Все мои внутренние терзания закончились, когда я после трёхчасового общения с инженерами направился в кабинет директора. Он меня ждал, хотя рабочий день практически всех служб заводоуправления уже закончился. Долго на рабочем месте Вячеслава Венедиктовича я не задержал – заключил договор о модернизации автомобиля «Форд» в целях использования его в боевых действиях 2-м Кавалерийским корпусом, после чего откланялся. Директор завода пообещал, что если автомобиль прибудет на завод завтра, то все работы будут выполнены через 48 часов. На этом моя производственная деятельность закончилась.
Когда добрался домой, начался другой вид деятельности – аналитика и бесконечные разговоры с Кацем. Опять мы сидели с моим другом до полуночи. На этот раз обсуждали не мои действия, а его визит к Родзянко и встречу с одним из лидеров «Бунда», Абрамовичем. Да, вот именно – Кац всё-таки вышел на эту контору и сегодня при встрече озадачил одного из её руководителей предложением создать государство Израиль. При этом он поразил Абрамовича тем, что инициатива эта исходит с самого верха, и великий князь Михаил Александрович, до своего отъезда на фронт, готов встретиться с руководством «Бунда», чтобы обсудить этот вопрос. А меня Кац поразил тем, что завтра встречается с Луначарским. Да-да, с тем самым. Этот будущий министр культуры Советского государства в это время сотрудничал с «Бундом», и Абрамович его хорошо знал. А хитрый Кац в своей обычной манере начал канючить, что в создаваемый им комитет по национальной политике он не может в достаточной мере набрать грамотных и образованных людей. Которые могут хорошо говорить и объяснять малограмотным людям суть политики этого комитета. Вот Абрамович и посоветовал взять на работу Луначарского. Мол, тот великолепный оратор и продвинет в массы любую идею. Естественно, Кац ухватился за это предложение. Ещё бы, он буквально лелеял мысль о создании фейковой революционной партии, а тут в его поле зрения попал такой человек, как Луначарский. Мне идея использовать хорошего оратора в наших планах тоже понравилась. Таких ораторов от бога нужно переманивать от большевиков любым способом, а уж что-что, а морочить головы даже умным людям Кац умел. Заболтает великого оратора, и тот даже не заметит, как попадёт под влияние моего друга. Не зря парень работал в НИИ Мозга и увлекался психологией.
Следующий день иначе как серым не назовёшь – и погода была мрачная, и настроение паршивое, и встречи все какие-то рутинные. Даже посещение Смольного, где Кац уже вовсю командовал нанятым им же персоналом, особой радости не вызвала. Только удивление оперативности моего друга. Только вчера были подписаны бумаги, а уже сегодня Кац давал распоряжения целой армии работяг, какой работой им заняться, чтобы привести особняк Смольного института в божеский вид. Уныло прошла встреча с петроградским градоначальником, и даже мой выезд в окрестности Шушар, где намечалась организация основной нашей базы и продуктовых складов. Несмотря на то что там было много приглашенных людей: архитекторов, строителей, подрядчиков и специалистов по логистике (тогда не было такого понятия, но я по въевшейся привычке специалистов транспортников называл именно так). Ни черта не понимая, приходилось, в силу положения, всем этим бардаком командовать. Казалось бы, окружённый суетящимися людьми, которые постоянно просили руководящего совета, но я всё равно чувствовал себя одиноким и потерянным. Не моё всё это было – разговоры, шуточки, раболепие людей, к которым я обращался, и неприкрытая лесть тех, кто обращался ко мне. Чувство потерянности и бесполезности всего того, что мы с Кацем делаем, ушло только дома.
На следующий день, хотя я и выехал из особняка с жаждой деятельности, опять стало казаться, что вся эта суета бессмысленна. Все начинания буксовали, окружающий народ как будто специально делал всё, чтобы прийти к краху. Улыбались, соглашались со мной, но вели себя как свиньи. Опять хотелось плюнуть на всё и свалить куда-нибудь подальше, где нет этих думающих только о сиюминутной выгоде кретинов. Я стал раздражительный – срывался на крик по малейшему поводу. Уже просто мечтал скорее уехать из Петрограда на фронт. Достала вся эта мышиная возня. Но это благое желание тоже сорвалось, вернее отдалилось. Директор Путиловского завода не выполнил своего обещания – переоборудовать «форд» за 48 часов. Я, конечно, выслушал причины, по которым бронирование всё ещё не было закончено, но потом опять сорвался и наорал на Вячеслава Венедиктовича. Пообещал ему, если «форд» не будет готов через 24 часа, то захвачу его с собой на фронт, где толстозадый шпак будет рыть окопы под огнём австрияков. А если он откажется это делать, то мои дикие нукеры порвут его задницу на британский флаг. После чего встал и вышел из кабинета. На душе слегка полегчало. И на встречах, которые последовали после моего посещения директора Путиловского завода, я уже вёл себя спокойнее и ни на кого не орал.
Одному человеку мой срыв пошёл на пользу – это был, конечно, Максим (водитель «форда»). Его я на сутки отпустил домой. Хотя первоначально и была мысль отправить Максима обратно в Ораниенбаум к остальным бойцам спецгруппы. Но присущий мне рационализм победил. Ведь без автомобиля добираться до полигона Офицерской школы, где тренировались бойцы спецгруппы, требовалось часов шесть-семь, не меньше. И обратно столько же. А через 24 часа нужно было получать «форд» – я был уверен, что через сутки все работы по бронированию кузова, кабины и моторного отсека будут закончены. Ведь причину, по которой обещание директора завода не было выполнено, ещё вчера устранили. Подвезли 15-миллиметровый бронелист. И как божился директор, через восемь часов работа будет закончена. Мой демарш на самом деле был не обидой, а тонко рассчитанным поступком, чтобы показать, что великого князя нельзя обманывать. Если уж пообещал сделать дело, то умри, но сделай. Психология, мля – армия многому меня научила. Боец должен знать, что командиру лапшу на уши вешать нельзя, даже исходя из самых лучших побуждений. И ещё – подобные психологические трюки и демарши помогали собственной психике не сломаться. И я держался, правда, из последних сил. И этих сил мне хватило продержаться ещё три дня. И не просто продержаться, а действовать в обычном ритме. С сумасшедшим количеством встреч и визитов в разные присутственные места. Но, несомненно, в особом ряду стоял визит к императрице Александре Фёдоровне.
В свете поездки в ставку и встречи там с главнокомандующим, обязанности которого взял на себя император и мой брат Николай II, посещение Царского Села было очень важным. Встречи с женой императора и наследником, по обоюдному мнению меня и Каца, нужно было добиваться любым путём. Я давно пытался это сделать, через знакомых Натальи старался получить приглашение в Царское Село, но всё было безрезультатно. Не хотела Александра Фёдоровна видеть Михаила. По-видимому, её очень сильно возмутила женитьба регента и брата императора на особе, не являющейся принцессой. Тем более что венчание было тайным, в Сербской церкви в Вене. К супруге великого князя ближайшие его родственники относились с глубочайшим подозрением, если не сказать презрением, полагая, что Михаил Александрович – человек бесхарактерный, всецело находившийся под влиянием жены. Если сам император несколько оттаял, когда после начала войны опальный брат умолил его дать возможность великому князю встать на защиту родины, то Александра Фёдоровна продолжала относиться к Михаилу так же холодно. А Наталью императрица вообще ненавидела. И каково же было моё удивление, когда на следующий день после инцидента у Исаакиевского собора пришло приглашение посетить императрицу. Александра Фёдоровна и цесаревич очень хотят увидеть счастливо избежавшего гибели Михаила Александровича у себя в Царском Селе в двенадцать часов. Это приглашение передала секретарю Джонсону сама фрейлина императрицы, Анна Вырубова. В Царское Село приглашался только Михаил – его супругу семья Николая II продолжала игнорировать. Ну что же, нас с Кацем устраивало даже такое приглашение. Главное, чтобы с царём была тема для разговора, которая ему была приятна и ни к чему, в общем-то, не обязывала. А что может быть лучше, чем передать привет от семьи. Я очень хотел при встрече с Николаем II иметь этот бонус. Поэтому все встречи и дела, которые были запланированы на этот день, были перенесены или вообще отменены. Добрые отношения братьев стоили отмены встречи с послом Франции и поездки на Ижорский завод.
Подготовился я для поездки в Царское Село основательно – приготовил подарки для всех членов многочисленной семьи императора. Вернее, в основном они были приготовлены ещё прежним великим князем, он, по-видимому, тоже намеревался встретиться с семьёй императора и привёз с собой с фронта несколько весьма оригинальных трофейных вещиц. Я, как выходец из XXI века, добавил к этим подаркам стандартные для моего времени вещи: женщинам цветы и шоколадные наборы, а пацану (цесаревичу Алексею) игрушку. Оригинальность моего выбора заключалась только в том, что для наследника престола я приготовил уменьшенную деревянную копию ружья-пулемёта, презентованную мне генералом Фёдоровым. Так как все мои подарки отдавали банальностью и дешевизной, я решил вести себя, как тупой солдафон. Не блистать эрудицией и интеллектом, а разговоры вести только о боях и о своих диких туземцах.
Как оказалась, это была верная линия поведения. Цесаревич был в восторге от подаренной мной игрушки. Особенно когда я рассказал, что, применив ружья-пулемёты, сотня русских солдат покрошила в капусту больше тысячи австрияков. Принцессы, да и Александра Фёдоровна, млели от моих фронтовых рассказов, особенно от ужасов, которые учиняли джигиты дивизии, которой я командовал. Охи да ахи раздавались и во время обеда, когда по просьбе Александры Фёдоровны рассказал о покушении на великого князя, уже здесь в Петрограде. Я так разошёлся, расписывая свою силу и удаль, что после обеда устроил целое шоу с разбиванием кирпичей ударом руки. В этом времени