** Родители Петра Ольденбургского были люди более чем приличные, отец Александр Петрович Ольденбургский свою жизнь посвятил, во-первых, военной медицине; во-вторых – искоренению в армейской среде гомосексуализма. Если в первом он весьма преуспел (при его содействии были открыты: Институт Экспериментальной Медицины, противочумная лаборатория в форте Александра I и Гагрский климатический курорт), то со вторым вышла досадная оказия. Судьба жестоко подшутила над Александром Петровичем – его главной неудачей в столь богоугодном деле являлся его же единственный сын Петр. Мать, Евгения Максимилиановна Ольденбургская (Лейхтенбергская) тоже не была обычной домохозяйкой или светской прожигательницей жизни. Для того, чтобы перечислить все ее добрые дела и попечительские должности в научных, культурных и благотворительных организациях, понадобится целая страница. И вот вдруг у двух таких замечательных людей сын вырастает полным моральным уродом. Наверное, природа на нем хорошенько выспалась, а не просто отдохнула.
*** вроде бы в нашей истории такое бывало и Ольга оплачивала карточные долги своего псевдосупруга.
Прикурив папиросу, Петр Ольденбургский огляделся по сторонам. Несмотря на заливающий все вокруг призрачный белесый свет белой ночи в этот слишком ранний (или поздний) час, улицы и Михайловская площадь, лежавшая прямо перед ним, были пустынны. Как там писал Пушкин (герцог был образованный человек): «Пишу, читаю без лампады, и ясны спящие громады пустынных улиц, и светла Адмиралтейская игла. И, не пуская тьму ночную на золотые небеса, одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса.»
Впрочем, улицы оказались не совсем пустынны. Вон в отдалении маются вышколенные извозчики, смеющие подъезжать ко входу в Дворянское собрание только для того, чтобы высадить или взять игрока – ой, простите, седока.
Герцог поднял руку, и, чуть повысив голос, произнес: «Эй, милейший!». Тишина в городе стоит такая, что эти негромкие вроде бы слова услышали – и одна из колясок, запряженная парой вороных коней, тронулась в его сторону. По сытым, блестящим бокам лошадей, мягкому ходу коляски и отсутствию обычного дребезжания колес по камням было понятно, что это коляска-люкс с воспетыми поэтом Северяниным эллиптическими рессорами и пневматическими шинами, в которой будто не едешь, а плывешь над землей. Полог над пассажирскими местами поднят, но это и понятно. Игроки, разъезжающиеся из Собрания в столь поздний час, совсем не желают, чтобы их лица срисовали (то есть запомнили) маячащие на каждом углу дюжие городовые.
Коляска остановилась прямо напротив герцога, и Петр Александрович доверчиво поставил ногу на приступку. Тут же он увидел, что там, внутри, уже сидят – и это двое очень хорошо одетых господ. Не успел он в ошеломлении дернуться, как в руке одного из них блеснуло вороненое тупое рыло автоматического пистолета Браунинга. Второй довольно вежливо произнес:
– Ну что же вы, Петр Александрович… Чего остановились? Лезьте, лезьте к нам внутрь, не смущайте городового и швейцара; а так, если что, то они вам не помощники, вы уж поверьте…
В такую ситуацию Петр Ольденбургский попадал первый раз и потому безропотно влез внутрь, удобно разместившись на мягком сиденье между двумя своими посетителями. Кучер цокнул на лошадей и коляска тронулась – действительно плавно, будто поплыла над землей.
– Господа… – через некоторое время выдавил из себя не на шутку напуганный герцог, нервно ерзающий на сидении, – могу поклясться вам чем угодно, но у меня при себе совершенно нет денег.
– Ты слышал, Сергей Васильевич, – сказал в ответ тот похититель, что с пистолетом, – он думает, что мы его будем грабить. Три раза «Ха», как говорил один известный персонаж.
Слова эти показались герцогу наполненными зловещим смыслом, и он занервничал еще больше, чувствуя, как по спине стекают струйки холодного пота.
– Милейший Петр Александрович, – сказал тот, кого назвали Сергеем Васильевичем, – ваши деньги нам не нужны, вы совершенно неправильно определили направление нашей деятельности. Мы, знаете ли, такие бессребреники, что иногда хочется проверить, не режутся ли за спиной крылья.
При этих словах приятель говорившего многозначительно хмыкнул.
«Убьют! – внутренне холодея, с ужасом подумал герцог, – обязательно убьют! Лица без масок и вообще… неважно, что им надо, но, в конце концов, они меня непременно убьют. Наверняка уже решено сделать именно так, чтобы я никогда и никому не смог ничего рассказать…»
Петр Ольденбургский, и без того не отличавшийся здоровым цветом лица, вдруг побледнел так, что стал похожим на родного брата графа Дракулы.
– Ну не пугайтесь вы так, – миролюбиво, с интонацией сытого кота, сказал тот, который с пистолетом, – не собираемся мы делать вам ничего плохого. Просто поговорим, и все. Правда, в ходе разговора вы получите от нас одно деловое предложение; а уж принимать его или отказываться, будет только вашим делом, как и наступающие в том или ином случае последствия.
– Да, – поддержал своего анонимного товарища Сергей Васильевич, – не будет никаких принуждений, только ваша добрая воля.
– Да, господа, – сказал герцог, вытирая пот со лба большим клетчатым платком, – я вас слушаю.
– Дело в том, – сказал тот, что с пистолетом, – что мы принесли вам благую весть! Вы совершили два ужасных государственных преступления…
– Но у вас еще есть шанс все исправить и избежать наказания, – подхватил второй похититель, который Сергей Васильевич. – Пока есть…
– Постойте, господа, – проблеял ошарашенный Петр Ольденбургский, – я не понимаю, о чем речь и какие преступления я совершил?
– А то как же, – воскликнул Сергей Васильевич, – во-первых, вы совершили богохульство, а во-вторых, оскорбление Величеств. Каждое из этих деяний по отдельности караются восемью годами каторги, вместе это будет шестнадцать лет катания тачки на Акатуе или на стройках Сахалина.
– Постойте, господа! – жалобно мяукнул герцог, – какое богохульство? Какое оскорбление величеств? Я, наверное, тогда был очень сильно пьян, потому что ничего такого не помню.
Тот похититель, в руках у которого был пистолет, тяжело вздохнул и произнес, качая головой:
– Ай-яй-яй, Петр Александрович… Как нехорошо… Наверное, будь богохульство и оскорбление величеств случайными деяниями, совершенными под влиянием паров алкоголя, это все объяснило бы. Только ведь дело обстоит совсем не так; вы делали это абсолютно сознательно, находясь в ясном уме и твердой памяти…
– Но, господа, – вскричал Петр Ольденбургский, вздергивая подбородок, – я совершенно не понимаю, о чем идет речь… и что вы называете богохульством и оскорблением величеств?!
– Ваш фиктивный брак с Великой княгиней Ольгой Александровной, урожденной Романовой является и богохульством, и оскорблением величеств, – сказал тот, что держал в руке пистолет, глядя на герцога очень нехорошим взглядом. – Когда вы шли с ней под венец, вы, закоренелый мужеложец, заранее знали, что не собираетесь любить свою жену, вступать с ней в интимные супружеские отношения, относиться к ней с душевным вниманием, интересоваться ее делами и заботами. Более того, после заключения брака вы намеревались продолжить и продолжили свои противоестественные связи. Поступив так, вы надругались над таинством венчания, соединяющим мужчину и женщину перед Богом и людьми, и это есть богохульство, или деяние, по тяжести последствий прировненное к нему. Оскорбление же величеств проистекло из того, что вашей жертвой стала не кто-нибудь, а дочь и сестра русских царей, внучка датского короля и племянница королевы Великобритании. Если государь-император Александр III уже мертв и не может вступиться за дочь из могилы, то могу сказать, что у нее есть брат, который находится просто в ярости от того, как вы обошлись с его сестрой. Не удивляйтесь. Ольга девушка деликатная и ничего не рассказывала родным о взаимоотношениях в своей новой семье, но, приехав на дальний восток, она прошла полное медицинское обследование на островах Эллиота. Во-первых, врачи нашли у нее последствия тяжелого нервного истощения, вызванного тем позором, какой представляет из себя ваша семья, и во-вторых, они обнаружили, что она до сих пор остается девственницей. Вы что, не знали, что ваша супруга совершенно облысела от нервных переживаний и стала похожа на бильярдный шар? – В голосе говорившего клокотала нарастающая ярость. – И только когда расстояние между вами превысило пять тысяч верст, волосяной покров на ее голове начал постепенно восстанавливаться. Сейчас она, должно быть, уже похожа на мальчика – на одного из тех милых, прелестных мальчиков, которых вы так обожаете использовать в своих забавах. Но это уже к делу отношения не имеет, потому что в тот момент, когда обо всем этом узнал государь-император Николай Александрович, он решил прислать к вам нас с совершенно недвусмысленным предложением…
– Да кто же вы все-таки такие, черт возьми! – воскликнул взвинченный Петр Ольденбургский.
– Мы, – вместо своего напарника сказал Сергей Васильевич, – это Служба Имперской Безопасности. Еще нас называют опричниками, тайной канцелярией, палачами свободы, секретным приказом, кровавой гебней и прочая, прочая, прочая. Я – начальник Службы, полковник СИБ Сергей Васильевич Зубатов, а это мой товарищ (в смысле заместитель) капитан СИБ Евгений Петрович Мартынов. Цените. К кому-нибудь другому прислали бы фельдфебеля с дубинкой для уконтрапупливания, а с вами беседуют сам начальник и его заместитель…
Герцог облегченно вздохнул; он не ждал от Николая каких-то особых неприятностей, потому что считал его тряпкой и валенком.
– Ну что же, господа, – сказал он, – я вас слушаю…
– Государь император Николай Александрович, – сказал Мартынов, – в своей неисчислимой милости повелевает вам подписать разрешение на аннулирование брака с вашей пока еще женой, а потом сесть в поезд и в течении семидесяти двух часов покинуть территорию Российской Империи без права возвращения. В противном случае, если вы откажетесь от этого щедрого предложения, мы уполномочены немедленно арестовать вас и препроводить в Петропавловку, где по вашему поводу тут же начнется дознание. Если же вы попробуете нас обмануть – разрешение подпишите, но из России уезжать не станете – то тогда мы поручим нашим людям выследить вас, где бы вы ни находились, и убить вас без суда и следствия.