Мощи Андрея Юрьевича и мощи его сына Глеба в октябре 1702 года были перенесены в новые раки в Благовещенском приделе храма. А с 1768 года этот придел даже стал называться в честь Святого благоверного великого князя Андрея Боголюбского. Гробницу украсили специальным балдахином, а на стене возле нее поместили стихи, посвященные князю и, по преданию, написанные самой императрицей Екатериной Второй. В 1820 году гробницу еще раз реконструировали, когда над мощами святого была установлена серебряная сень – шатер в виде навеса.
В годы большевистской революции кампания по осквернению мощей, которую под лозунгом «борьбы с религиозным жульничеством» вели коммунисты, коснулась и останков князя Андрея. В феврале 1919 года его мощи были вскрыты, вытащены из раки и помещены во Владимирский исторический музей. Этот «экспонат» дважды изучали – сначала в тридцатых годах XX века в Ленинграде, где в рентгенологическом институте сумели подтвердить, что сохранившиеся кости действительно принадлежат князю Андрею Юрьевичу Боголюбскому. Во второй раз – в 1941–1943 годах, в мастерской известного антрополога-реконструктора М. М. Герасимова, создавшего известный и, как ныне подозревают, скорее всего, ошибочный скульптурный портрет князя. Затем, в пятидесятых годах XX века, останки пытались перевезти в московский Государственный исторический музей, но, по размышлении, все же решили хранить их во Владимире. Выставлять на всеобщее обозрение мощи теперь не стали – их заперли в запасниках музея, разместив в двух больших деревянных ящиках.
К сожалению, все эти перевозки и переброски останков князя ни к чему хорошему не привели – когда в 2007 году их принялись изучать для новой реконструкции, выяснилось, что часть костей, в том числе и важная для воссоздания лица князя нижняя челюсть, была неизвестно когда утрачена. Большевики не только потревожили покой мощей святого князя, но и сумели их осквернить и разбазарить.
На свое законное место, в Успенский собор, останки князя Андрея Юрьевича вернулись на заре перестройки, когда коммунистическая власть попыталась демонстративно изменить свое отношение к Русской православной церкви. В 1987 году, после долгих и настоятельных просьб Владимиро-Суздальского владыки – архиепископа Серапиона, мощи наконец-то были переданы «епархии и общине Успенского собора». 3 марта их поместили на старое место – в раку у северной стены храма.
Святой князь Андрей Юрьевич Боголюбский вновь упокоился в любимом соборе своего любимого города.
Князь новой Руси
Историки всегда спорили об Андрее Боголюбском. И диапазон их мнений был самым различным.
От умеренной апологетики до резкого неприятия.
Например, С. М. Соловьев с одобрением подчеркивал (и совершенно справедливо), что князь Андрей решительным образом изменил традиционные подходы к организации власти в Киевской Руси: «Андрей не сам привел войска свои к Киеву, не пришел в стольный город отцов и дедов и после, отдал его опустошенный младшему брату, а сам остался на севере, в прежнем месте своего пребывания – во Владимире-на-Клязьме. Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей. Это не было перенесение столицы из одного места в другое, потому что на Руси не было единого государя; в ней владел большой княжеский род, единство которого поддерживалось тем, что ни одна линия в нем не имела первенствующего значения и не подчиняла себе другие в государственном смысле, но каждый член рода в свою очередь вследствие старшинства физического имел право быть старшим, главным, великим князем, сидеть на главном столе, в лучшем городе русском – Киеве: отсюда для полноправных князей-родичей отсутствие отдельных волостей, отчин; отчиною для каждого была целая Русская земля; отсюда общность интересов для всех князей, понятие об общей, одинаковой для всех обязанности защищать Русскую землю – эту общую отчину, складывать за нее свои головы; отсюда то явление, что во все продолжение описанных выше княжеских усобиц пределы ни одной волости, ни одного княжества не увеличивались по крайней мере приметно, на счет других, потому что князю не было выгоды увеличивать волость, которой он был только временным владельцем… Самою крепкою основою для родового единства княжеского было отсутствие отдельности владений, отсутствие отдельной собственности для членов рода, общее право на главный стол; к Киеву стремились самые пламенные желания князей, около Киева сосредоточивалась их главная деятельность; Киев был представителем единства княжеского рода и единства земского, наконец, единства церковного, как местопребывания верховного пастыря русской церкви; Киев, по словам самих князей, был старшим городом во всей земле…
И вот нашелся князь, которому не полюбилось киевское княжение, который предпочел славному и богатому Киеву бедный, едва только начавший отстраиваться город на севере – Владимир-Клязменский… Самый старший и самый могущественный князь не живет в нем, но, оставаясь на отдаленном севере, располагает Киевом, отдает его старшему после себя князю; таким образом северный суздальский князь, несмотря на то, что, подобно прежним великим князьям, признается только старшим в роде, является внешнею силою, тяготеющею над Южною Русью, силою отдельною, независимою… То важное явление, которое послужило поводом к разделению Южной и Северной Руси, именно поступок Боголюбского, когда он не поехал в Киев, остался на севере и создал себе там независимое, могущественное положение, давшее ему возможность переменить прежнее поведение старшего князя относительно младших, – это явление будет ли иметь следствия, повторится ли оно, станут ли старшие князья подражать Боголюбскому, станет ли каждый оставаться в своей прежней волости, ее увеличивать, усиливать, создавать для себя в ней независимое, могущественное положение и, пользуясь этим могуществом, изменять родовые отношения к младшим или слабейшим князьям в государственные? И в какой именно части Руси, в Южной или Северной, пример Боголюбского окажется плодотворным, найдет подражателей?
В южной половине Руси он не нашел подражателей, здесь не умели и не хотели понять важности этого явления, не могли подражать ему, здесь самые доблестные князья обнаружили отчаянное сопротивление ему, здесь старые предания были слишком сильно укоренены, здесь ни один князь не обладал достаточною материальною силою, для того чтоб создать для себя независимое и могущественное положение в своей волости… Но другое дело на севере: здесь была почва новая, девственная, на которой новый порядок вещей мог приняться гораздо легче и, точно, принялся, как увидим впоследствии; здесь не было укорененных старых преданий о единстве рода княжеского; север начинал свою историческую жизнь этим шагом князя своего к новому порядку вещей; Всеволод III наследует стремления брата своего; все князья северные происходят от этого Всеволода III, следовательно, между ними новое предание о княжеских отношениях есть предание родовое, предание отцовское и дедовское, но главное обстоятельство здесь было то, что новым стремлениям князей на севере открывалось свободное поприще, они не могли встретить себе препятствий в других отношениях, в отношениях к народонаселению страны… Здесь явился первый князь, которому летописец приписывает стремление к единовластию, неудивительно, что здесь впервые явились понятия об отдельной собственности княжеской, которую Боголюбский поспешил выделить из общей родовой собственности Ярославичей, оставив пример своим потомкам, могшим беспрепятственно им воспользоваться».
А могло проявляться отношение сдержанно неприязненное, как у В. О. Ключевского: «От всей фигуры Андрея веет чем-то новым; но едва ли эта новизна была добрая. Князь Андрей был суровый и своенравный хозяин, который во всем поступал по-своему, а не по старине и обычаю… Современники готовы были видеть в Андрее проводника новых государственных стремлений. Но его образ действий возбуждает вопрос, руководился ли он достаточно обдуманными началами ответственного самодержавия или только инстинктами самодурства. В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену, и это выступление нельзя признать удачным. В трудные минуты этот князь способен был развить громадные силы и разменялся на пустяки и ошибки в спокойные, досужие годы».
Или сквозила на страницах книг и откровенная ненависть, которая приводила к тому, что перо историка начинало изображать не истинный облик князя, а злобную карикатуру.
Как у Н. И. Костомарова, этого истинного основателя «украинской историографии» в отечественной исторической науке: «При всем своем уме, хитрости, изворотливости, Андрей не установил ничего прочного в русских землях. Единственным побуждением всей его деятельности было властолюбие: ему хотелось создать около себя такое положение, в котором бы он мог перемещать князей с места на место, как пешки, посылать их с дружинами туда и сюда, по своему произволу принуждать дружиться между собою и ссориться и заставить их всех волею-неволею признавать себя старейшим и первенствующим. Для этой цели он довольно ловко пользовался неопределенными и часто бессмысленными отношениями князей, существовавшею рознью между городами и землями, возбуждал и разжигал страсти партий; в этом случае ему оказывали услуги и новгородские внутренние неурядицы, и неурожаи новгородской земли, и давнее отчуждение полоцкой земли от других русских земель, и родовая неприязнь Ольговичей и Мономаховичей, и неожиданные вспышки вроде ссоры Ростиславичей со Мстиславом Изяславичем, и более всего те дикие противогражданственные свойства еще не установившегося общества, при которых люди не умеют согласить личные цели с общественными, и легко можно расшевелить страсти надеждою на взаимный грабеж: все это, однако, были временные средства и потому имели временный характер.
Кроме желания лично властвовать над князьями, у Андрея едва ли был какой-нибудь идеал нового порядка для русских земель. Что же касается до его отношений к собственно Суздальско-Ростовской волости, то он смотрел на нее как будто на особую землю от остальной Руси, но которая, однако, должна властвовать над Русью. Таким образом он заботился о благосостоянии своей земли, старался обогатить ее религиозною святынею и в то же время предал на разорение Киев со всем тем, что было там исстари святого для всей Руси. В какой степени оценила его заботы сама суздальско-ростовская земля, показывает его смерть.