Версии были различны. В общем, складывалось впечатление, что император Николай II должен быть устранен от власти. По общему убеждению, это вызывалось необходимостью доведения войны до победного конца и потребностями страны, нетерпеливо ожидавшей проведения насущных реформ. Малолетний наследник цесаревич Алексей должен был заместить на русском престоле своего отца. До его совершеннолетия намечалось установление регентства в лице великого князя Михаила Александровича – брата императора Николая II. Эта комбинация считалась наиболее целесообразной с точки зрения закрепления в России конституционной монархии.
Но были и другие предположения. Известно было, что цесаревич Алексей был неизлечимо болен чрезвычайно редкой болезнью, которая в медицине называется гемофилией. Она характеризуется крайней непрочностью кровеносных сосудов и отсутствием у крови больного свойства свертывания. Вследствие этого даже ничтожный ушиб способен был вызвать у наследника кровоизлияние, в результате которого мог иметь место смертельный исход.
Начало этой болезни – характера наследственного, причем ее отличительное свойство заключается в том, что она передается по матери только мужскому поколению. Таким образом, ни мать цесаревича Алексея, ни его сестры этой болезнью не страдали.
Было также всем известно, что брат императора Николая II великий князь Михаил Александрович при многих своих симпатичных и благородных качествах обладал почти полным отсутствием воли; это могло также угрожать России в будущем многими неудобствами.
«Вы знаете Мишу, – говорила про него своим приближенным мать императрица Мария Федоровна, – поверьте, что он имеет еще меньше воли и характера, чем его брат император Николай II».
При таких условиях данная комбинация – цесаревич Алексей при регенте Михаиле Александровиче – многим не внушала большого доверия. В среде, например, земских и городских деятелей произносилось не раз имя великого князя Николая Николаевича в качестве лица, наиболее соответствующего для занятия всероссийского престола, с предоставлением стране ответственного министерства, главой которого намечали князя Г.E. Львова.
Князь Георгий Евгеньевич Львов был очень уважаемый общественный и земский деятель. Он уже давно выдвигался общественными кругами в качестве кандидата на ответственную должность председателя прогрессивного кабинета, если бы таковой сконструировался. Во время войны Г.E. Львов стоял во главе Всероссийского земского союза, много и плодотворно работавшего на фронте и в тылу по санитарно-медицинской и бытовой части армии.
Что касается царствовавших особ, то дальнейшая судьба их по осуществлении заговора точно определена не была. По мнению одних, императрица Александра Федоровна, которой приписывалось чрезвычайно дурное влияние на царствовавшего монарха, должна была удалиться в монастырь, но большинство держалось того мнения, что царственную чету лучшего всего вывезти из России в Англию.
Арест государя предполагалось произвести или в Ставке, или во время одного из переездов его из Могилева в Петербург или обратно.
Мне неизвестно, насколько осуществление этого заговора было близко к выполнению, но, по-видимому, в конце 1916 г. он находился еще только в периоде образования.
В декабре 1916 г. в Москве должен был состояться в особняке князя П.Д. Долгорукова, недавно убитого большевиками, а в то время бывшего одним из очень видных представителей либерального движения, съезд земских и городских деятелей для обсуждения общего положения в государстве. Однако явившаяся полиция не допустила этого съезда.
Тогда председатель этого съезда князь Г.E. Львов пригласил к себе вечером того же дня на секретное совещание по тому же вопросу нескольких наиболее видных деятелей, и в числе их А.И. Хатисова, состоявшего тифлисским городским головой и председателем Кавказского отдела Всероссийского земского союза городов[17]. Обрисовав перед собравшимися трагическое положение, создавшееся в России, и указав, что все попытки приблизить деятельность власти к требованиям народа не привели к положительным результатам, Г.E. Львов закончил свою речь заключением, что только выполнение дворцового переворота способно изменить положение. При этом хозяин дома указал, что престол всероссийский должен был бы перейти к великому князю Николаю Николаевичу. В доказательство того сочувствия, которое встретило бы такое решение в земских и городских кругах при условии, если стало бы возможным образование кабинета, им возглавляемого, Г.Е. Львов привел в виде справки, что у него имеется соответственное письменное заключение за подписью многих председателей губернских земских управ и городских голов, указывающих на необходимость образования такого ответственного перед страной министерства.
Приглашенные к Г.Е. Львову лица, обсудив проект, изложенный им, отнеслись к его осуществлению с сочувствием. В соответствии с этим А.И. Хатисову было поручено по возвращении в Тифлис ознакомить с сущностью этого проекта великого князя Николая Николаевича и выяснить, насколько можно рассчитывать на его в этом смысле сочувствие.
Последующая поездка А.И. Хатисова в Петроград и беседы его с некоторыми лицами, которые он вел, еще более убедили А.И. Хатисова в неизбежности принятия самых настойчивых мер к изменению существующего положения; поэтому указанное лицо по возвращении в Тифлис решилось твердо на выполнение принятого им на себя поручения.
Чтобы понять саму возможность выполнения А.И. Хатисовым этого поручения, необходимо отметить, что у этого лица установились весьма близкие отношения с графом Воронцовым-Дашковым за время весьма долгого пребывания последнего в должности наместника. Оставляя Тифлис, граф Воронцов-Дашков сообщил А.И. Хатисову, что, имея в виду встретить великого князя в пути на Кавказ, он будет рад засвидетельствовать перед ним о тех чувствах доверия, которые он питает к Хатисову. При этом граф Воронцов выразил мысль, что, по его мнению, Хатисов именно тот человек, с которым великий князь может говорить вполне откровенно, причем беседа эта будет для великого князя чрезвычайно полезна ввиду большого знания края и влияния его собеседника, приобретенного им в прогрессивных кругах общественности. Таким образом, через посредство А.И. Хатисова для великого князя открывалась возможность сношений не только с тифлисской общественностью вообще, но и с левопартийными кругами Кавказа в частности.
И действительно, о таком мнении бывшего наместника великий князь на первом же приеме с полной откровенностью сообщил Хатисову, причем последний высказал, что был бы рад заслужить такое же доверие и со стороны великого князя.
Великий князь охотно пошел навстречу частным беседам с ним А.И. Хатисова, и таким образом между обоими названными лицами с течением времени установились также вполне доверчивые отношения.
Вернувшись после своей поездки в Москву и Петроград обратно в Тифлис, А.И. Хатисов, принося великому князю Николаю Николаевичу свои новогодние поздравления по случаю начала 1916 г., не преминул испросить разрешение на особо секретную беседу по чрезвычайно важному и доверительному делу. Получив такое разрешение, Хатисов изложил великому князю картину внутреннего состояния России и проект, обсуждавшийся в Москве у князя Львова. Внимательно выслушав этот проект и ознакомившись с характером той роли, которая отводилась в проекте ему самому, великий князь заявил, что, будучи застигнут врасплох, он лишен в данную минуту возможности дать окончательный ответ, почему и откладывает свое решение на некоторое время.
Через несколько дней, пригласив к себе вновь А.И. Хатисова, великий князь отклонил от себя сделанное ему предложение, указав, что, будучи прежде всего военным деятелем, он пришел к заключению, что солдаты, отражающие русский народ, не поймут сложных комбинаций, заставляющих пожертвовать царем, и едва ли будут на стороне заговорщиков при задуманном низвержении с престола царя.
Тем не менее беседа с А.И. Хатисовым заставила великого князя еще глубже вникнуть в политические события, надвигавшиеся на Россию. Приблизительно в это же время в Тифлис совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое, видимо, ознакомило великого князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии по поводу той рискованной политики, которая велась царствующим императором и которая грозила гибелью всей династии.
Но еще ранее великий князь имел возможность быть осведомленным о грозных событиях в Петрограде из факта высылки в Персию великого князя Дмитрия Павловича за его участие в убийстве Распутина.
Есть данные предполагать, что в период времени между беседой великого князя Николая Николаевича с А.И. Хатисовым и мартовскими событиями сущность этой беседы стала известна при дворе и что в результате ее имелось даже в виду удалить великого князя Николая Николаевича на Дальний Восток, назначив его наместником этой окраины. Однако быстро надвинувшиеся события, видимо, помешали осуществлению этого предположения.
Некоторые свидетели, очень близкие к событиям этих дней, говорят, что великий князь, получив сведения о начавшемся в Петрограде революционном движении и образовании Временного правительства, вновь пригласил к себе А.И. Хатисова и поручил ему в сопровождении одного из близких к великому князю генералов объехать казармы, оповестив Тифлисский гарнизон о своем сочувствии народному движению в интересах победоносного окончания войны. О таковом же своем настроении он якобы объявил на приеме у себя и лидерам революционных партий, которые, в свою очередь, заверили его в своем к нему доверии.
Эти действия великого князя, открыто ставшего в первые же дни на сторону Временного правительства, обеспечили ему не только безопасность, но и возможность торжественного отбытия из Тифлиса в Ставку после вторичного назначения его на пост Верховного главнокомандующего.
В Тифлисе в эти дни полного безвластия стал комитет из трех лиц: самого А.И. Хатисова, г. Ж. и поручика П., символизировавших своим общественным положением и происхождением участие в управлении буржуазии, социал-демократии и армии, а по национальности – России, Армении и Грузии. Этот комитет и принял на себя заботу по безопасности великого князя и его семьи в пределах Кавказа.