– Вы поймите, Вячеслав Константинович, – говорил Плеве старший лейтенант Мартынов, – терроризм и шпионаж нынче ходят по одной узкой тропке и зачастую террористы работают по указке иностранных заказчиков, подготавливая убийства русских адмиралов. Вместе с японской разведкой против нас, так сказать, глобально, сейчас действуют британские, а также германские и даже французские разведслужбы. При этом на местном, так сказать, уровне, в Финляндии особо активны шведы, жаждущие реванша за Полтаву и Гангут, а на Кавказе и Туркестане турки, которым в прошлом тоже немало досталось от русского солдата.
И снова все впустую – с тем же успехом старший лейтенант Мартынов мог бы раскрывать тонкости контрразведывательной работы перед чурбаком, на котором тешут кол. Никакой разницы с головой господина фон Плеве. Этот человек был свято уверен в существовании некой внутрироссийской группы главных революционных заговорщиков, после ареста и устранения которых все проблемы с террором и революционными выступлениями решатся сами собой. Это уже, простите, не вопрос тех или иных фактов, которые можно обсуждать, а вопрос веры, или, скорее, суеверия…
Когда господин фон Плеве, напоследок окинув нас тяжелым взглядом, ушел, в комнату, где мы вели переговоры, зашли вдовствующая императрица и император. Сморщившись от плавающего слоями табачного дыма и взмахнув несколько раз веером, разгоняя особо нахальные клубы, Мария Федоровна вздохнула и задала только один вопрос, который, в общем-то, был уже не нужен, потому что и она, и ее сын слышали весь разговор до последнего слова.
Я честно ответил, что Вячеслав Константинович обнаружил качества человека, безукоризненно преданного России, престолу и императору лично, но на этом все положительные качества заканчиваются, а все остальное они слышали сами. Тут надо что-то делать, иначе даже со всем нашим противодействием вполне может случиться повторение пройденного материала.
Николай нахмурился и сердитым тоном сказал:
– Господин Иванов, вы же сами сказали, что господин фон Плеве безукоризненно предан нам и России, и мы считаем неправильным выгонять нашего верного слугу только потому, что он недопонимает какие-то там ваши теории…
– Ваши императорские величества, – поднял руку старший лейтенант Мартынов, – не надо никого выгонять, тем более Вячеслава Константиновича. Для обеспечения государственной безопасности требуется спецслужба, отдельная от других ведомств и независимая от МВД, которая будет напрямую подчиняться первому лицу государства и которой в итоге будет дело до всего, что может повредить этой самой государственной безопасности. Собрать туда лучших молодых специалистов от департамента полиции, отдельного корпуса жандармов, налогового ведомства, а самое главное – армейских и флотских офицеров, имеющих соответствующие склонности, – и поставить перед ними ясную и четкую задачу. Пусть делают что хотят, но угрозы существованию Российского государства должны быть устранены. И вот когда господа, сидящие по Лозаннам, Бернам и Женевам и рулящие оттуда террором в России, узнают, что им под задницу тоже могут подсунуть полкило динамита… Ну вы меня понимаете. А за МВД оставить городовых, уголовный розыск и прочее городское и сельское благочиние – на радость добропорядочным обывателям.
– Я вас понял, Евгений Петрович, – кивнул император, – такой вариант, наверное, будет наилучшим. Но скажите, как вы предлагаете назвать эту вашу спецслужбу и кого назначить ее руководителем?
Старший лейтенант Мартынов пожал плечами.
– Поскольку, Ваше Величество, – сказал он, – желательно, чтобы аббревиатура была благозвучной, назвать эту структуру можно Службой имперской безопасности, сокращено СИБ, или министерством государственно безопасности, то есть МГБ… Возможно, до уровня министерства служба дорастет не сразу, но начинать бороться с врагом всерьез требуется немедленно, иначе мы рискуем прозевать следующую волну террора. А руководителем этой спецслужбы я бы предложил назначить полковника Зубатова. Он умен, предан Вашему Величеству, имеет практический опыт работы и, самое главное, находится в контрах с господином Плеве, а следовательно, не будет сговариваться с ним за вашей спиной.
– Зубатов… – несколько разочарованно протянул Николай, – как же, помню такого. Кажется, он возился с какими-то там прожектами рабочих экономических обществ… Стоит ли вообще доверять такому человеку?
– Но, Ники! – воскликнула Мария Федоровна, – полковник Зубатов – это один из твоих самых преданейших слуг.
– К вашему сведению, Ваше Величество, – поддержал я вдовствующую императрицу, – когда в нашей истории полковник Зубатов узнал о вашем отречении от престола, он тут же застрелился, понимая, что все, чему он служил, прекратило свое существование и ему теперь незачем жить. А что касается идеи господина Зубатова о создании подконтрольных правительству рабочих профсоюзов, то должен напомнить вам очень простую и древнюю истину – то, что вы не можете победить, необходимо возглавить. Подконтрольные правительству профсоюзы сделают то, что не в силах сделать будет никто, то есть исключат стачки из числа методов конкурентной борьбы…
– Вот видишь, Ники, – сказала сыну вдовствующая императрица, – соглашайся. В конце концов…
– В конце концов, маман, – сказал Николай, – в самом ближайшем будущем я собрался уходить на покой, так что это будет уже не мое дело, а дело моего преемника или преемницы. Но я согласен, что Службе Имперской Безопасности быть, и немедленно дам указание вызвать сюда господина Зубатова. И если господин фон Плеве вздумает противиться Моему указанию, то пусть пеняет на себя. Впрочем, на этом все, господа. Пойдемте, маман, нам еще много чего надо обсудить.
16 мая 1904 года, вечер. Царское Село, Александровский дворец.
Надворный советник (подполковник полиции) Зубатов Сергей Васильевич.
Три дня назад, около полуночи, в дверь дома в котором я квартировал, громко постучали. Грешным делом я подумал, что, даже запихав меня сюда, в захолустную глушь Владимира, господин фон Плеве не успокоился и решил загнать меня еще дальше на восток, в какой-нибудь Тобольск или Туруханск. Однако когда я открыл, то увидел, что это всего лишь местный почтмейстер – существо безобидное, деликатное, хотя по вечерам и очень сильно пьющее. Бело видно, что совсем недавно с беднягой произошло нечто такое, что заставило его разом протрезветь. По крайней мере, на это указывали бледный вид и крупные капли пота на лбу.
– Вам телеграмм-мма, – пробормотал почтмейстер, протягивая мне сложенный вдвое бланк, на лицевой части которого был вытиснен большой двуглавый императорский орел, – императорская, от самого государя-императора Николая Александровича. Получите, распишитесь.
Итак, находясь в состоянии изрядного замешательства, я принял бланк из почтмейстерских рук, разорвал заклейку и, развернув бланк, прочел:
– «Уважаемый господин Зубатов. Мы повелеваем, чтобы получением сего вы незамедлительно прибыли к Нам в Александровский дворец Царского Села за получением нового служебного назначения. Любую попытку помешать вам в этом мы будем считать нарушением Нашей священной монаршей воли. Подписано собственноручно: Николай.»
Сказать честно, в первый момент я был ошарашен так же, как и несчастный почтмейстер, который, получив такую телеграмму, в верноподданическом экстазе решил самолично отнести ее адресату. А то как бы чего не вышло. А ведь что-нибудь обязательно выйдет, потому что, узнав об этой телеграмме, господин фон Плеве будет натурально взбешен. И выплескивать свое бешенство он станет на подчиненных, которым придется провести несколько неприятных деньков. И хоть прежде я принял твердое решение окончательно отойти от дел и более не играть в эти игры, у меня даже мысли не возникло о том, чтобы не выполнить повеление Государя. Если я ему нужен, то требуется бросить все и бежать на зов. Причем не в рассуждении собственной карьеры, а исключительно исходя из государственной пользы. И плевать на господина фон Плеве. Конечно, он может попробовать устроить мне дополнительные неприятности, но они ничего не стоят по сравнению с вызовом от самого Государя.
Той ночью я никак не мог заснуть и проворочался до первых признаков рассвета. Меня мучили размышления о том, для чего же я понадобился Государю. Но, несмотря на все мыслительные усилия, я так и не пришел ни к какому определенному мнению. Для должности министра я был человек молодой и малозначительный, а чиновниками ранга ниже министра Государь, скорее всего, лично не занимается.
Утром, перед тем как отправиться на вокзал, я заехал в Полицейское городское управление на Девическую улицу в дом 19, к Владимирскому полицмейстеру, коллежскому асессору Иванову, которому вменялось контролировать мое пребывание во Владимирской ссылке, и с некоторым чувством злорадства продемонстрировал ему послание государя-императора. Тот, конечно, уже был проинформирован о факте получения мною таковой телеграммы, но не имел даже малейшего представления о ее содержании. В выражении его лица, когда он читал повелевающие строки императорского послания, смешались ужас и благоговение; несколько раз он бросил на меня удивленно-недоумевающий взгляд из-под развесистых бровей.
Благоговение проистекало из того, что за весь срок его службы такому мелкому чиновнику, как коллежский асессор, еще не доводилось (да и, наверное, не доведется) держать в руках телеграмму, можно сказать, собственноручно отправленную государем-императором, а ужас был вызван тем, что эта телеграмма принуждала полицмейстера нарушить строгие указания, данные ему вышестоящим начальством. После некоторых колебаний (ибо господин фон Плеве имеет очень тяжелую руку и дурной нрав) полицмейстер встрепенулся и сообщил мне, что я, разумеется, обязан исполнить повеление государя-императора, но при этом мне (под мою личную ответственность) запрещается отклоняться от маршрута, вступать в контакты с моими бывшими сослуживцами, а также посторонними лицами. Ну, ничего иного он сказать и не мог.