Как бы то ни было, мы дешево отделались. Ну, попортили да расхитили имущества, но это дело наживное, как там, «спасибо, господи, что взял деньгами»?
Завершили все семейной поездкой в Троице-Сергиев монастырь, посмотрел я еще разок на рублевские росписи и уже решил, что все, эпопея с мятежом окончена ко всеобщему удовольствию.
Однако, хрен, самые страшные последствия ждали впереди.
Пока к Троице ездили, спали раздельно, богомолье ведь, практически сверхнормативный пост, а когда вернулись, Маша велела постелить себе не в нашей спальне, а на своей половине.
— Что-то случилось? — задал я, наверное, самый дурацкий вопрос в такой ситуации.
— Ты меня больше не любишь.
Увы мне, увы Василию Васильевичу…
Глава 10Дан приказ ему на запад
Всяко видал Илюха Головня: и разоренные города, и отстроенные после пожаров, но Андреевску дивиться не уставал — в шесть лет на пустом месте вырос посад! Да не махонький какой, а в тысячу человек и расти продолжает!
Вот уже год как вместо частокола встали вкруг прясла и городни, изнутри забитые землей, а снаружи обмазанные глиной, для бережения от огня. Шесть башен, в них трое ворот — Апостольские, Воскресенские и водяные, на Двину, Покровские. За башнями, в кремнике, спрятался Свято-Андреевский монастырь. Слободы и промыслы раскинулись в окольном городе, где ныне ставили острог из сплавленных по Двине бревен. И крепость, и посад, попервоначалу названные Новыми Колмогорами, все больше именовали по монастырю — Андреевском.
По всему, удачное место для него выбрали — удобное и рыбакам, и кто морского зверя промышляет, и кто по Дышучему морю с самоядью торговать ходит. Землицы окрест много, только рожь худо растет. Оттого государевы хлебные обозы идут чуть ли не круглый год, заполняя немалые амбары. Ставрос как-то говаривал, что запаса хватит на четыре лета.
Добрую крепость поставили, со рвом, с надолбами, с пороховым погребом и двумя десятками устюжских пушек нового образца. От разбойных мурманов и того много, но государь все равно обещал прислать еще, и наказал везти в город и понемногу запасать камень…
Два шпиля втыкались в небо — церкви, что поставили три года тому, и сторожевой вышки. Головня усмехнулся, вспомнив, что когда пришла государева грамотка ставить вышку в двадцать саженей, у него с архимандритом целая пря случилась, — негоже возносить выше креста! Уж как спорили, как уламывали — уперся отче и ни в какую! Да еще анафемой грозил!
Илюха тогда приказал надставить шатер церкви и поднять крест елико возможно, вышку же отстроить на сажень ниже, а на Москву отписал. О прошлом годе преосвященный митрополит Николай прислал свое благословение на вышку в двадцать саженей, отчего архимандрит озлился и целый месяц Илюху под благословение не подпускал.
На саму верхотуру Головня слазал дважды — сразу после достройки и как приехал из Москвы особый дозорный. Привез он приписаное к крепости личное государево имущество — зрительную трубу, чудо великое, в коей дальнее близким кажется. Некоторые полагали оную трубку искушением от нечистого, да только по ней «Отче наш» написан и Крест Животворящий об осьми концах медной зернью выложен.
Но то вещь тайная, выносить с вышки запрещено, как и рассказывать о ней посторонним, а даже и своим домочадцам, а кто запрет преступит, того велено бить кнутом без жалости. Хранится она в замшевом туле, передается от дозорного к дозорному с великим бережением, но только государеву человеку дозволено чистить и смазывать трубку.
Вот в нее и разглядел востроглазый паренек давно чаемые англицкие корабли, что шли к Андреевску под красными крестами на белых прапорцах.
Едва получив весть о том, что гости показались на виднокрае, Головня еще раз проверил, все ли готово, все ли успели довезти. Купцу ведь каждый день дорог, ждать — деньги терять.
Меха в бертьяницах преизрядно, да еще Елисей Груздь успел до Мезенского острога обернуться, где дважды на год большой торг с пермянами и самоядью. Мягкой рухляди нынче набралось много — сверх всего запаса государев воевода Вышата Ахмылов с Камы особый обоз прислал. Тамошние людишки мех над паром выделывают, отчего шкурки становятся дымчатые, да мягкие, словно пух.
Привел обоз подручный Ахмылова, из жильцов московских, с кем Головня в Спас-Андронике у греков-номикосов учился. Вот он сказывал, что ставят там по рекам по Чусовой да по Вишере крепкие городки и сажают туда охочих людей да великому князю изменников, казни избывать. И те людишки который год с рудознатцами от Чердыни и Перми на Камень ходят, бережения ради.
Что из красных песков в чердынских краях медь плавят и добывают змеевик-камень на поделки, Илюха знал, что иные руды ищут и находят, тоже знал. Из той меди да англицкого олова государевы мастера Кассиодор и Збынек многие пушки и колокола льют. Но знакомец шепнул, что не только медь и железо есть на Камне: будто по речкам по Улсе, Сурье, Кутиму да Велсе золото рассыпное сыскали.
Но то знание тоже тайное, не для всех. Уж англянам про то ведать точно не положено. Как и про вологодскую эр-го-ста-сию, прядильню великую, где чуть ли не сто человек работает, и в которую свозят пеньку с окрестных уездов. Англяне-то в прошлые разы распробовали канаты да веревки, да пожелали впредь смоленые покупать. Пожалуйте, гости дорогие, для вас нынче целый амбар мотками забит.
Есть и мыло, и наливки в стеклянных бутылках, и тертый до гладкости змеевик-камень и многие другие государевы товары. Вроде все готово, но без неурядицы не обошлось — Ставрос на лодейном поле под англян три вымола построил, а они в пять кораблей пришли!
Встречать их весь посад вышел, все светские братья — послушники без пострига, даже почти все монахи. Да что там братия, ученики, что в сколии монастырской сидели, сорвались и смотреть побежали, за что потом были розгами сечены. Новенькие, порядков еще не знают. Много сюда народишку прибывает от Вологды, от Галича, от Соли Вычегодской, даже с самого Новгорода. Их-то сразу видать — о себе высоко понимают, но уважение оказывают, Ильей Гавриловичем величают, по отчеству. Приятно, что не говори.
— Караки большие, наряду на них много, людишек пол-триста, — докладывал Затока. — Четыре с торгом, пятый корабль в охрану, чтобы от дацких немцев и мурманов идти бесстрашно, головой же на нем сын боярский Ульян Разсон, а с ним торговые мужики Иван Бекер, да Фома Кирби, да Яков Пекот, да Егорей Торсен.
— Куда пятый корабль отвернул, сказывали? — насупился Илья.
Вот только не хватало, чтобы англяне в Дышущем море шастали, ходы высматривали.
— Иван Бекер баял, что Разсон пошел мурманов проведывать, чтобы сюда, на корельское устье, безвестно не пришли.
— Скажи Елисею, чтобы сам сбегал посмотреть, али кого из опытных мореходов послал за англянами приглядеть.
Едва Затока обернулся, как явились сами Бекер и Кирби, с улыбками до ушей:
— Сколь рады видеть сэра стольника…
— Окольничего, — прервал льющуюся из англян радость Головня.
Минут пять ушло на поиск подходящего перевода, сошлись, что окольничий еще не лорд, но уже не стюард. Звание государь дал вперед, поездки ради: велено Илюхе, а с ним иным людям, отправляться за море с англицкими гостями. Головня когда грамотку с указом прочел, понял, почему князь-Василий с первого же появления англян их язык учить заставлял. Да прислал ведающего их наречие толмача, из рижских немцев, да велел тех англицких прикащиков, кто в Андреевске зазимовал, всякий час выспрашивать.
Закончив с поздравлениями, Кирби перешел к жалобам:
— Кораблю места у пристани недостало, разгрузка затягивается, время уходит!
— Позапрошлый год разгрузились в два дня, так за навигацию успели дважды обернуться! — покивал Бекер.
— Вы прошлый год двумя кораблями тогда ходили, «Гуд Хоуп» и «Гуд Траст», а нынче четырьмя, баш на баш и выходит.
— Так оборот больше, если четырьмя обернуться… — начал было объяснять Бекер.
— Эээ, нет, гости дорогие! — лукаво улыбнулся Головня. — Великий князь путь чист дал пяти кораблям в год.
— Пять в год это очень мало! — заволновался Кирби.
— Можно и больше, но то позволено будет только торговому братству, в кое с нашими купцами совокупиться надобно.
И подал им грамотку.
Англяне, пока читали, то глаза пучили от изумления, то губы растягивали в улыбке, но как закончили, Кирби сказал:
— Компани дело доброе, но учреждение оной без королевского решения невозможно.
— Ну так съездим в Англицкую землю, к крулю вашему, — и предъявил Илюха вторую грамотку.
У англян-то рожи вытянулись, да с государем не поспоришь. А когда Илюха сказал, что с ним посольский дьяк, да торговый мужик, да Затока, да толмач, да слуги пойдут… Оба англянина в голос завопили, что на кораблях места нету, что одного, край двух человек, возьмут, а десятерых, да с посольскими поминками, невозможно никак!
— Коли я один приеду, а хоть бы и вдвоем, — строго отмел возражения Головня, — государю вашему великое умаление чести будет. Тем паче, если без поминков. Мыслю, что вас он не пожалует и новую компани учредить не дозволит.
Англяне призадумались, да Илюха им медку добавил, чтоб сговорчивей были: великий князь разрешил часть товара отпустить без оплаты, на пробу. Полотно льняное, да пищали устюжские на вертлюгах, зело годные к морскому бою. А как Головня назвал, почем впредь их торговать будет, так Кирби да Бекер примолкли, а глаза их от жадности забегали. Еще бы, столько товара, да с оплатой через год! Но все равно Бекер попытался цену сбить — дескать, товар новый, и как еще с ним повернется, неведомо.
— Ну, нет так нет, — притворно вздохнул Головня и потянул список к себе.
— Почему же нет, — зло зыркнул на Бекера Кирби. — Мы согласны!
— Коли мы урядились, дам своих людей, караки ваши разгрузить и товары в них покласть. Своих же людей отпустите отдохнуть, им в кабаке за государев счет нальют. Но предупредите, чтоб без непотребства, с этим у нас строго!