать, что ее семья отличается от других. К отцам ее друзей не приходила полиция, чтобы провести «профилактическую беседу». Не говоря уже о том, что они не уходили без предупреждения в «отпуск», откуда от них не было ни звонков, ни писем.
Ситуация в Синьцзяне тем временем накалялась. Назревал взрыв. Волна от этого взрыва подхватит за собой ее отца и даст ход событиям, на которые он уже не сможет никак повлиять.
Глава 12ОтключениеКак отключить интернет у 20 миллионов человек
Искра, от которой загорелось пламя, позднее охватившее Ильхама Тохти и уйгурский интернет, зажглась в середине 2009 года.
В пяти часах езды на поезде на север от Гонконга, на границе провинций Гуандун и Хунань, находится старинный город Шаогуань. Первые упоминания о нем датируются самым началом династии Тан{6}. Вокруг этого города открываются, возможно, самые захватывающие виды во всем Китае: на много километров раскинулись красные песчаниковые холмы, все утопает в пышной зелени, под ногами то и дело попадаются пласты веками выветривавшейся породы.
Шаогуань с его тремя районами и миллионом жителей[308] – совсем небольшой город по стандартам провинции Гуандун, раз в десять меньше огромного мегаполиса Шэньчжэнь, расположенного южнее. Тысячи мигрантов из других регионов Китая приезжают в Гуандун в поисках работы на заводах и фабриках, которые в провинции растут, как грибы после дождя. С начала нового тысячелетия по 2010 год ВВП провинции увеличился почти в пять раз[309].
В 2009 году на фабрике игрушек «Сюйжи» в Уцзяне, центральном районе Шаогуаня, работало около 16 тыс. мигрантов[310]. В основном это были подростки или молодежь едва старше двадцати. Они жили в тесных общежитиях, работали на износ и отправляли домой практически весь свой скудный заработок.
В отличие от фабрик в Шэньчжэне и Дунгуане, где трудились мигранты из других китайских регионов, работники «Сюйжи» были из гуандунских сел и деревень или соседних провинций. Говорили они на кантонском диалекте, хакка и некоторых других языках и диалектах, но лингва франка для всех них был путунхуа, являющийся официальным государственным языком Китая с 1956 года. Почти все они принадлежали к этносу хань, который составляет 91 % населения Китая[311].
В мае на фабрику прибыла новая группа рабочих[312]. Они не были похожи на остальных. Одевались по-другому, были смуглее, многие носили бороды. Большинство не говорило на путунхуа, да и к хань они отношения не имели. Эти 800 мужчин и женщин были уйгурами. Чтобы делать игрушки на экспорт, они проехали 3800 километров от уезда Шуфу недалеко от Кашгара и границы с Таджикистаном. Так реализовывалась государственная программа по развитию Синьцзяна, которая заключалась, в частности, в отправке трудовых мигрантов в приморские провинции, где они станут зарабатывать в семь раз больше, чем в Шуфу[313].
С самого начала рабочих из Шуфу держали на расстоянии от новых коллег: разместили в отдельном общежитии, бригады формировали только из уйгуров. В руководстве фабрики пояснили, что такое разделение обусловлено другими предпочтениями уйгуров по проживанию и питанию[314]. Это только усугубило подозрительное отношение ханьских рабочих к новоприбывшим. Через несколько недель появились слухи, что приезжие уйгуры – все сплошь воры и насильники. Например, один ханьский рабочий заявил: «Некоторые парни из Синьцзяна совершали много краж. Нехорошие они люди. Знаете, они не говорят по-китайски, а мы не знаем их язык. Нам сложно общаться друг с другом»[315].
По мере распространения слухов в столовых и на интернет-форумах стали звучать предположения, что руководство закрывает глаза на бесчинства новых рабочих. «Первый раз три рабочих-уйгура изнасиловали девушку в лесу за фабрикой, – гласил один интернет-пост. – Через неделю другая девушка вышла ночью за продуктами, ее затащили в уйгурское общежитие и изнасиловали. Когда охранники ее оттуда вывели, она была вообще без одежды. Руководство фабрики предложило ей 10 тыс. юаней (около 1400 долларов) за молчание»[316].
Да, на китайских заводах и фабриках сексуальные домогательства и насилие – действительно острая проблема. В одном районе до 70 % женщин сообщили, что подвергались домогательствам или непристойным предложениям со стороны коллег-мужчин[317]. Однако заявления о том, что уйгурские рабочие домогались ханьских коллег, не нашли фактического подтверждения. Автор широко распространившегося в интернете поста о том, что шесть уйгуров якобы изнасиловали двух ханьских девушек, позднее признался, что все выдумал, так как возмущался тем, что будто бы из-за приезда уйгуров лишился работы[318].
25 июня, когда Шаогуань плавился от жары, девятнадцатилетняя Хуан Цуйлянь поздно вечером возвращалась в общежитие от друзей. Хуан всего несколько недель работала на фабрике учеником на конвейере и еще плохо ориентировалась в обстановке. В темноте она прошла свое общежитие и случайно зашла в другое, по виду неотличимое здание. Зайдя к себе в комнату, как она думала, Хуан увидела чужие кровати, а на них молодых уйгуров. Возможно, на нее повлияли слухи об изнасилованиях или же она просто испугалась, внезапно оказавшись наедине с незнакомцами. С криками она выбежала из комнаты