На этот шаг и на возможность постепенного его развития непрестанно указывал и Делькассе, к мнению которого одно время очень прислушивался Петербург. Наше Министерство иностранных дел охотно отозвалось на попытку установления более нормальных отношений с Англией, и в результате взаимных усилий образовалась возможность заключить известное соглашение между Россией и Англией по персидским делам в 1907 г., которое было закреплено ревельским свиданием короля Георга с императором Николаем.
В Тегеран с обеих сторон были назначены новые люди; с нашей стороны – бывший 1-й секретарь лондонского посольства Козелл-Поклевский, оставивший в Лондоне прекрасную по себе память и чрезвычайно сильные связи.
Первая брешь, таким образом, была пробита. За ней являлась надежда на возможность дальнейших соглашений, вплоть до вопроса о проливах включительно.
Трудно сказать, какие результаты дало бы столь счастливо начавшееся политическое сближение двух только что названных государств. Но в России его искренно желали, в соответствии с чем в июне 1912 г., как о том уже было сообщено однажды в швейцарской прессе, решено было сделать попытку обменяться мнениями по беспокоившему наших моряков вопросу, не могла ли бы Англия, в некоторой мере морально связанная с необходимостью поддержки Франции, помочь в случае необходимости своими морскими средствами обороне нашего Балтийского побережья. На совещании, происходившем в названное время в Петербурге в морском Генеральном штабе, чины Министерства иностранных дел на запрос о том, возможно ли вообще зондирование подобного вопроса, получили ответ, что всякое сближение с Англией находится в русле общей политики, которую ведет Россия. Вследствие этого бывшему русскому военно-морскому представителю в Лондоне, участнику данного совещания, было поручено с ведома нашего посла в Лондоне графа Бенкендорфа и французского военно-морского атташе в том же пункте сделать словесно соответствующие шаги в британском Адмиралтействе. Дело, однако, дальше словесных разговоров не пошло, так как англичане ответили, что для британского флота Балтийское море представляет ловушку, в которую этот флот не может зайти. Тогда еще вопрос о действиях подводных лодок не был подробно разработан и в силу их мало кто верил. Тем не менее с открытием мировой войны и с присоединением Англии к державам Согласия британское Адмиралтейство, как известно, послало в Балтийское море несколько больших подводных лодок, которые с честью выполняли возлагавшиеся на них задачи.
Из изложенного видно, что ко дню возникновения вооруженного конфликта Англия с Россией не состояла ни в каких соотношениях, которые обязывали бы ее примкнуть к державам Согласия.
Для России этот вопрос окончательно выяснится лишь к 4 августа 1914 г. Телеграммой от этого числа граф Бенкендорф, русский посол в Лондоне, сообщал в Петербург Сазонову: «Грей мне сказал, что отныне мы союзники. Россия и Англия были поставлены в необходимость обратиться к войне по параллельным причинам. В Англии, – добавлял Грей, – верят в святость договоров: если мы позволим их преступать даже там, куда может достигнуть наша сила, то все здание мира рухнет. – Европа покоится на базе договоров. Малые государства обязаны им своим существованием. Сегодня Бельгия, завтра Голландия… Это возвращение к первобытным временам!»
«Я сказал ему, – добавляет в той же телеграмме граф Бенкендорф, – что роль России во всем похожа на роль Англии: мы защищаем малые государства на Балканах, Англия – на севере Европы!..»
27 февраля 1914 г., в вечернем выпуске известной, хотя и второразрядной, петербургской газеты «Биржевые ведомости» появилась статья «Россия готова к войне».
Эта статья приписана была перу русского военного министра генерала Сухомлинова или по крайней мере его инициативе. В ней шла речь о быстром росте военной мощи России и достигнутых в этом направлении результатах.
Так ли это было на самом деле? И не прав ли был германский посол в Петербурге граф Пурталес, назвав эту статью «фанфаронадой», вызванной желанием военного министра отметить свое пятилетие (1909–1914) пребывания в должности?
Русско-японская война и отчасти революция 1905 г. совершенно расстроили наши вооруженные силы. Испытывая большие финансовые затруднения, Россия только в 1910 г. могла приступить к возрождению этих сил, которые по той же причине финансового расстройства страны не могли быть иными, как только очень постепенными. В течение 4-х лет с 1910 по 1914 г. благодаря особенной отзывчивости 4-й Государственной думы и таким ближайшим сотрудникам военного министра, как генералы Мышлаевский и Поливанов, было сделано очень много, но еще более осталось недоделанного. Страна лишь частично восстановила свою безопасность, но к ведению наступательной войны она совсем не была готова.
Не приходится говорить уже о том, что не было главного: не было доверия народа к правительству, не было сознания государственного единства, взамен же таковых в народе царил мрак темного невежества и опасного расслоения. При таких условиях страна не могла выставить сознательных воинов и проявить необходимую внутреннюю кротость для твердого противостояния тем напряжениям, которые требуются всякой серьезной войной. Дальневосточные события 1904–1905 гг. эти выводы подтвердили весьма рельефно.
Но даже устройство самой армии отчасти по косности традиций, отчасти по соображениям финансового порядка и промышленной немощи России носило на себе характер такой вооруженной силы, которая пригодна лишь для целей пассивной обороны в пределах территории. Грузная организация, недостаточное снабжение артиллерией (не только тяжелой, но и легкой), равно другими техническими средствами, крайне ограниченное обеспечение боевыми запасами без возможности их пополнения промышленными силами собственной страны, наконец, несовершенный командный состав, лишенный единства школы, не приученный к проявлению инициативы, не умевший ни подготовить, ни вдохнуть в войска наступательный порыв, – все эти условия и качества вызывали сомнение в успехе широких наступательных действий.
А между тем необходимость отстаивать свое великодержавное достоинство и международное положение не допускали возможности в случае военных осложнений ограничиться встречей неприятеля на своей территории.
В самом деле. Хотя военная конвенция, заключенная в 1892 г. между Францией и Россией, носила по ее политическому замыслу строго оборонительный характер, имевший в виду совместные вооруженные действия лишь в случае нападения на одну из договаривающихся сторон – Францию или Россию – Германии или другой державы Тройственного союза, поддержанной Германией, тем не менее стратегически от России требовалось быстрейшее наступление в пределы Восточной Пруссии с довольно значительной частью ее вооруженных сил.
С другой стороны – вызывающее поведение Австро-Венгрии, изо дня в день совершенствовавшей свои вооруженные силы, настаивавшей на так называемой предупредительной войне и давно уже пользовавшейся временной слабостью России для утверждения своего влияния на Балканах, требовало нашей готовности к наступлению на юго-западных границах государства.
Политически лишь обороняясь, мы должны были и здесь иметь в виду встречу нападающего на его собственной территории, как в силу соображений о том разорении, которое вносит в страну всякое неприятельское вторжение, так и вследствие огромного психологического преимущества наступательной войны, в особенности при наличии в населении лоскутной монархии Габсбургов большого процента славян.
В этом противоречии боевых задач со степенью готовности русских сухопутных вооруженных сил лежала самая трудная часть работы русской стратегии, делавшей ее достижения крайне хрупкими. Достаточно было малейшей тактической заминки, всегда возможной на войне, чтобы неудача превращалась в крупный неуспех, уничтожавший сразу все ранее достигнутые результаты.
Угрожающее нарастание вооруженных сил и боевых средств у наших западных соседей вынудило и русское Военное министерство составить проект нового усиления армии, носивший громкое название «Большой программы». К сожалению, проведение новой морской программы несколько задержало рассмотрение законодательными органами этого проекта, который подвергся обсуждению почти что накануне надвинувшейся войны, почему получил свое осуществление лишь частично. Впрочем, должен заметить, что программа эта лишь в весьма малой своей части имела задачей улучшение организации армии и ее снабжения. На первое место ею была выдвинута задача количественного увеличения армии. В общем, это был проект, достойный легкомыслия его создателей во главе с военным министром. В виде курьеза можно, например, привести намеченное ею усиление регулярной конницы на 26 полков, против которого усиленно возражал оперативный отдел Генерального штаба.
Падение в минувшую войну значения кавалерии как самостоятельного рода оружия наиболее ярко подчеркивает всю несуразность проектированной меры, особенно в русской армии, всегда страдавшей избытком кавалерии в ущерб прочим более нужным родам оружия.
Ввиду уже изложенного характера всех соглашений, не преследовавших никаких наступательных задач, вопрос о целях возникшей в 1914 г. войны встал перед державами Согласия лишь после открытия враждебных действий.
Обстоятельство это служит хотя и косвенным, но очень ярким доказательством того, что державы Согласия не питали никаких наступательных планов.
Первая беседа по вопросу о целях войны произошла в первой половине октября 1914 г. в Париже между французским министром иностранных дел Делькассе и русским послом в Париже А.П. Извольским. В этой беседе оба названных лица сошлись во мнении, что главной целью держав Согласия отныне должно быть разрушение Германской империи, нарушившей общий мир в Европе, и возможное ослабление военного и политического могущества Пруссии. При этом признавалось желательным облечь эти цели в такие формы, что