Я понимала, что она права, но как только набиралась решимости сказать своему милому об этом, что-то останавливало меня – ну вот словно кто-то невидимый рот зажимал. Кроме того, я стала какая-то мнительная, эмоциональная, иной раз непроизвольно накручивала себя. Раньше такое «типично женское» поведение было мне вообще несвойственно. Наверное, это все гормоны, утешала я себя. Но факт оставался фактом – я боялась сказать Одинцову о своей беременности. Боялась в первую очередь того, что вдруг он прореагирует совсем не так, как мне бы хотелось в идеале. Может быть, он считает, что еще не время… Что если нахмурится, помрачнеет и посмотрит на меня этак осуждающе – что вот, мол, залетела, а с ним не посоветовалась… Надо было предохраняться, мол, ты же женщина, должна быть ответственной… О ужас, и как я это переживу?
А еще я опасалась, того что он тут же отправит меня на материк – и все, сидеть мне, как клуше, вдали ото всех событий и шить распашонки… Такого расклада я категорически не желала. Ну и еще… еще мне было стыдно. Наверное, общение с одухотворенной, принципиальной Ольгой так повлияло на меня, но я не могла отделаться от чувства, что наша внебрачная связь с Одинцовым, как ни крути, а греховна. И хоть я пыталась смеяться над собой – ничего не помогало. Не дело это – беременеть вне брака. Эта мысль все время сидела у меня в голове и привносила горькую нотку в общее ощущение счастья и небывалого чуда. Я стану матерью?! У меня будет мой сладкий, милый малыш, плод любви – нежданный, но уже горячо любимый… Я теперь думала об этом малыше каждый вечер перед тем как заснуть – и от умиления слезы катились по моим щекам – слезы, которых никто никогда не должен был увидеть. Ведь я – железная Дарья Михайловна, суровая и решительная, как настоящая валькирия, как прозвали меня местные офицеры, совсем не склонная к сантиментам. Никто не узнает, как я разговариваю со своим животиком, как глажу его и шепчу всякие глупые сюсюкающие нежности…
За эти два дня я успела оценить то, насколько тактична и великодушна по отношению ко мне Ольга. Я ни разу не почувствовала с ее стороны ни капли осуждения в свой адрес. А ведь в это время беременность вне брака даже не то что осуждалась – это приравнивалось к катастрофе. Ну, то есть в некоторых случаях, конечно, все успешно заканчивалось браком, но дело было не в этом. А в том, что внебрачная половая связь и так-то считалась грехом, а уж младенец, зачатый без Божьего благословения… Теперь я понемногу начала осознавать, что во всем этом, что раньше я считала чепухой, есть глубокий духовный смысл…
Ольга ненавязчиво подталкивала меня к тому, чтобы сделать признание отцу ребенка. Она говорила, что это нужно сделать поскорее. Говорила, что мне и самой тогда легче станет. Чтобы сподвигнуть меня на это, она рассказывала мне, как у нас ним будет происходить свадебный обряд. «Он будет счастлив взять тебя в жены пред лицом Господа, Дарья, – горячо убеждала она меня, – вот увидишь, Отец Небесный простит вам этот грех, раз уж совершили вы его по любви, не ведая что творите… Я знаю. Я молюсь за вас каждый вечер… Решайся уже, милая Дарьюшка…»
А я лишь кивала, а у самой все трепетало внутри при мысли о признании…
И вот сегодня наконец я сказала себе, что подойду к Одинцову и все выложу, как на духу – и тогда будь что будет. Но исполниться моим планам было не суждено…
Когда я узнала, что над нашей базой нависла серьезная угроза, я моментально передумала сообщать свою пикантную новость. Ведь меня тогда точно ушлют – ну вот как пить дать! Да и вообще – не стоит доставлять Одинцову лишних хлопот… Ему и так предстоит нешуточное дело. Воевать – это дело военных моряков и они его знают; но, Господи, сколько потом после всего этого будет политической вони – ни в сказке сказать, ни пером описать… И разбираться во всем этом придется моему Павлу Павловичу. До меня ли и до моей беременности тогда ему будет?
Когда весть о предстоящем нападении британцев уже была озвучена в узком кругу из меня, Ольги и Великого князя Александра Михайловича, мы с моей августейшей подругой обменялись многозначительными взглядами. «Теперь – ни за что не скажу!» – говорили мои глаза. «Понимаю… И не осуждаю… Но все же считаю, что это неправильно», – отвечал ее взгляд.
После нашего собрания, когда еще никто не успел разойтись, Ольга решительно подошла ко мне и взяла под ручку.
– Милая Дарья! – сказала она, – не откажешь ли мне в любезности поучаствовать в написании письма моему брату?
– Конечно, не откажу, – ответила я.
После этого мы отправились в ее каюту.
В каюте Ольга достала бумагу (у нее имелась папка с тиснеными листами, которую предписывалось использовать именно для написания писем) и взяла шариковую ручку.
О, эти шариковые ручки! Обитатели этой эпохи стали просто сходить по ним с ума, когда обнаружили, какой это чудесный предмет. Мне стало известно, что многие из местных (в основном, офицеры) даже предлагали «нашим» приличные суммы за обладание этой уникальной вещью. Если удавалось ее заполучить, они чувствовали себя настоящими баловнями судьбы и при случае старались непременно продемонстрировать сей раритет. Многие счастливые обладатели ручек даже завели себе по маленькому блокнотику и при каждом удобном случае туда что-нибудь записывали. Это были статусные предметы – ценней, чем ручки Паркера с золотым пером, которые тоже только что появились в продаже.
Ручка, которой собиралась писать Ольга, была подарена ей Одинцовым. Это была необычная ручка – впрочем, в НАШЕМ мира вполне привычная. Она имела четыре стержня разных цветов и маленький фонарик, чтобы писать в темноте. Ольга была несказанно счастлива получить такой подарок, и даже в те минуты, когда она не пользовалась ручкой, часто брала ее в руки и забавлялась с ней, меняя стержни, включая и выключая фонарик. С благоговением она называла шариковую ручку «чудо-пером».
Я заметила, что Ольге нравятся фиолетовые чернила. Приятной неожиданностью для нее было еще и то, что чернила в каждом стержне имели приятный аромат, у каждого свой. Как-то она с какой-то стыдливостью поведала мне, что «изводит зазря чернила в чудо-пере» – то есть рисует ею.
«Ах, душечка Дарья, я просто не могу удержаться! – возбужденно говорила она мне, – такие прекрасные рисунки получаются, еще и в цвете! А ведь когда-нибудь чернила закончатся – и это будет весьма и весьма печально…»
В ответ на эти слова я только рассмеялась и постаралась ее утешить:
«Ольга, не переживай. Рисуй, если тебе хочется. Надеюсь, скоро мы наладим выпуск таких вот ручек, и тогда в них не будет недостатка. Наши технические специалисты уже работают над этим. Ого, мы еще и на экспорт будем их продавать!»
И вот сейчас Ольга сидела передо мной с задумчивым видом, склоняясь над листом бумаги и держа в своих тонких аристократических пальчиках свое «чудо-перо». Честно говоря, я не знала, каким образом я могла поучаствовать в написании ею письма брату. Наверное, она просто хотела, чтобы я была рядом. А может быть, она и вправду собиралась советоваться по поводу тех или иных речевых оборотов, ведь, как она сама со вздохом призналась однажды, русским языком она владела гораздо хуже, чем, к примеру, английским. Теперь же ей хотелось в полной мере использовать всю красоту и выразительность русского языка.
Ручка заплясала по бумаге. На плотную голубоватую бумагу ложились ровные, округлые мелкие буковки. Мои ноздри уловили нежный запах фиалки…
За Ольгой интересно было наблюдать. Писало она сосредоточенно, старательно, изредка замирая и шевеля губами. Иногда она поднимала голову и обводила каюту невидящим взглядом; разнообразные эмоции пробегали по ее лицу – то оно становилось суровым и решительным, то нежным и сочувствующим, то вопрошающим и вдохновенным. В каюте стояла тишина – и только слышно было, как тикают часы на стене да жалобно жужжит под потолком случайно залетевшая сюда мушка.
Несколько раз Ольга и вправду спросила меня, как будет правильней выразиться, и я помогла ей по мере своих знаний – уж по русскому-то языку я имела в школе твердую четверку.
Наконец она закончила писать. Едва слышно вздохнув, Великая княгиня улыбнулась, быстро пробежала написанные строчки глазами, и наконец подняла на меня взгляд.
– Ну вот, милая Дарьюшка, кажется, я без черновика обошлась… – сказала она. – Даже странно… Воистину Муза стояла за моей спиной. Давай я тебе прочту, а ты скажешь, может, что добавить…
Не выпуская «чудо-пера» из пальцев, Ольга принялась читать. Делала она это с выражением, с чувством – так, что меня даже пробрало.
– «Дорогой мой братец Никки! Шлю тебе привет с края земли, с островов Эллиота, где нынче происходят важные – можно сказать, решающие – для Российской Империи события. Ты непременно должен представлять себе все то, чему я ныне являюсь свидетелем, и потому постараюсь описать все как можно достовернее. И начну, пожалуй, с того, что просто невозможно отложить на конец письма – ибо это основное, ради чего я и пишу тебе, оно просто распирает меня и требует быть немедленно высказанным, не считая той причины, что ты обязан знать это как Император всея Руси.
Сегодня нам стало известно, что англичане подготовили коварный план по захвату этих островов с целью взять в плен всех важных персон, которые сейчас здесь находятся, в первую очередь твою любимую сестру Ольгу и друга детства Сандро, а всех остальных беспощадно убить. По крайней мере, так говорит господин Одинцов, и я ему верю, потому что иначе зачем им было присылать к островам Эллиота весь свой флот. Поистине эти потомки гнусных морских разбойников не имеют никакого понятия о человечности, раз предполагают действовать такими подлыми методами. Но после того как я познакомилась с историей будущего, этот факт уже не удивляет. Если бы этот план удался, то тебя стали бы шантажировать жизнями близких тебе людей для того, чтобы ты изменил свою политику или отрекся в пользу нужного британцам претендента.
Но я уверена, что все гадкие интриги и бессовестные планы англичан не будут иметь ни малейшего шанса на исполнение. Ведь они даже н