торой было недостаточно мобилизовать всего 4 округа, дававшіе всего только 13 корпусовъ, приведенныхъ на военное положеніе. Читатель уже знаетъ, что первая же наступательная операція въ Галичину потребовала со стороны Россіи участія 16-ти корпусовъ!
Совершенно, очевидно, что каждое государство содержитъ свою армію, въ ея цѣломъ, для борьбы съ тѣмъ изъ своихъ сосѣдей, который ему въ данное время угрожаетъ. По имѣвшимся въ Россіи свѣдѣніямъ, приказъ объ общей мобилизаціи Австро-Венгерской арміи былъ подписанъ 28-го іюля и поэтому мобилизацію русскихъ войскъ, стоявшихъ на германской границѣ никакъ нельзя было, безъ извѣстной натяжки, разсматривать какъ мѣру, направленную
противъ Германіи, тѣмъ болѣе, что въ день приступа къ этой мобилизаціи Императоромъ Николаемъ II была послана спеціальная телеграмма Германскому Императору Вильгельму II, выражавшая обязательство не предпринимать никакихъ вызывающихъ шаговъ, пока будутъ продолжаться переговоры съ Австро-Венгріей.
Основательность этой точки зрѣнія въ отношеніи мобилизаціи признавалась и въ Германіи, если судить по тому, что объявивъ Россія войну, она приступила къ мобилизаціи всей своей арміи, а не только вя части, которая примыкала къ Россіи, хотя въ то время Германія ете не была въ войнѣ съ Франціей. Очевидно на берегахъ Шпрее сознавали, что, вслѣдъ за конфликтомъ съ Россіей, неизбѣженъ для Германіи конфликтъ съ Франціей, какъ не могла не сознавать и Россія, что ей предстоитъ неибѣжно имѣть дѣло, если не съ тремя западными своими сосѣдями, считая Румынію,, то во всяь-комъ случаѣ съ Австріей и Германіей, изъ которыхъ каждая въ отдѣльности требовала, для успѣшности борьбы, полной мобилизаціи звсѣхъ русскихъ вооруженныхъ силъ.
Наконецъ, мобилизація арміи не есть еще война и потому, если бы германское правительство пожелало проявить побольше хладнокровія, то оно могло бы отвѣтить на нашу общую мобилизацію не войной, а объявленіемъ у себя только общей же мобилизаціи. При такой обстановкѣ, скрестившіеся мечи могли бы еще опуститься...
Не вина, конечно, Россіи, если въ Германскомъ Генеральномъ Штабѣ не смогли отдѣлить акта войны отъ акта мобилизаціи. Подобное совмѣщеніе двухъ, казалось бы, совершенно отдѣльныхъ мѣропріятій, искусственно сокращавшихъ число мѣръ дипломатическаго воздѣйствія, было принято и въ Госсіи, но года за два или три до войны мнѣ удалось убѣдить начальника Генеральнаго Штаба и Военнаго Министра въ несоотвѣтствіи такого совмѣщенія, такъ какъ мобилизація, являясь преддверіемъ войны, въ то же время можетъ имѣть самостоятельное значеніе, въ качествѣ послѣдняго передъ войной средства въ рукахъ дипломатіи, свидѣтельствующаго о готовности довести дѣло до войны, въ случаѣ упорства противной стороны.
Въ послѣднее время, въ Германіи, къ сожалѣнію, нѣкоторыми авторами вновь поднятъ злополучный и, на мой взглядъ, ненужный, вопросъ объ отвѣтственности за минувшую войну. Эти авторы, своими талантами, а иногда и писательскимъ мастерствомъ, рисуя событія іюльской недѣли 14-го года, овладѣваютъ читателемъ, рисуя ^ему картины, хотя исторически и не всегда вѣрныя, но отвѣчающія
его настроеніямъ и потому глубоко его волнующія. Общеизвѣстно,, вѣдь, что «бег \Ѵітзс1і і'А Ѵаіѳг боя асб'адікечі»-
По отношенію къ Россіи въ этихъ трудахъ, посвященныхъ затрагиваемому вопросу, неизмѣнно склоняется имя Великаго Князя Николая Николаевича, какъ горячаго и якобы активнаго сторонника доведенія іюльскаго конфликта 1914-го года до войны. Это явленіе обязываетъ меня твердо заявить, что приписываемое Великому Князю Николаю Николаевичу вліяніе на ходъ событій, приведшихъ къ войнѣ, положительно не вѣрно. Я уже не говорю о томъ, что никакой военной партіи, ни вообще, ни якобы возглавлявшейся Великимъ Княземъ въ Россіи не существовало. Вполнѣ возможно, и даже вѣроятно, что среди военныхъ сознавалась неизбѣжность въ болѣе или менѣе близкомъ будущемъ кроваваго столкновенія на западѣ изъ-за неразрѣшимыхъ, повидимому, мирнымъ путемъ проблемъ; еще вѣроятнѣе, что много горячихъ головъ въ арміи мечтали о подвигахъ и жертвенности, которую они проявятъ въ случаѣ войны, но совершенно категорически утверждаю, что всѣ эти лица не были объединены никакой партіей и не имѣли никакого вліянія на ходъ русской политики и развитіе германо-русскаго конфликта. Въ частности, по отношенію къ Великому Князю Николаю Николаевичу, мною уже были приведены (въ главѣ Т-й) тѣ условія, которыя совершенно исключали для него возможность проявленія своего вліянія на внѣшнюю политику Россіи, вплоть до того дня, когда состоя^ ло ъ его назначеніе на постъ Русскаго Верховнаго Главнокомандующаго. Перебирая вновь и вновь въ своей памяти минувшія событія, я могу добавить слѣдующія соображенія. Въ силу традицій самодержавнаго строя, веденіе внѣшней политики въ русскомъ государствѣ составляло одну изъ неотъемлемыхъ прерогативъ Царя. Положеніе это настолько глубоко внѣдрилось въ сознаніе Верховной, власти, что въ 1917-мъ году, въ дпи обсужденія вопроса объ отвѣтственномъ министерствѣ, Государь соглашался на дарованіе такого-министерства, отвѣтственнаго передъ Думой, но лишь съ условіемъ непосредственнаго подчиненія себѣ Министровъ Иностранныхъ Дѣлъ, Военнаго и Морского, иначе говоря — оставляя такимъ образомъ понрежнему за собою руководство внѣшними дѣлами, равно какъ и вопросами войны п мира.
Я уже приводилъ фразу Императора Николая 11-го, доказывающую до какой степени Русскій Государь дорожилъ этой прерогативой руководства внѣшними дѣлами, вмѣшательство въ которыя не могло бы остаться безъ рѣшительнаго отпора съ его стороны или въ. лучшемъ случаѣ — отвѣтнаго молчанія. Къ тому же, мы знаемъг
■что Великій Князь Николай Николаевичъ, въ періодъ предшествующій войнѣ, значительно подорвалъ довѣріе къ се21бѣ со стороны Двора рѣшительной поддержкой проектовъ графа Витте, и это недовѣріе было тѣмъ сильнѣе, что его стали заподозривать въ стремлепіи занять императорскій престолъ.
По описанію В. А. Сухомлинова, одного изъ личныхъ недруговъ Вел. Кн. Николая Николаевича, послѣдній, будучи приглашенъ участвовать въ извѣстномъ засѣданіи 25-го іюля, молчалъ н усиленно нервно курилъ. Нервность въ движеніяхъ была всегдашней спутницей Великаго Князя, но и самый вопросъ, подлежавшій обсужденію, естественно, долженъ былъ вызывать у всѣхъ возбужденное настроеніе. Что же касается дополнительнаго соображенія генерала Сухомлинова о томъ, что Великій Князь «настроилъ Государя уже заранѣе, безъ свидѣтелей», то оно, составляя лишь догадку писавшаго, вполнѣ голословно и не подкрѣплено никакими фактическими данными. При извѣстной враждебности генерала Сухомлинова къ Великому Князю Николаю Николаевичу, едва ли возможно придавать словамъ его много значенія. — В. А. Сухомлиновъ, не перестававшій сводить съ Великимъ Княземъ личные счеты и, въ силу своей извѣстной неискренности, едва ли затруднявшійся дискредитировать своего врага, тѣмъ не менѣе не могъ иначе изобразить поведеніе Великаго Князя, какъ словомъ.21 «Молчалъ!». Да, молчалъ!_
Ибо Великій Князь на этомъ совѣщаніи, по своей должности Главнокомандующаго столичнымъ округомъ, являлся только въ качествѣ представителя русской арміи. Послѣдняя же, какъ таковая, никогда въ Россіи не вмѣшивалась въ политику ! « Великая молчальница ». « Га ^гадкіе шив'іЬе !», — Она только дѣйствуетъ,, но не разсуждаетъ ! Такова была ея позиція въ старой Россіи. Даже самъ военный министръ генералъ Сухомлиновъ, членъ Совѣта Министровъ, разсуждаетъ въ своихъ воспоминаніяхъ такъ: «Какъ военный министръ, противъ такого рѣшенія (частной мобилизаціи), бывшаго ходомъ на шахматной доскѣ большой политики, я не имѣлъ права протестовать, хотя бы этотъ шагъ и угрожалъ войной, ибо политика меня не касалась. Постолько же не мопмъ дѣломъ, Военнаго Министра, было удерживать Государя отъ войны. Я былъ солдатъ и долженъ былъ повиноваться, разъ армія призывается для обороны отечества, а не вдаваться въ разсужденія»21).
Такимъ образомъ, даже на уста военнаго министра была наложена, въ политическомъ смыслѣ, печать молчанія.
Великому Князю Николаю Николаевичу суждено было сыграть весьма крупную роль во внутреннихъ событіяхъ страны и во внѣшнихъ, во время войны. Что касается внѣшней политики до войны,, то я уже отмѣчалъ, что Великій Князь никогда не былъ въ мирное время предназначаемъ на постъ Верховнаго Главнокомандующаго и потому онъ не имѣлъ- ни основаній, ни возможности вмѣшиваться въ политическія событія, руководство которыми очень ревниво оберегалось Государемъ Императоромъ. Лишь будучи, послѣ объявленія Россіи Германіей воины, назначеннымъ на постъ Русскаго Верховнаго Главнокомандующаго, Великій Князь получилъ не только право, но и обязанность принимать участіе въ обсужденіи разнаго рода дипломатическихъ вопросовъ. Съ этой минуты и началось его вліяніе на дипломатію. Но только это случилось уже чьослѣ объявленія войны, когда въ его лицѣ, какъ Верховнаго Главнокомандующаго, были сосредоточены нѣкоторыя функціи, въ мирное время присущія только Верховной власти. — Такова истина.
Въ этой истинѣ вѣрно еще и то, что Великій Князь Николай Николаевичъ былъ большимъ сторонникомъ союза съ Франціей и въ глубинѣ души испытывалъ, подобно другимъ русскимъ людямъ, большую скорбь по поводу тѣхъ униженій, которыя должна была выносить его Родина, вслѣдствіе безцеремонной политики Австріи, широко пользовавшейся безсиліемъ Россіи со временъ русско-японской войны.
Если маршалу Фошу приписываются слова, когда то, якобы, имъ сказанныя о томъ, что во время войны иніересы англійской арміи были ему столь же близки, какъ интересы родной французской арміи, то о Великомъ Князѣ будетъ еще справедливѣе сказать, что военные интересы Франціи и вообще союзниковъ Россіи, онъ трактовалъ столь же горячо, какъ и иніересы ему ввѣренной Русской арміи. И это вполнѣ послѣдовательно, если принятъ во вниманіе, что Россія вела коалиціонную войну, въ которой главную цѣнность имѣетъ «общій» успѣхъ, а не успѣхъ отдѣльныхъ членовъ коалиціи.