Наши противники в течение минувшей войны были всегда достаточно хорошо осведомлены о передвижениях русских войск и по ним составляли себе представление о планах русского командования. Начавшееся сосредоточение наших войск в направлении Восточной Пруссии и перегруппировки, выполнявшиеся ими в Карпатах, конечно, не ускользнули от неприятельского внимания, но они создали совершенно ложное, как мы видели, представление о наличии у русского Верховного главнокомандующего в начале 1915 г. особого «гигантского», как его назвал генерал Людендорф в своих воспоминаниях, наступательного плана.
План этот рисовался автору упомянутых воспоминаний в виде одновременного наступления наших войск на обоих флангах их обширного стратегического фронта в двух направлениях: в сторону Восточной Пруссии и в направлении Венгерской равнины. Целью же его, по-видимому, должно было служить стремление к выпрямлению той огромной дуги, которую в действительности представляла линия нашего фронта, имевшего вершину на левом берегу р. Вислы, а основание – в районах к западу от Среднего Немана и в Буковине.
Если бы основная мысль плана, который генерал Людендорф приписывает русскому главнокомандующему, была действительно такова, то едва ли ее можно было бы назвать целесообразной, ибо она предусматривала бы одновременное наступление в двух расходящихся направлениях, значительно удаленных друг от друга и ничем идейно не связанных. Но, во всяком случае, предположение бывшего начальника штаба Восточного германского фронта о наличии у нас какого-то «гигантского» плана наступательного характера любопытно в том отношении, что оно свидетельствует о степени той мощи и энергии, которые приписывались русским армиям и их главнокомандующему противниками еще в начале 1915 г.
На самом деле читатель уже знает, что действительное состояние русских армий не позволяло им задаваться какими-либо широкими стратегическими операциями. Иллюзия существования наступательного плана, приписываемого нам генералом Людендорфом, могла, таким образом, создаться лишь в результате тех колебаний, которые существовали в русской Ставке и которые выразились в принятии сначала плана наступления в Восточную Пруссию, а затем в изменении его на противоположный, имевший задачей форсирование Карпатского хребта.
Тем не менее как бы в противовес русскому «гигантскому» плану со стороны наших противников наметились совершенно определенно два контрудара: один – со стороны Карпат соединенными силами австро-германцев, а другой – из Восточной Пруссии силами одних германцев. Я не берусь утверждать, составляли ли эти отдаленные друг от друга удары части одного и того же плана, но полагаю, что для достижения ими таких результатов, которые могли бы их идейно связать в одну общую стратегическую комбинацию, свободные силы и средства наших противников были совершенно недостаточны, почему эти удары и заранее были обречены на стратегический неуспех.
Вот как рисуется, с точки зрения русского исследователя, зарождение обоих ударов.
Как известно, всю зиму 1914 г. германское Военное министерство тщательно подготовляло внутри страны четыре новых корпуса (38–41). Они предназначались для нового очередного удара ранней весной. С особым вниманием были подобраны для этих ударных корпусов начальствующие лица, а также кадры офицеров, унтер-офицеров и солдат.
В сущности, генералом Фалькенхайном, заместившим в Германии после неудачного похода немцев на Париж генерала Мольтке на посту начальника полевого штаба, вопрос об использовании названных корпусов был твердо предрешен в смысле направления их на Западный фронт. Ранним переходом к активным действиям на этом фронте можно было вновь попытаться захватить ускользавшую из рук немцев инициативу действий. Поэтому требовались особо серьезные доводы в пользу изменения боевого предназначения названных корпусов.
Первое покушение на вновь формировавшиеся корпуса было сделано еще в конце декабря со стороны австрийского командования. Начальник австро-венгерского штаба генерал Конрад, отмечая, что наступательные действия русских войск в Галичине серьезно расшатали австрийский фронт, просил генерала Фалькенхайна об оказании австро-венгерским войскам серьезной помощи со стороны германцев. Свою просьбу он настойчиво повторил в январе 1915 г. в Берлине на совещании, но ни в первый, ни во второй раз ему не удалось заручиться согласием генерала Фалькенхайна на направление новых германских корпусов на Восточный фронт в помощь австрийцам.
Начальник германского полевого штаба генерал Фалькенхайн выразил лишь согласие на перевозку в Венгрию части германских войск из состава находившихся в распоряжении фельдмаршала Гинденбурга. Вследствие этого для отправки в Венгрию были выделены из различных участков Восточного фронта несколько пехотных и одна кавалерийская дивизия, которые и составили ядро новой Южной германской армии, поступившей под начальство генерала Линзингена.
Армия эта по сосредоточении на Карпатах должна была начать наступление на направлении Мункач – Стрый. Это то самое наступление, которое заставило русскую Ставку согласиться на переброску 22-го русского корпуса, взятого с Северо-Западного фронта, на Стрыйское направление.
В немецких источниках можно найти указания, что генерал Фалькенхайн согласился на формирование Южной армии без особого энтузиазма, считая германские войска малоподготовленными для горной войны, да еще зимой. И действительно, наши части 22-го корпуса, в мирное время стоявшие в Финляндии и потому особо подготовленные для действий в снегах и горах, сумели весьма скоро остановить начавшееся наступление.
Одновременно с Южной армией, но несколько западнее ее, на фронте между Ужокским и Дукленским перевалами, распоряжениями австро-венгерской главной квартиры должны были быть собраны наиболее сохранившиеся части двуединой монархии. Эти войска, составившие 3-ю австрийскую армию генерала Бороевича, предназначены были для наступления на Перемышль и Самбор одновременно с Южной армией генерала Линзингена.
Целью такого совместного настроения должны были быть поднятие падавшего настроения австрийцев, деблокада Перемышля, в котором нашими войсками был заперт более чем стотысячный гарнизон, и угроза Львову – важному политическому, историческому и административному центру всей Галичины.
Кроме того, успехом этого наступления наши противники могли иметь в виду достижение также политического воздействия на Италию и Румынию, где в это время складывались настроения не в пользу империи Габсбургов.
Но еще более настойчивый нажим на немецкую главную квартиру в отношении использования новых корпусов был сделан немецким командованием Восточного фронта. Генерал Людендорф не без оснований доказывал начальнику германского полевого штаба, что пока не будет подавлен наступательный порыв русских войск, до тех пор невозможны никакие решительные результаты на западе. Хотя число германских дивизий против России достигало уже весьма почтенной цифры (по русским данным того времени – 42), тем не менее силы эти все же считались недостаточными для успешного противодействия русским наступательным планам, которые надлежало во что бы то ни стало предупредить собственным контрнаступлением.
«Если бы нам удалось уничтожить в Восточной Пруссии неприятеля, то мы могли бы, прикрываясь к стороне Ковно и Гродно, начать наступление на линии Осовец – Гродно и захватить переправы через р. Бобр» – в таком заманчивом виде генерал Людендорф рисовал будущие перспективы активных действий немцев из Восточной Пруссии. Не договаривалось только, что с линии Бобра шли прямые пути к Белостоку.
Итак, Белосток – с севера, Львов – с юга, иначе говоря – охват обоих флангов русских армий, находившихся вытянутыми в линию по Нареву, левому берегу р. Вислы, а также вдоль Карпатского хребта!.. Это ли не «гигантский» план «контрнаступления», которым намечали ответить наши противники на воображаемые замыслы русской армии!.. На приписывавшееся нам стремление к разжатию дуги противники имели в виду ответить еще более тесным ее сжатием.
Генерал Фалькенхайн, по-видимому, убежденный в конце концов доводами германского командования Восточного фронта, отказался от организации весеннего наступления на западе и выразил свое согласие на направление новых корпусов в распоряжение фельдмаршала Гинденбурга. Уже в третий раз Россия, таким образом, привлекала к себе в значительном числе германские корпуса, первоначально предназначавшиеся Германией для запада или уже действовавшие на нем.
Четыре корпуса[9] должны были прибыть на восток в самом начале февраля и быть использованными для нанесения решительного удара против флангов нашей 10-й армии, находившейся, как мной уже было отмечено, в Восточной Пруссии. Там она занимала укрепленную позицию вдоль восточных берегов р. Ангерапп и Мазурских озер.
Наступление германских войск было обнаружено войсками этой армии 7 февраля. Неожиданный бросок среди лютой зимы неприятельских войск в обход обоих флангов, произведенный с выдающейся даже для немцев силой и энергией, произвел ошеломляющее впечатление. Вся операция велась при частых снежных буранах, которые засыпали дороги и наметали огромные сугробы снега, вышиной до одного метра и более. Неожиданно мороз сменялся оттепелью, и тогда дороги превращались в озеро талого снега. Затем – снова мороз; вода замерзала, ветер сдувал на открытых пространствах снег, и войскам приходилось иметь дело с еще более трудной гололедкой.
Тем не менее, преодолевая все трудности, свежие германские корпуса быстрым и неожиданным ударом смяли правофланговый корпус нашей 10-й армии. Затем они отбросили остальные корпуса в Августовские леса и притиснули их к болотистым верховьям р. Бобра.
Находившийся в арьергарде 20-й русский корпус самоотверженно прикрывал отход остальных корпусов армии за названную реку, но в результате своих действий был окружен неприятелем в Августовских лесах. Попытка его пробиться к Гродно окон