(32. С. 106. Перевод А. И. Малеина).
Большинство городов Руси не переживёт нашествия. Надолго обезлюдеет стольный Киев, некогда поражавший своим великолепием иноземцев (Плано Карпини насчитал там едва двести домов, а до нашествия их было не меньше 10 тысяч); уже никогда не возродится к былой жизни Старая Рязань. А сколько малых и средних городков татары буквально сотрут с лица земли, так что даже имена их останутся неизвестны?! Археологи исчисляют их сотнями.
Русь будет сломлена и духовно. Страх перед «злыми татарами» на долгие десятилетия и даже столетия поселится в сердцах людей, парализуя всякую волю к сопротивлению.
За умножение грехов наших смирил нас Господь Бог перед врагами нашими: да если явится где один татарин, то многие наши не смеют противиться ему; если же двое или трое, то многие русские, бросая жён и детей, обращаются в бегство…
Так напишет русский летописец в начале XV столетия, спустя сто семьдесят (!) лет после Батыева нашествия и спустя четверть века после Куликовской победы.
Русские люди видели в постигшем их несчастье прежде всего наказание Божие, проявление Божьего гнева, обрушившегося на них за грехи всей Русской земли. А отсюда следовало: для того, чтобы избавиться от гнёта иноплеменников, нужно уповать не только и даже не столько на военную силу (значительно подорванную татарским нашествием, но все ещё сохранявшуюся), сколько на нравственное очищение общества, на всеобщее покаяние и молитву.
…Не пленена ли земля наша? Не покорены ли города наши? — с болью в сердце будет восклицать в 70-е годы XIII века знаменитый русский проповедник и пастырь Серапион, епископ Владимирский. — Давно ли пали отцы и братья наши трупьем на землю? Не уведены ли женщины наши и дети в полон? Не порабощены ли были оставшиеся горестным рабством неверных? Вот уже к сорока годам приближаются страдания и мучения, и дани тяжкие на нас непрестанны, голод, мор на скот наш, и всласть хлеба своего наесться не можем, и стенания наши и горе сушат нам кости. Кто же нас до этого довёл? Наше безверье и наши грехи, наше непослушанье, нераскаянность наша! Молю вас, братья, каждого из вас: вникните в помыслы ваши, узрите очами сердца дела ваши, — возненавидьте их и отриньте, к покаянью придите…
Но, увы… Десятилетия страха, постоянного унижения, бесконечного кровопролития вселят лишь озлобление в души людей, породят всеобщую ненависть, недоверие, вероломство как среди «простой чади», простолюдинов, так и среди правителей Русской земли.
…Даже язычники, Божьего слова не зная, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют, не клевещут, не крадут, не зарятся на чужое, — продолжает в другой своей проповеди Серапион, — никакой неверный не продаст своего брата, но если кого-то постигнет беда — выкупят его и на жизнь дадут ему… Мы же считаем себя православными, во имя Божье крещёнными и, заповедь Божию зная, неправды всегда преисполнены, и зависти, и немилосердья: братий своих мы грабим и убиваем, язычникам их продаём; доносами, завистью, если бы можно, так съели б друг друга, — но Бог охраняет. Вельможа или простой человек — каждый добычи желает, ищет, как бы обидеть кого. Окаянный, кого поедаешь?! Не такого ли человека, как ты сам?.. Потому вам с мольбой говорю: раскаемся все мы сердечно — и Бог оставит свой гнев, отвратимся от всех злодеяний — и Господь Бог да вернётся к нам…
Летописцы рисуют ужасающие картины нравственной деградации русского общества того времени. Это выразится во многом, но, может быть, страшнее всего в том, что сами русские князья будут приводить татарские рати на Русь для того, чтобы решить тот или иной спор, получить то или иное княжение. И эти новые рати будут не менее опустошительными, чем первое Батыево разорение…
Так более чем на два столетия Русь окажется под властью монгольских ханов (или «царей», как их будут называть на Руси), превратится в один из «улусов» великой Монгольской империи. Русские князья один за другим потянутся на восток, в Орду, на поклон к «царю» Батыю, чтобы после изъявления покорности получить от него особый ярлык на владение отчими землями. И расплачиваться за этот ярлык придётся не только унижением, но и огромной данью — серебром, мехами и — что страшнее всего — людьми: тысячи русских людей будут уведены татарами в рабство или же в качестве живой силы примут участие в многочисленных войнах, которые те вели в других странах.
…Между тем гибель Юрия и его сыновей привела к изменениям на великокняжеском престоле и на прочих столах Северо-Восточной Руси.
В лето 6746 (1238). Ярослав, сын великого Всеволода, занял стол во Владимире. И была радость великая среди христиан, которых Бог избавил рукой Своей крепкой от безбожных татар… В тот же год великий князь Ярослав отдал Суздаль брату своему Святославу. В тот же год отдал Ярослав Ивану Стародуб. В тот же год было мирно.
…Этих князей Бог спас от руки иноплеменников: благочестивого и правоверного великого князя Ярослава и его благородных сыновей; а было их шесть: Александр, Андрей, Константин, Афанасий[65], Даниил, Михаил; а Святослав с сыном Дмитрием, Иван Всеволодович, Владимир Константинович, два сына Василька — Борис и Глеб, Василий Всеволодович — и все они были сохранены Божьей благодатью…
ГОД 1239
Новгород. Торопец
В том же году Ярослав пошёл из Смоленска на литву, и литву победил, и князя их захватил; и, урядив смолян, посадил на княжение князя Всеволода[66], а сам со множеством полона и с великой честью вернулся восвояси.
В том же году, на зиму, взяли татары Мордовскую землю, и Муром сожгли, и по Клязьме воевали, и град Святой Богородицы Гороховец сожгли, а сами пошли в станы свои. Тогда же был пополох зол по всей земле, и сами не ведали люди, кто куда бежит.
В жизни же новгородского князя Александра Ярославича этот год принёс не только тревоги и скорбь, но и большую радость — он женился на княжне Александре, дочери полоцкого князя Бря-числава Васильковича[67]. Помимо прочего, брак этот должен был упрочить союз Новгорода с Полоцком.
Женился князь Александр, сын Ярославов, в Новгороде, взяв за себя в Полоцке у Брячислава дочь, и венчался в Торопце: тут кашу чинил[68], а в Новгороде — другую.
В том же году князь Александр с новгородцами срубил городки по Шелони.
Как и союз с Полоцком, строительство крепостей на Шелони, пограничной реке Новгородской земли, имело целью прежде всего оборону новгородских рубежей от литовской угрозы. Главной из крепостей стал построенный Александром Городец на Шелони (Старый Порхов), у впадения в Шелонь речки Дубенки. Источники упоминают и другие шелонские города: Опоку, Высокое, Вышегород, Кошкин городок.
Но опасность в те годы нависла над Новгородом с разных сторон — не только с запада, но и с севера, со стороны Швеции, которая в первой половине XIII века усилила своё наступление на земли финского племени емь (тавастов), традиционно входившие в сферу влияния новгородских князей.
ГОД 1240
Невская битва
Как полагает большинство отечественных исследователей, наступление шведов на Русь летом 1240 года было составной частью общего наступления католического Запада на восток, координируемого папским престолом[69]. Ещё в декабре 1237 года папа Григорий IX, отвечая на просьбу властей Швеции, направил архиепископу Упсалы буллу с призывом к крестовому походу против язычников-тавастов (летописной «еми»); в этом документе речь шла и о неких живущих рядом с тавастами «врагах креста», под которыми, по всей вероятности, подразумевались союзники русских карелы. Руководство крестовым войском шведский король Эрик Эриксон, прозванный Шепелявым, поручил своему зятю (мужу сестры) Биргеру Магнуссону, в будущем ярлу (главе государственной администрации) и многолетнему правителю Швеции. Автор шведской рифмованной «Хроники Эрика» (20-е годы XIV века) справедливо рассудил, что поход в «Тавастланд» в первую очередь задевал интересы русских (и именно новгородцев):
Можно думать, что известие о страшном Батыевом разгроме Руси побудило правителей Швеции к перенесению военных действий на территорию собственно Новгородской земли. Тем самым должна была решиться и стратегическая задача закрепления шведов в устье Невы и на Ладоге — ключевых пунктах восточно-балтийской торговли. Во всяком случае, только так можно понимать известия русских летописей. (Шведские источники о походе на Новгород 1240 года не упоминают ни словом.)
Из Новгородской Первой летописи старшего извода
В лето 6748 (1240). Пришли свей в силе великой, и мурмане, и сумь, и емь[71] на кораблях — великое множество; свей с князем и с епископами своими. И стали в Неве у устья Ижоры, стремясь захватить Ладогу, попросту же сказать, и Новгород, и всю область Новгородскую. Но ещё преблагой, премилостивый человеколюбец Бог сберёг нас и защитил от иноплеменников, всуе дерзнувших, без Божьего повеления. Ибо пришла весть в Новгород о том, что свей идут к Ладоге. Князь же Александр, нимало не промедлив, пошёл против них с новгородцами и с ладожанами и победил их силою Святой Софии и молитвами владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, месяца