великого князя находится в Киеве».
В тот же день, 24 марта, Временное правительство объявило о состоявшемся отстранении от должности главнокомандующего русскими армиями великого князя Николая Николаевича.
В заключение настоящей главы привожу выдержку из письма князя Львова, посланного навстречу великому князю Николаю Николаевичу:*
«Создавшееся положение делает неизбежным оставление Вами этого поста. Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых какой-либо государственной должности. Временное правительство убеждено, что Вы во имя блага Родины пойдете навстречу требованиям положения и сложите с себя еще до приезда Вашего в Ставку звание Верховного главнокомандующего».
Весьма характерно и отчетливо рисует всю внутреннюю сущность великого князя посланный им по телеграфу ответ:
«Рад вновь доказать мою любовь к Родине, в чем Россия до сих пор не сомневалась».
И он, великий князь, глубоко уязвленный, отошел в сторону.
Глава XIVЖизнь великого князя в Крыму и за рубежом
О жизни великого князя Николая Николаевича в Крыму сохранилось не много воспоминаний. Для составления настоящего очерка пришлось обратиться к сбору их у целого ряда лиц.
Прибыв в Крым, великий князь Николай Николаевич поселился в имении Дюльбер, принадлежавшем его младшему брату великому князю Петру Николаевичу, который, как читатель уже знает, не покидал своего брата в течение всей мировой войны. Усадьба Дюльбер находилась между Ялтой и Алупкой, в 13 верстах от первой и в 4 верстах от последней. Само имение представляло собой большой белый двухэтажный дом в восточном стиле, окруженный парком. Одной стороной имение примыкало к морю, другой – прямо противоположной – к Нижне-Алупкинскому шоссе; боковыми сторонами оно граничило: к стороне Ялты – с имением Чаир доктора Крамаржа, а с другой стороны – с Мисхором.
Из лиц императорской фамилии в Крыму поселились также приехавшие из Киева императрица Мария Федоровна и сестры императора Николая II великие княгини Ксения и Ольга Александровны с семьями. Императрица-мать вместе с великой княгиней Ольгой Александровной поселилась в Хараксе, а семья великой княгини Ксении Александровны заняла имение Ай-Тодор, принадлежавшее ее мужу великому князю Александру Михайловичу.
Члены императорской семьи прибыли в Крым в сравнительно спокойное время. Это спокойствие объясняется не только смягчением революционного задора по мере увеличения расстояния от столицы – центра восстания, но еще и особыми настроениями, царившими в Черноморском флоте и среди севастопольских рабочих. Среди всех этих элементов большинство принадлежало или симпатизировало политической партии социал-революционеров (эсеров), которые хотя и стремились к изменению государственного и социального строя России, но никак не во имя беспорядков и разрушения России, а в целях ее обновления и укрепления согласно их лозунгам. Партия эта тяготела все же к государственности и, достигнув освобождения России от самодержавного строя, поставила себе в дальнейшем целью укрепление власти Временного правительства, в котором у нее находился в качестве заложника один из видных лидеров ее, А.Ф. Керенский.
На низах, в среде матросов и севастопольских рабочих, то направление эсеров вылилось в стремление поддерживать порядок и даже внутреннюю дисциплину.
В одном из описаний того времени я нашел характерный рассказ о том, как на одного разнузданного солдатишку, неуважительно отнесшегося к старому почтенному отставному генералу, налетел в вагоне трамвая аккуратно одетый и дисциплинированный матрос эсеровского толка:
«Как ты смеешь, негодяй, оскорблять старого заслуженного человека! Вон из вагона!..»
И нахальный солдат должен был подчиниться этому приказанию, увидав, что общее сочувствие не на его стороне.
К тому же местные революционные власти не могли не считаться и с популярностью в населении великого князя Николая Николаевича, который еще в Тифлисе заявил о своей лояльности по отношению к Временному правительству, причем его заявление было встречено с доверием местными левыми кругами.
Надо еще принять во внимание, что во главе Черноморского флота стоял в то время чрезвычайно популярный адмирал Колчак. Его все уважали и слову его во флоте всецело верили. Еще в мае 1917 г. там шла настойчивая работа по подготовке к «походу на Константинополь», хотя всякому мало-мальски сведущему и наблюдательному лицу было ясно, что преодоление Босфора было совсем не под силу нашей Черноморской эскадре и что сухопутные войска, которые при этом должны были составить соответственный десант, были не более как призрак, готовый распасться при первом к нему прикосновении.
Тем не менее манящая идея захвата загадочной столицы Византии гипнотизировала флот, и каждый выход адмиральского судна в открытое море с приказом «следовать за мной» будил в матросах какое-то трепетное чувство, заставлявшее всех и вся забывать о печальных внутренних событиях и сплачиваться в одно крепкое русское целое.
Дух Черноморского флота благодаря вдохновлявшей его идее был настолько прочен, что по предложению адмирала Колчака из состава этого флота была выделена даже особая «черноморская делегация» в несколько сот человек во главе с приобретшим огромную известность своим влиянием на массы матросом Баткиным, для пропагандирования на сухопутном фронте идей патриотизма и веры в себя и в свои силы.
Но постепенно состав Черноморского флота привыкал к воодушевлявшему его наркотическому средству, и оно в конце концов перестало оказывать свое оздоровляющее действие. Рядовые члены партии социал-революционеров жаждали проявления более решительных доказательств их революционности и неудержимо катились вниз, к большевизму. К тому же в составе упомянутой выше делегации отправились в армию и многие влиятельные вожаки, прежде сдерживавшие звериные инстинкты толпы. На место их в Крым прибыли из столицы большевизанствовавшие матросы-кронштадтцы, которые привезли с собой вредную северную заразу. Престиж адмирала Колчака постепенно стал падать, и однажды к нему явилась толпа матросов, потребовавших его оружия. Взбешенный адмирал предпочел выбросить свой Георгиевский кортик в море. И хотя матросы, одумавшись, спустили в воду водолаза и вернули Колчаку его оружие, но с этого дня разложение во флоте пошло вперед быстрыми шагами. Адмирал Колчак вскоре вынужден был оставить командование флотом, и его заменила тройка, составленная из выборных матросов.
В середине декабря 1917 г. в Севастополе произошла уже первая организованная резня морских офицеров, а в феврале 1918 г. – трудновообразимая по своей жестокости и кровожадности расправа с сухопутными офицерами. Рассказывают, например, о случае, когда одного офицера бросили связанного в топку транспорта «Румыния»! Всего погибло в эти две ночи, по справедливости названные Варфоломеевскими, до 1000 офицеров!..
Трупы убитых свозили специальные грузовые автомобили на пристань, и хотя они были прикрыты сверху брезентами, но из-под них видны были безжизненно болтавшиеся руки, ноги, головы… Убитых вывозили в море, где топили.
Но рядом с очагом такого революционного усердия, каковым был Севастополь по преимуществу, в Крыму еще долго оставались нетронутыми пропагандой более тихие уголки, в которых мирная жизнь почти не нарушалась. В этом отношении особенно выделялась, например, Керчь.
В общем, власть большевиков, после октябрьского восстания прочно утвердившихся в Петрограде, лишь медленно распространялась к югу, встречая особо задерживающее препятствие на Украине. Последняя пыталась отстоять себя от большевиков, выставив лозунгом свою политическую независимость и национальную обособленность. Равным образом и в Крыму приблизительно в январе 1918 г. успело образоваться правительство, опиравшееся на курултай, или татарское учредительное собрание, и поддерживавшееся отчасти некоторыми русскими общественными деятелями.
Но все эти задерживавшие препятствия имели для распространения большевизма только временный характер. Буйствовавший Севастополь в конце концов победил, а направленные оттуда миноносцы с большевизированными черноморскими матросами, учинив ряд расстрелов и самосудов в разных городах южного побережья Крыма, подчинили их своей власти.
К февралю 1918 г. большевизм в Крыму уже успел вполне упрочиться. Особенностью его было, однако, то, что люди, захватившие власть, были поставлены не центральной большевистской верхушкой, а выдвинуты местной толпой и всего больше черноморскими матросами.
Эта особенность большевистского режима в Крыму спасла членов императорской фамилии, находившихся на южном берегу, от смертельной опасности, которая в другом случае им, несомненно бы, угрожала.
Еще в январе месяце, когда только большевистские зверства стали вспыхивать то в одном, то в другом месте, в Ялтинском районе выделился своим влиянием на массы и умением умерять их кровожадные инстинкты солдат одного из запасных пехотных полков по фамилии Батюк. В прошлом – сельский учитель, из полуинтеллигентов, несомненно, революционно-настроенный, он, однако, не был сторонником безрассудного преследования буржуазии и офицеров, почему, насколько оказывалось возможным, противодействовал дурным инстинктам толпы. Говорят, что в этом отношении на него оказывала благотворное влияние его жена, происходившая из вполне интеллигентной среды и горячо к нему привязавшаяся еще до революции. Будучи сама настроена так же революционно, она тем не менее умела отделять революционно-идейное от просто уголовного и оказывала на своего мужа благодетельное сдерживающее влияние. По-видимому, и сам Батюк был человеком идейной складки и, вероятнее всего, являлся не большевиком, а членом левого крыла партии социал-революционеров (эсеров), которая, как я уже сказал, в Крыму имела чрезвычайно сильное влияние. Тем не менее его положение было чрезвычайно трудным, и так как большевистски настроенные массы требовали во что бы то ни стало крови, то, чтобы в одном выиграть и поставить на своем, ему, естественно, приходилось в других местах делать уступки, которые впоследствии и были ему поставлены в вину.