Таким образом, помимо личной позиции невмешательства целый ряд условий фактически препятствовал великому князю Николаю Николаевичу войти активным лицом во внешнюю политику России, смежную по времени с войной, не говоря уже о том, что его особое семейное положение подсказывало великому князю необходимость соблюдения известного такта и строгой сдержанности.
Лишь после назначения великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим он по необходимости стал ближе к внешней политике России. В этот период времени С.Д. Сазонов убедился в общности их точек зрения по некоторым политическим вопросам; отношения их заметно сгладились и постепенно улучшились до степени вполне доверчивых.
Но особенно Сазонов проникся уважением к великому князю после решительной попытки прогрессивно настроенных членов Совета министров, к числу которых принадлежал и наш министр иностранных дел, воздействовать на императора Николая II в смысле сближения с общественными силами страны. Эта попытка была сделана в знаменательный день 27 июня 1915 г. в Ставке, и она будет мной описана подробно в соответствующем месте настоящей книги. Близкий сотрудник С.Д. Сазонова, директор канцелярии Министерства иностранных дел барон Шиллинг, приезжавший совместно с С.Д. Сазоновым в Ставку, лично мне говорил, что его министр выразил свое крайнее удовлетворение тем обстоятельством, что великий князь в своем слове во время совещания высказал громогласно ряд мнений, идентичных с мыслями, выраженными на бывшем совещании самим Сазоновым, и что по многим отдельным вопросам великий князь горячо поддерживал мнение прогрессивной части совещания. Увы, эти усилия, как увидит читатель, оказались напрасными!
Сближение между Россией и Францией, начавшееся в царствование императора Александра III, выразилось под влиянием активной политики Центральных держав, опиравшейся на Тройственный союз, в заключении оборонительной военной конвенции. Последняя была выработана в 1892 г. и подписана начальниками генеральных штабов обоих государств генералами Обручевым и Буадефром.
Основная мысль этой конвенции заключалась в том, что обе договаривающиеся стороны, Россия и Франция, обязывались друг перед другом при первом известии об общей мобилизации враждебного им Тройственного союза мобилизовать все свои вооруженные силы и сосредоточить их к угрожаемым границам. Затем дальнейшие действия обоих государств должны были зависеть от действий противной стороны, причем в случае нападения Германии или другой державы Тройственного союза, поддержанной Германией, на одну из договаривающихся держав другая должна была прийти первой на помощь, для чего использовать все свободные силы против Германии как главы враждебного им союза.
Оборонительный характер этой конвенции вытекает из приведенного содержания конвенции с полной очевидностью. Действия России и Франции должны были вытекать из враждебной инициативы держав Тройственного союза вообще и Германии в частности.
По прошествии нескольких лет взаимные связи держав Согласия окрепли настолько, что в 1889 г. стало возможным заключение политического соглашения, к которому упомянутая выше военная конвенция стала одним из дополнений.
Политическое соглашение 1889 г. не заключало в себе, впрочем, ничего нового. Оно подтверждало, но в еще более общих чертах мысль о взаимной друг другу помощи двух государств в случае нападения на одного из них третьей державы, причем основания помощи и характер ее по-прежнему должны были определяться названной выше военной конвенцией 1892 г.
Политическое соглашение 1889 г. оставалось без изменений вплоть до самого возникновения войны. Оно очень долго хранилось нами в строгой тайне, и во всех случаях французская нация именовалась нами только lа nation allie′e (франц. «союзная нация»). Лишь под влиянием настойчивого желания правительства Франции о более открытом рекламировании союза во время прощального обеда, данного русским императором Николаем II президенту Лубе при отъезде его из Петербурга после посещения России, император Николай в прощальном своем тосте употребил выражение la nation amie et allie′e (франц. «дружественная и союзная нация». Эта добавка очень обрадовала общественное мнение Франции, и с тех пор наличие союза перестало уже более отвергаться.
Что касается военной конвенции, то таковая вследствие слишком общего характера ее подвергалась впоследствии неоднократным обсуждениям и уточнениям, причем, однако, никогда не менялся оборонительный характер ее задания. Основное условие, при котором должны были начать осуществляться предусмотренные конвенцией меры, – условие «враждебной инициативы Германии» – оставалось фундаментом происходивших совещаний. Обсуждению подвергались лишь частности конвенции, устанавливавшие размеры помощи, время и направление ее, а также другие данные технического порядка, как, например, условия обеспечения взаимной связи, развития железнодорожного строительства и т. д.
Вполне очевидно, что конвенция, заключенная еще в мирное время, могла предусматривать вопрос о совместных действиях лишь в первоначальный период войны. Поэтому было бы крайне естественно подумать о дальнейшем. Но даже столь важный и существенный вопрос, как вопрос обеспечения единства действий, в течение дальнейшего периода войны никогда в обсуждениях затронут не был, что и должно было привести к той несогласованности этих действий, которая, как читатель увидит из последующих глав, были причиной весьма многих неудач и создали вообще чрезвычайно благоприятную обстановку для Центральных держав, занимавших в отношении своих противников выгодное, в смысле стратегическом, внутреннее положение.
Обсуждение и уточнение в подробностях общих положений военной конвенции производилось в особых, совершенно секретных совещаниях, происходивших то в Петербурге, то в Париже. Решающая роль в них принадлежала согласиям начальников генеральных штабов обоих государств. С русской стороны, кроме указанного лица, никто и никогда не принимал участия в происходивших совещаниях, несмотря на то что иногда они происходили на русской территории; с французской стороны кроме начальника Генерального штаба изредка приглашались его ближайшие сотрудники. Составление протоколов поручалось или нашему военному агенту в Париже, или французскому военному атташе в Петербурге, причем лица эти присутствовали на совещаниях только в скромной роли составителей протоколов.
Вначале совещания начальников обоих генеральных штабов происходили нерегулярно, потом они стали ежегодными, причем последняя конференция имела место в августе 1913 г. в Красном Селе (близ Петербурга) между генералом Жилинским, бывшим русским начальником Генерального штаба, и генералом Жоффром – его французским коллегой.
Читателю очень интересно будет отметить, что несмотря на то обстоятельство, что конференции иногда происходили не только на русской территории, но и в Красном Селе – лагерном расположении войск Петербургского военного округа, – ни на одной из этих конференций не присутствовал великий князь Николай Николаевич, который не был равным образом осведомлен о вопросах, затрагивавшихся на совещаниях. Это еще лишний раз может для читателя служить доказательством того, что вопросы общего порядка, регулировавшие союзные отношения России и Франции, шли мимо великого князя Николая Николаевича и вне его влияния.
При весьма частых сменах начальников Генерального штаба в России (в течение последних 9 лет до войны сменилось на этой должности 6 лиц, причем некоторые пробыли в должности лишь несколько месяцев) и несоответственном подборе их присутствие на указанных выше совещаниях с русской стороны одного начальника Генерального штаба было крайне невыгодным, ибо не гарантировало русской стороне достаточного авторитета и полноты обсуждения, но с таким положением в то время в России приходилось мириться.
Для полноты союзных отношений между Россией и Францией недоставало только военно-морской конвенции. Русский военный флот вышел из Русско-японской войны столь ослабленным, что ни на какую кооперацию не был способен. Его роль в военное время должна была ограничиться строгой обороной своих собственных берегов. Равным образом при грандиозной мощи германского флота трудно было рассчитывать на возможность оказания русским морякам какой-либо помощи со стороны французского флота. Тем не менее в 1912 г. во время пребывания в России председателя французского Совета министров г. Пуанкаре в Петербурге была подписана и военно-морская конвенция между Россией и Францией.
Параллельно с укреплением союзнических уз, скреплявших оба государства на случай нападения, Франция, имевшая длинную морскую границу, притом принадлежавшую двум отдельным морским бассейнам, искала сближения с Англией.
Вступив с ней в переговоры по отдельным разделявшим их политическим вопросам, она к 1904 г. достигла путем взаимных уступок по каждому из этих вопросов известного сближения точек зрения. Это позволило ей в том же году заключить общее политическое соглашение, имевшее, впрочем, только предметный характер, т. е. разрешавшее известные вопросы, разделявшие в данное время оба государства. Франция сделала Великобритании большие уступки в египетском вопросе; наоборот, Англия пошла навстречу пожеланиям французов в Марокко. Затем последовало военно-морское соглашение, в силу которого весь активный французский флот перешел в Средиземное море, и, наконец, почти перед самой войной, уже в 1912 г. состоялся известный обмен мнениями французского и английского генеральных штабов. В этой переписке предусматривалась уже возможность при некоторых условиях, определение которых Англия оставляла за собой, помощи Франции со стороны Англии в случае нападения на первую.
Читатель легко заметит, что в конце концов Англия оставляла за собой свободные руки, за исключением некоторой «моральной» ответственности за безопасность побережья Северного моря.
Французская дипломатия, наиболее полно выражавшаяся в программе Делькассе, ставила себе, однако, задачей не только более близкое слияние в будущем политических задач Франции с Англией в европейских вопросах, но и сближение с последней России; иначе говоря, она стремилась к постепенному превращению двойственного согласия в тройственное. Первый шаг в этом отношении, впрочем, был уже сделан со стороны Англии королем английским Эдуардом VII, который в беседе с русским посланником того времени в Дании А.П. Извольским еще до японской войны указывал ему на желательность улучшения отношений между двумя державами – Россией и Англией.