яют склонность к принятию христианской веры. Теперь в них готовы были увидеть возможных союзников в борьбе с сарацинами, только что отвоевавшими у христиан Иерусалим (1244 год), а может быть, и с православной Никейской (Византийской) империей. На церковном соборе с речью о татарах выступил и некий русский митрополит Пётр, вынужденный, по его словам, бежать из Руси и искать убежище во Франции. О личности этого Петра историки не могут сказать ничего определённого. Предположительно, он был поставлен во главе Русской церкви князем Михаилом Всеволодовичем Черниговским, занимавшим киевский престол ко времени нашествия татар на Киев и настойчиво искавшим союзников на Западе. (Согласно широко распространённому мнению, речь идёт о бывшем игумене киевского Спасского монастыря Петре Акеровиче, упомянутом в летописях под 1230–1231 годами (38. Стб. 455, 456). Однако это не более чем гипотеза, ничем, в сущности, не подкреплённая.)
Рассказ архиепископа Петра о татарах передаёт английский хронист середины XIII века Матвей Парижский:
Некий архиепископ из Руссии по имени Пётр, муж, как можно было судить, честный, набожный и достойный доверия, изгнанный тартарами, бежал из своего королевства и спасся, переправившись в области по эту сторону Альп, чтобы для архиепископства своего получить совет и помощь и от братьев своих утешение, если помогут ему, по велению Божьему, Римская церковь и милостивая благосклонность здешних правителей. Когда же его спросили, насколько осведомлён он о деяниях этих тартар, вопрошающим ответил так:
«…Они сильнее и подвижнее нас и способны переносить трудности; точно так же и кони их и скот. Женщины их — прекрасные воины и особенно лучницы. Доспехи у них из кожи, почти непробиваемые; наступательное оружие сделано из железа и напоено ядом. Есть у них многочисленные устройства, метко и мощно бьющие. Спят они под открытым небом, не обращая внимания на суровость климата. Они вобрали в себя уже многих от всех народов и племён. А намерены они подчинить себе весь мир, и было им божественное откровение, что должны они разорить весь мир за тридцать девять лет… Они довольно хорошо соблюдают договоры с теми, кто сразу им сдаётся и обращается в невольника; они берут себе из них отборных воинов, которых всегда в сражениях выставляют вперёд. Разных ремесленников они точно так же оставляют себе. Из восстающих против них или презирающих их ярмо они не щадят никого, как и тех, кто их ожидает. Послов они благосклонно принимают, расспрашивают и отпускают»…
Уже вскоре после завершения Лионского собора на восток — к Батыю, а затем и к великому хану в Каракорум, — отправился специальный посланник папы, монах-францисканец Джованни дель Плано Карпини, которому было поручено проверить слухи о возможности союза с татарами. Одновременно папа Иннокентий IV сколачивал коалицию, направленную против татар. По его замыслу, в неё могли бы войти и русские князья — но лишь на условиях признания главенства папы, то есть унии с католичеством.
Летом того же года на юго-западе Руси, в Галицкой земле, произошло третье — после Невской битвы и Ледового побоища — крупное военное столкновение русских с католическим Западом. 17 августа 1245 года у города Ярослава (в западной Галичине) дружины галицко-волынского князя Даниила Романовича и его брата Василька наголову разбили соединённое венгерско-польско-русское войско, посланное венгерским королём Белой IV во главе с князем Ростиславом Михайловичем (сыном Михаила Черниговского), старым венгерским воеводой баном Фильнием («Филей гордым» русских источников) и польским паном Флорианом Войцехови-чем. Эта битва также отличалась особым ожесточением и кровопролитностью:
…Угры и ляхи многие были перебиты и захвачены в плен, и от всех многие были взяты в плен. Тогда же и Филя гордый был взят в плен дворским Андреем, и был приведён к Даниилу, и был убит Даниилом… И многие другие были убиты в гневе…
Победа под Ярославом упрочила положение князя Даниила Галицкого и остановила наступление венгров и поляков на земли Юго-Западной Руси.
…В том же 1245 году на Русь вернулся младший брат Александра Константин, посланный отцом два года назад «в Кановичи», то есть в Каракорум. Вероятно, он и передал отцу повеление Батыя вновь собираться в путь…
В том же году великий князь Ярослав со своей братией и с племянниками поехал в Татары, к Батыю.
На этот раз отцу Ярослава предстоял более далёкий путь. Батый отправил великого князя Владимирского и Суздальского на утверждение в ставку великих ханов, Каракорум. Помимо прочего, отец Александра должен был принять участие в церемонии провозглашения нового великого хана — преемника умершего ещё в 1241 году Угедея. По свидетельству восточных хронистов, сам Батый в течение всех прошедших лет упорно отказывался от поездки на курултай, ссылаясь на болезнь ног (видимо, подагру) и крайний упадок сил.
…Так как он был старший из всех [родичей], то из-за его отсутствия около трёх лет не выяснялось дело [о звании] каана. Правила старшая из жён Угедей-каана, ТУракина-хатун. В это время разруха проникла на окраины и в центральные части государства. Каан сделал наследником престола своего внука Ширамуна, но ТУ-ракина-хатун и некоторые эмиры не согласились и сказали: «ГУюк-хан старше» — и для возведения его на престол опять попросили Бату. Хотя он и был обижен на них и опасался печальных событий из-за прежних отношений, но всё же тронулся в путь и двигался медленно. [Ещё] до его прибытия и появления родичей они собственной властью утвердили каанство за Гуюк-ханом…
Вот на этом-то съезде представителей всех земель бескрайней Монгольской империи и должен был присутствовать князь Ярослав Всеволодович. Его положение как ставленника Батыя не могло не осложнить ему жизнь при дворе всесильной вдовы покойного Угедея Туракины-хатун. И действительно, поездка эта закончилась для князя Ярослава трагически.
ГОД 1246
Каракорум. Сарай
Из Лаврентьевской летописи
…Той же осенью князь Ярослав, сын Всеволожь, преставился в иноплеменниках, идя от Кановичей, месяца сентября в 30-й день, на память святого Григория.
Другие летописи добавляют некоторые подробности, свидетельствующие о насильственной смерти князя: «…Преставился Ярослав в Татарах нужною (то есть насильственной. — А. К.) смертью» (38. Стб. 523; 41. Стб. 325–326); или: «Ярослава, великого князя Суздальского, зелием уморили» (39. Стб. 808). Чуть более развёрнутый рассказ читается в так называемом Московском летописном своде конца XV века:
…Князь же великий Ярослав был тогда в Орде, у Кановичей, и много пострадал от безбожных татар за землю Русскую; Фёдором Яруновичем оклеветан был перед царём[115], и многую тяготу принял. И, пробыв долго в Орде, пошёл из Кановичей, и преставился в иноплеменниках насильственной смертью той же осенью и того же сентября 30-го. О таковых ведь в Писании сказано: «Ничто ведь не сравнится пред Богом, как если кто положит душу свою за други своя (ср. Ин. 15:13)». Сей же князь великий положил душу свою за всех людей своих и за землю Русскую; и причёл его Господь к избранному Своему стаду, ибо милостив был ко всякому и нуждающимся безотказно подавал всё, в чём нуждались они.
За скупыми летописными строками — драма, разыгравшаяся за тысячи вёрст от Руси, в далёких монгольских степях…
Подробности пребывания князя Ярослава Всеволодовича в ставке великих ханов известны нам благодаря рассказу посланника римского папы Иннокентия IV Плано Карпини, который в те же месяцы побывал с дипломатическим поручением в Каракоруме, общался с русским князем и стал свидетелем отъезда уже смертельно больного Ярослава на Русь. Как и Ярослав, Плано Карпини лично присутствовал на избрании нового хана — Гуюка.
Из «Истории монголов,
именуемых нами татарами»
…Когда мы прибыли туда[116], уже был воздвигнут большой шатёр, приготовленный из белого пурпура; по нашему мнению, он был так велик, что в нём могло поместиться более двух тысяч человек, а кругом была сделана деревянная ограда, которая была разрисована разными изображениями.
На второй или на третий день мы поехали туда с татарами, назначенными нам для охраны, и там собрались все вожди… В первый день все одеты были в белый пурпур[117], на второй в красный, и тогда к упомянутому шатру прибыл Куйюк (Гуюк. — А. К.); на третий день все были в голубом пурпуре, а на четвёртый — в самых лучших балдахинах… Вожди говорили внутри шатра и, как мы полагаем, рассуждали об избрании. Весь же другой народ был далеко вне вышеупомянутой ограды. И таким образом они пребывали почти до полудня, а затем начали пить кобылье молоко и до вечера выпили столько, что было удивительно смотреть…
Снаружи ограды был русский князь Ярослав из Суздаля и несколько вождей китаев и солангов, также два сына царя Грузии, также посол калифа балдахского, который был султаном, и более десяти других султанов сарацин… Там было более четырёх тысяч послов в числе тех, кто приносил дань, и тех, кто шёл с дарами, султанов, других вождей, которые являлись покориться им, тех, за которыми они послали, и тех, кто были наместниками земель. Всех их вместе поставили за оградой и им подавали пить вместе; нам же и князю Ярославу они всегда давали высшее место, когда мы были с ни