По возвращении в Ставку Н.А. Базили и подробном докладе великому князю всего им виденного Верховный главнокомандующий распорядился известить председателя Совета министров подробным письмом о несоответственном направлении внутренней политики, принятой администрацией в завоеванном крае, но тем дело и кончилось.
Н.А. Базили имел личный доклад по этому вопросу у Горемыкина, но ничто не указывало, чтобы этот доклад имел какой-либо практический результат. Правда, в январе 1915 г. граф Бобринский был вынужден особым распоряжением рекомендовать своей администрации полную веротерпимость и прекращение каких-либо враждебных выступлений в области церковно-религиозной, но насколько этим указанием прониклись на местах – сказать очень трудно.
В самом начале войны в русском Министерстве иностранных дел получена была телеграмма М.Н. Гирса, нашего посла в Константинополе, из которой было видно, что при свидании Энвера-паши, назначенного только что главнокомандующим мобилизовавшейся турецкой армии, с генералом Леонтьевым, русским военным агентом в Турции, Энвер сделал ряд предложений, касающихся поведения Турции в начавшейся войне.
За известные компенсации и оборонительный союз с Россией на 5—10 лет Энвер-паша предлагал:
1) отозвать турецкие войска с кавказской границы;
2) предоставить в распоряжение России турецкую армию во Фракии, могущую действовать против любого балканского государства, в том числе и против Болгарии, если она пойдет против России;
3) удалить из пределов Турции всех германских инструкторов.
С.Д. Сазонов, сомневавшийся в искренности предложений Энвера-паши, тем более что последний медлил передать свой разговор с генералом Леонтьевым великому визирю, запросил по данному вопросу мнение Делькассе, который в это время был накануне вступления в управление французским Министерством иностранных дел и со времени пребывания его послом в Петербурге пользовался большим авторитетом в русских дипломатических сферах.
Наш посол в Париже А.П. Извольский, служивший в этом вопросе посредником, телеграфно ответил в Петербург, что Делькассе не думает, чтобы переговоры с Турцией могли бы к чему-нибудь привести. Поэтому он считал более целесообразным обеспечить, не теряя времени, восстановление Балканского блока, направив его против Турции. Такая политика, по мнению Делькассе, соответствовала бы в более значительной степени французской[13] и английской точке зрения на данный вопрос.
Параллельно с этим нашему послу на Quai d’Orsay дано было понять, что для дела держав Согласия, быть может, было бы даже выгоднее допустить Турцию в состав противной стороны, дабы в случае победы покончить с ней как с европейской державой раз навсегда.
Так как в случае враждебности выступления против держав Согласия Турции главную опасность представляла ее армия, сосредоточенная на европейском театре, а не на азиатском, то, зная вероломство турецкой политики, представлялось бы чрезвычайно рискованным дать Турции возможность беспрепятственно собрать ее 200-тысячную армию во Фракии, при каковом положении она могла оказаться хозяином положения на всем Балканском полуострове. Это соображение должно было иметь тем большее значение, что русский посол в Константинополе Гирс, высказывавшийся вообще за скорейшее принятие предложения Энвера в целях отрыва Турции от сближения с Германией, вместе с тем сообщал, что в его руках имеются определенные свидетельства наличия секретных переговоров между Турцией и Болгарией касательно общности действий в наступившем кризисе, опираясь на Австрию и Германию. Хотя и существовало мнение, что Турция еще не окончательно связана с союзом Центральных держав, но позиция Германии, занятая ею в Константинополе со времени вступления императора Вильгельма II на престол, и наличие в Турции германской военной миссии ясно доказывали, что оттоманское правительство давно уже перестало быть свободным в выборе союзников.
Еще в 1910 г., в бытность нашего министра иностранных дел в Германии, С.Д. Сазонов имел случай беседовать с императором Вильгельмом в Потсдаме по вопросу об отношениях Германии и Турции.
В этой беседе русский министр коснулся роли Германии в развитии панисламистского движения.
«Пока пропаганда эта оставалась исключительно на религиозной почве, – сказал С.Д. Сазонов, – т. е. служила проявлением лишь духовной идеи халифата, Россия могла еще относиться к ней без особой тревоги. Но с тех пор как пропаганда панисламизма приняла характер политический, наше отношение к ней, – сказал русский министр, – должно измениться. Выступление германского императора в роли покровителя мусульман не может не внушать нам немало беспокойства. Появление нового халифата – Берлинского, – естественно, должно беспокоить Россию, насчитывающую свыше 20 миллионов мусульманских подданных, и вызвать ее недоверие».
В силу всех этих соображений предложение Энвера, естественно, не могло не вызвать к себе подозрений, и поэтому великий князь Верховный главнокомандующий не считал желательным давать турецкому правительству право делать заключение о важности для России отвода от нашей кавказской границы войск 9-го и 11-го пограничных корпусов. В самом деле, в политическом отношении такая позиция могла бы быть истолкована как признак слабости России; в действительности же Турция с военной точки зрения, по тогдашней оценке, не представляла русской кавказской границе особой угрозы. Гораздо более важной задачей представлялось препятствование Турции сосредоточить ее силы во Фракии.
Телеграмма русского консула в Дарданеллах о том, что германские военные суда «Гебен» и «Бреслау» входят в пролив, прервала обсуждение предложений Энвера, хотя и встречавших, по-видимому, сочувствие у великого визиря, но далеко не вызывавших среди членов правительства полного единства. По мнению Верховного главнокомандующего, факт пропуска немецких боевых судов через проливы являлся решающим в отношении дальнейшей позиции Турции. Никакие уверения в покупке этих судов у Германии не могли, конечно, изменить впечатления грубейшего нарушения нейтралитета Турции в пользу Германии. Русский министр иностранных дел в своей телеграмме на имя посла в Константинополе свидетельствовал, что статьей 56 Лондонской морской декларации 1909 г., хотя и не ратифицированной, но уже применявшейся державами и потому приобретшей характер обычного международного морского права, признается переход под нейтральный флаг неприятельского торгового судна после открытия военных действий ничтожным. Тем с большим основанием, добавлял С.Д. Сазонов, положение это должно быть применимо к военным судам.
Тем не менее, несмотря на этот протест, окончательного разрыва с Турцией не произошло. Прибывшие в Константинополь германские военные суда между тем продолжают свое вызывающее поведение; они бросают якорь у входа, напротив Буюк-Дерэ, ввиду летней резиденции, занимавшейся русским послом. Последнему ясно слышны звуки немецкого гимна «Deutschland u..ber Alles»(«Германия превыше всего»), ежедневно исполняемого на борту названных крейсеров.
В дальнейшем, чтобы симулировать продажу Турции крейсеров, немецкий флаг на них заменяется турецким, названия судов переделываются на турецкий лад, а команды, оставшиеся на судах, довершают маскарад заменой своих немецких головных уборов на фески.
Прибытие в Константинополь немецких военных судов вызвало в населении турецкой столицы взрыв энтузиазма.
М.И. Гирс сообщает в Петроград 14 августа: «Здесь упорно держится слух о возможности прихода двух австрийских военных судов, крейсирующих в Эгейском море. Их появление окончательно вскружит голову туркам…»
И в самом деле. Усиление турецкого военного флота двумя крупными боевыми судами из состава германских морских сил делало уже возможным выход наших противников в Черное море. К тому же во главе этого соединенного флота становится энергичный немецкий адмирал Сюшон, который, как до нас дошли слухи, по указанию германского посла барона фон Вангенгейма и выполняет в конце октября 1914 г. набег на русские черноморские берега, явившийся началом открыто враждебного выступления Турции против России.
По сообщению русского посла в Константинополе, хорошо знавшего нравы Порты, не будь эта развязка дана самими немцами, неопределенное поведение Турции в отношении России – не мир и не война – могло бы продлиться еще довольно долго. Но Германия была как раз в это время весьма заинтересована созданием возможных затруднений России ввиду развития армиями последней широкого наступления на левом берегу р. Вислы, в направлении Силезии.
Впоследствии выяснилось намерение со стороны наших военных противников объяснить нападение на русские прибрежные пункты репрессией за минную атаку русских миноносцев турецкой эскадры, якобы мирно упражнявшейся в Черном море, вблизи Босфора, в учебной стрельбе. Однако С.Д. Сазонов немедленно и вполне категорически отверг факт враждебной против Турции инициативы со стороны нашего Черноморского флота.
Через некоторое время была обнаружена высадка с шаланды небольшой турецкой партии на пустынном бессарабском берегу. Эти смельчаки под руководством турецкого офицера совершили довольно глубокий рейд, по-видимому, надеясь поднять восстание или произвести панику в южных уездах Бессарабии. Затея их, конечно, не удалась: они были переловлены и объявлены военнопленными.
Для Верховного главнокомандующего совершившийся разрыв с Турцией, конечно, не был неожиданностью. Великий князь, будучи назначен на пост Верховного главнокомандующего, в один из первых же докладов ему утвердил предположение Главного управления Генерального штаба, разработанное еще в мирное время, о переброске в период начального развертывания русской армии на западе значительной части кавказских войск против Центральных держав. Для прикрытия же границ на Кавказе на случай угрозы со стороны Турции были оставлены самые небольшие силы, которые должны были быть впоследствии усилены подкреплениями из состава войск Туркестанского и Омского военных округов.