Надо было быть очень нервно и пессимистично настроенным, чтобы согласиться на подобные условия, предоставлявшие Румынии все преимущества и оставлявшие для нее лазейку, при помощи которой фактическое выступление могло быть оттянуто ad calendas graecas. Тем не менее наши союзники находили и в таком соглашении возможность, во-первых, окончательно связать будущую судьбу Румынии с державами Согласия, а во-вторых, потребовать от румынского правительства полного прекращения пропуска военных припасов в Турцию. В конечном счете все же такое соглашение подписано не было, и выступление Румынии состоялось лишь осенью 1916 г.
Результаты известны. Румынская армия была легко разбита германо-австро-турецкими войсками, а Россия для спасения остатков этой армии и прикрытия своего левого фланга принуждена была ввести в Румынию около 1/4 части всех ее вооруженных сил. При этом растянутый и без того сухопутный фронт ее удлинился еще более, на 500 км, дотянувшись до берегов Черного моря.
«Выступление Италии, – писал великий князь Верховный главнокомандующий министру иностранных дел в мае 1915 г. по поводу чрезмерных требований Румынии, – дает нам такой существенный плюс, что присоединение к нам Румынии получает второстепенное значение».
И действительно. Кто мог себе представить тогда военную беспомощность Италии по отношению к уже поколебленной русскими победами Австро-Венгрии! В Ставке и в Министерстве иностранных дел существовало твердое убеждение, что с присоединением Италии к державам Согласия империя Габсбургов должна развалиться окончательно.
Поэтому с затаенным вниманием следили мы за ходом переговоров с римским правительством, центр которых находился в Лондоне. Крайняя требовательность Италии и то обстоятельство, что компенсации этому государству за его выступление могли быть направлены только в сторону Австро-Венгрии, в направлениях, затрагивавших интересы Сербии и Черногории, делали очень трудными достижение положительных результатов. Великий князь главнокомандующий особенно настаивал на необходимости возвратить Черногории территории, уступленные Австрии Александром I, и прежде всего в районе Катарро, а также на предоставлении Сербии выхода к Средиземному морю и на возможно широком удовлетворении всех ее интересов в Адриатике. Однако после очень упорных попыток отстоять возможно полнее интересы западных славян русский министр иностранных дел получил директиву от императора Николая II, в силу которой ему разрешалось в крайнем случае согласиться со всеми требованиями Италии. Уступчивость эта являлась результатом настойчивого давления на Россию ее союзников. Так, 20 апреля президент Французской республики Пуанкаре прислал на имя нашего государя через французского посла в Петербурге телеграмму, в которой, указывая на важность скорейшего заключения соглашения с Италией, президент просил государя во имя интересов союзников согласиться на подписание этого соглашения, не настаивая на принятии всех поставленных Россией условий. Император Николай II, воспользовавшись, в свою очередь, для своего ответа посредничеством французского посла в Петрограде М. Палеолога, вынужден был ответить, что, хотя условия соглашения во многом его не удовлетворяют, однако, раз глава Франции обратился к нему, ссылаясь на интересы союзников, то он не считает возможным ему отказать и соглашается уполномочить русского посла в Лондоне на подписание договора в надежде, что все соглашения, ранее заключенные Россией, Францией и Англией, останутся незыблемыми.
Эта телеграмма вызвала новую телеграмму г. Пуанкаре, в которой он выражал свою благодарность за уступчивость и давал, в свою очередь, заверение, что при заключении мира Франция окажет горячее содействие к защите интересов славянских народов, а также что состоявшиеся уже ранее между союзниками соглашения в глазах французского правительства не могут подвергаться изменениям вследствие предстоящего присоединения к державам Согласия Италии.
Последняя телеграмма пришла во время пребывания императора Николая II и Верховного главнокомандующего в конце апреля в Галичине.
Сделанные уступки в пользу Италии глубоко взволновали, однако, Сербию – королевич Александр счел необходимым обратиться к великому князю Николаю Николаевичу с особым письмом, в котором называл его «дорогой дядя», и, уповая на его заступничество, сербский престолонаследник горько жаловался, что Италия по отношению к Сербии, по-видимому, «займет место Австрии, от которой, мы (сербы) надеемся, эта война навсегда освободит нас». Затем королевич высказывал мысль, что сделанные уступки произведут в его войсках душевное настроение, которое может тягостно отозваться на подготовляющемся наступлении.
На это письмо великий князь ответил, что, к сожалению, затронутый королевичем Александром вопрос об общей политической обстановке находится вне его, великого князя, компетенции. «В одном ты можешь быть уверен, – добавлял августейший автор письма, – все, что будет в моих силах и возможности, будет сделано. Я твердо верю, что с помощью Божьей все в конце концов устроится в желательном смысле».
Поездка Верховного главнокомандующего в Галичину в целях сопровождения государя императора лишь подтвердила слухи о переброске германцев на р. Дунаец и сосредоточении там значительных неприятельских сил против русской 3-й армии. Поэтому, вернувшись в Ставку, великий князь, находя необходимым ускорить решение вопроса о выступлении Италии и заботясь о том, чтобы известие о присоединении Италии оказало свое влияние на союзников и врагов, отправил 29 апреля на имя С.Д. Сазонова телеграмму следующего содержания:
«Мне крайне необходимо получить ответы: 1) когда будет обнародовано подписанное в Лондоне соглашение с Италией; 2) известно ли Австрии и Германии, что соглашение подписано; 3) состоялась ли в Италии предварительная секретная мобилизация и в каком размере; 4) когда фактически произойдет в Италии общая мобилизация; 5) когда Италия будет готова и начнет военные действия; 6) когда последует объявление войны Италией Австрии, Германии и Турции. Генерал-адъютант Николай».
Увы! Ответ, пришедший через несколько дней, получился далеко не утешительный: соглашение было подписано 26 апреля, но само выступление Италии, по заявлению итальянского правительства, может начаться только через месяц, т. е. 26 мая.
Эта задержка в фактическом выступлении Италии была принята в Ставке как крайне неблагоприятный фактор. В самом деле, мы вправе были рассчитывать, что своевременное появление на юго-западных границах Австро-Венгрии до 40 итальянских мобилизованных дивизий, должно бы, казалось, коренным образом изменить обстановку в предстоявший наиболее решительный для России период борьбы с соединенными силами австро-германцев в Галиции.
Второй вопрос, который чрезвычайно беспокоил Верховного главнокомандующего и Ставку, – это вопрос о направлении главных сил Италии: будут ли они частично перевезены в виде подкреплений на французский фронт или все их силы получат назначение против Австрии.
Ввиду очевидной важности этого вопроса для России великий князь Николай Николаевич выразил категорическое желание, чтобы взаимные действия русской и итальянской армий были обсуждены в Ставке с полковником Ропполо, итальянским военным агентом в Петрограде. Это пожелание не встретило со стороны западных держав возражений по существу, но оно было, однако, дополнено соображением французского министра иностранных дел Делькассе о необходимости одновременного обсуждения также вопроса о взаимодействии как морских сил в Адриатике, так и сухопутных сил Франции, Англии и Италии на остальных театрах войны. Это обсуждение признавалось более удобным произвести в Париже, конечно, в присутствии русских военного и морского агентов.
Так как одновременно Верховному главнокомандующему было сообщено, что общий план итальянского Генерального штаба, насколько известно, состоит в том, чтобы, выставив заслон к стороне Трентино, идти главными силами на Лайбах и Клагенфурт, по направлению к Вене, и так как этот общий план не противоречил соображениям русской Ставки, то великий князь с изложенными выше соображениями о перенесении части переговоров в Париж согласился, указав лишь, что наши представители в парижском совещании не могут быть облечены правом голоса.
Период установления соглашения с Италией не прошел для Ставки без тревоги. Шведский посол в Риме намекнул итальянскому министру иностранных дел, что присоединение Италии к державам Тройственного согласия может побудить Швецию примкнуть к Германии с целью помешать поражению последней, так как Швеция видит в сохранении равновесия в Европе лучшее обеспечение своей независимости. Надо было поэтому нам обдумать на всякий случай соответственные меры противодействия.
Через несколько дней после подписания Италией соглашения с державами Согласия в Ставку прибыл полковник Ропполо, совместно с которым я должен был выработать проект соответствующей военной конвенции. Я знал полковника Ропполо еще по Петербургу, но нашел в нем большую перемену. Он выглядел нездоровым, был чрезвычайно нервен, и единственной заботой его было обеспечить Италии возможно благоприятное вступление в борьбу. «Вы понимаете важность и деликатность моего акта», – говорил он мне, не убеждаясь моими доводами, что вся австрийская армия против нас и что в силу этого итальянская граница почти оголена от войск. Для меня же по указанию великого князя главным было обеспечить необходимое единство действий против общего противника.
В конечном результате наших довольно продолжительных бесед был выработан проект соглашения, в котором общей целью действий всех союзных армий (русской, итальянской, сербской и черногорской) ставилось поражение неприятельских сил, находившихся на общем австро-венгерском театре действий. Союзные армии для достижения поставленной цели обязывались, действуя друг с другом вполне согласованно, собрать на австро-венгерском театре военных действий максимум своих сил, оставляя на других фронтах лишь строго необходимое количество войск, чтобы удерживать там стратегически необходимое положение. Наступление для Италии устанавливалось в направлении на Любляны (Лайбах), откуда открывались пути на Вену или Будапешт, смотря по обстановке. Вместе с тем предусматривалось, что в случае «коренной» перегруппировки австро-венгерских и германских сил выработанный операционный план может подлежать переработке, но имея в виду прежде всего общую задачу. Весь проект военного соглашени