Гуртом и батьку легче бить
«Мало хвалить,» – подумалось ей, – «и нас да похвалят! Без наказанья презреть не позволим божественность нашу!»
Встреча была радостной и шумной. Войско Андрея всем своим видом внушало почтение. Но и галеры Гога пришли не пустые. Наряду с новыми витязями и новичками, братья привезли с собой мастеровых по каменному и оружейному делу, ковалей и скорняков, портных и шорников. А уж бродячая команда менестрелей и скоморохов пристала сама, увлеченная байками, услышанными от оруженосцев, стремянных и стольников.
Князя удивили перемены в организации дружины, даже чисто внешние. Старшие братья – витязи теперь все носили одинаковые белые жупаны, а младшие – черные. Даже попоны на конях и то были, как из одной мастерской.
Они обнялись и направились в Акрский замок, где расположились в ожидании их ранее приехавшие храмовники. Гог несколько раз с интересом останавливал взгляд на удивительной гостье, следовавшей между Андреем и Гундомером, но сдерживал рвущийся с уст вопрос до прихода в палаты.
В центральной зале вновь отстроенного замка, расположившись за пиршественным столом, братья высыпали друг другу полные короба новостей. И о Соборе в Трое, и о Царьграде. О полабских землях и Меровинговских родах, о Виленских ушкуйниках и Бернардовских бернардинцах, о разбое на морских дорогах и усобицах в княжеских уделах. О том, о сем. Андрей рассказал, как забрала Артемида зеленого эльфа и представил свою спутницу. Малка по такому поводу одета была в царское платье из шелка и бархата. Голову ее венчала корона Жрицы Леса, солнечным светом сверкающая на ее золотых волосах. Старшие братья галантно подошли к ручке их новой спутницы. В свою очередь, Гог представил своих новых друзей, среди которых выделялся Фулько Анжуйский из рода Ангелов, присоединившийся к ним во главе собственной дружины из старых проверенных вояк. Сорокалетний воин, даже внешне, сразу выделялся своей осанкой и статью. Порода брала свое.
Застолье перешло в общий разговор. Однако видно так уж устроена судьба, в самый разгар пира пришла новость о кончине короля Нового Израиля Балдуина, старого друга и приятеля, так ждавшего возвращения их из дальнего путешествия.
Гог незаметно дал знак и вышел в соседнюю залу. Понявшие его братья, вышли вслед за ним.
– Земля Обетованная готова принять новое воинство и воспитать Псов Господних в лоне своем, – Гог начал резко без вступлений. Кругом были свои, – Не можем мы полагаться на волю небес и жребий Богов! Свой жребий мы уже вытянули и за него в ответе. Потому братья, здесь и сейчас предлагаю избрать нового короля в Святой Земле. И быть им Фулько Анжуйскому!
– Не горячись брат! Это должен Большой собор в Пасху на главной площади решать, – Одернул его Роллан.
– Мы сегодня здесь Собор. А это наш довод, – Он с лязгом вынул из ножен меч, – Нам только сейчас в Новом Израиле усобиц не хватает.
– В чем-то ты прав, – Поддержал его Андрей, – Фулько всем хорош. Роду знатного. В боях смел. Пуленам известен. Только одно ты забыл, брат. Как мы здесь на вольных землях поставим жизнь братскую, такую они и в другие земли понесут.
– Ломать через колено пуленов, – Вступил в разговор Готфрид, – Дело последнее. И их не сломаем и колено отобьем. Народ в Святой Земле вольный. Каждый сам себе и князь, и указ. Надо на Вече челом бить народу пуленскому. Они поймут.
– Поймут. Поймут, – Среди охрипших голосов мореходов и воинов нежное дуновение ветерка было бы более заметно, чем этот девичий голос, но его услышали все, – А что не поймут, то Боги подскажут. Послезавтра надо быть в Иерусалиме. А завтра я закрою солнце, когда будет Вече. Нет времени Пасхи ждать. Не с руки!
В гробовой тишине спокойное и уверенное это сообщение вызвало шок, от которого оправился первым Гог. Он заглянул в бездонные лазоревые глаза, прочитал в них все, крякнул и, ударив рукавицей об пол, сказал.
– Значит, так тому и быть! – Повернулся к Малке – Веди Пресвятая Дева. Мы с тобой, – И повернувшись к залу, гаркнул, – Что стоим? Седлать коней! Завтра к вечеру быть в Иерусалиме, пусть хоть всех запасных загоним!
Во всех концах замка раздались команды, лязг оружия, ржание коней, звуки походных рожков, в общем, весь тот шум, который производит спешно снимающееся с места войско.
Такого марша Новый Израиль не помнил со дня своего основания. Дружины шли без остановки, меняя коней на ходу. Уставших или отставших оставляли на обочине, добираться до ближайшей самары самим. Разбойный люд с большой дороги откатился тогда в чащобы, в заросли акаций и молил своих богов только об одном. Что бы ветер был им в спину. Мысли о том, чтобы напасть на отставших могли родиться только в совсем пустой голове. Месть была бы скора и неотвратима, как восход солнца.
К вечеру следующего дня, выбившиеся из сил, на взмыленных конях, в легком походном вооружении, всадники втянулись в ворота Иерусалима. А уже ночью на Храмовой горе на площади перед восьмигранником Купола на Скале, при свете факелов собрались самые достойные мужи Святой Земли. Речь держал Гог.
– Скорбим братья вместе с вами по смерти достойного мужа и защитника нашей земли Болдуина Берга. Слезы стоят в наших глазах и окропляют эту бесплотную землю. Мы знаем, как ждал он нашего возвращения, будучи достойным братом Храма нашего, – При этих словах многие удивленно вскинули голову, – Не дождался Великий король увидеть плоды дел своих. Но вы, достойные и свободные пулены, видите сколь добрых и прекрасных воинов и мастеров привели мы в землю Заморскую на процветание и возвышение ее. Великий Болдуин видел будущее нашей земли в воспитании Божьих дворян, тех, кто понесет слово божье в мир, туда за море, огнем и мечом. Он знал, что жребий наш в том, что бы в любое время дня и ночи, когда будет получен приказ, переплыть море, для того чтобы сражаться против неверных королей и князей, раздирающих землю обетованную на части, как волки овцу рвущие, – Гог сделал паузу и в замершей тишине продолжил, – Святой Бернар прислал с нами достойного мужа Фулько из рода Ангелов. Муж сей, благочестив, отважен и бескорыстен. У короля нашего покойного осталась дочь невеста Мелизанда. Что бы не всколыхнули Заморье усобицы, предлагаю отдать руку ее и трон Иерусалимский Фулько Анжуйскому, о чем челом бить завтра на Соборной площади перед народом пуленским.
Речь Гога была выслушана в полной тишине. Многие видели, как втягивалось вечером, растянувшееся по холмам войско храмовников, и это впечатляло.
– Не время братья для споров и разногласий, – Из угла раздался высокий надтреснутый голос, в котором многие сразу узнали голос Великого Мастера Братьев госпитальеров, – Это говорю я, брат Раймон, настоятель рати Господней. Говорю от имени всадников Святого Иоанна Иерусалимского. Мы на стороне братьев храмовников и не поднимутся мечи наши на пролитие крови братской. Пусть станет королем Фулько. Но править в Святой земле будет закон. Правда. Ассизы Иерусалимские. Кто нарушит их, тому смерть неминучая будь ты хоть сам король, хоть последний виллан. Такое мое слово. А смотреть за их исполнение пусть будет малый совет из достойнейших людей Заморья впредь называемый Генеральным капитулом. Такое мое слово.
– Мы приехали из-за дальнего моря не одни. Братья наши Андре и Гундемар ходили к праотцам нашим ариям и получили от них в Святом месте на острове Рюген в Арконе волшебный дар, – Гог решил пойти с последнего козыря, – Боги посылают нам покровителя своего на Землю нашу, нами Святою рекомую. Саму праматерь ариев – Пресвятую Деву, – С этими словами он вскинул факел, осветив Малку, стоящую в нише церкви Марии Латеранской, как бы олицетворяя сошествие Марии на землю.
Огненные языки пламени, отбрасывая фантастические тени, выхватили из темноты фигуру девы в воинских бронях с распущенными огненными волосами, спорящими с пламенем горящего факела. Фигура Преклоненной Марии за ее спиной казалась ее продолжением и олицетворением ее второй – смиреной ипостаси.
– Боги благосклонны к вам. Великие воины. Они указали вам путь. Идите и не сворачивайте. Идите и не оглядывайтесь. Все мы в этом мире братья. Но ваше Братство оно от Всевышнего. Братство ваше пребудет вечно, ибо почвой, на которой оно произрастает, являются страдания мира сего, и ежели, будет на то Божья воля, всегда найдутся люди, что бы уменьшить эти страдания и облегчить их бремя своим ближним. Да пребудут с вами эти слова Господа в любых испытаниях. Да и умножатся дела ваши и ряды ваши. Благословляю вас в деяниях ваших, – Она распростерла руки над головами собравшихся, и мерцающий свет разлился над Храмовым двором.
Долго еще потом рассказывали те, кто присутствовал на том ночном Вече, как благословила их Богородица, и с благоговением припадал к руке Малки, проезжавшей по узким улицам Вечного города.
Следующий день был суматошен и шумлив. На Соборной площади накрыли даровую трапезу для тринадцати ветеранов в боях здоровье потерявших. Это им поручалось назначить первого выборщика. Тот имел право предложить второго. Оба вместе назначали третьего, и так пока их число не достигало тринадцати. В память Учителя и первых его двенадцати апостолов. Шел тот обряд от ессев. Состав же определялся Иерусалимскими законами. Один из них должен был быть богу посвящен, то есть, быть монахом или священником. Восемь должны были быть витязями или воями. Четыре же оставшихся, представляли собой услужающих, тех, кто ремеслом занимается, заморские земли кормит и поит. Выбранные выборщики присягнули перед очами Господа и разместились на помосте, на высоком склоне над Соборной площадью, заполнявшейся стекающимся сюда со всех сторон народом. К тому времени, как колокола Святой Обители отбили последний третий раз на созыв Веча, площадь была запружена. Вкруг помоста на склоне, занимаемого выборщиками, встали плотной стеной, ярко выделяясь красными жупанами, братья госпитальеры. Чуть поодаль, черно-белым живым Босеаном, раскинулись в своих белых и черных жупанах храмовники. Метко после этого дня названные – «черным витязем с седой головой».
Страсти накалились не на шутку. Пуленский народ и так слыл вольницей, а тут кто-то еще умело его раззадоривал и направлял против предложения о выборе Фулько.
– Не наш он! – Все чаще звучало с разных концов площади, – У Балдуина дочери есть! А по Правде, нами и королева править может!
– Кто-то воду мутит? – Под нос себе бурчал Гог, – Уж не ессеи ли? Хотя вряд ли они в нас более чем мы в них…
– Что ж в роду Булонских никого не осталось!? – Вопрос повис в воздухе.
– Осталось! – Мощный бас Евстафия придавил толпу, – Я Евстафий Булонский. Брат Болдуина и Готфрида. Евстафий Агрен, прозванный Собакой или Псом, как кому нравиться, за службу свою собачью на страже калиты Заморской, говорю. Пусть на Иерусалимский трон садится Фулько. Он ему по праву и по размерам. Мое место у общего коша, у калиты, у кошля пуленского. Вот за это место я всех буду грызть, как пес цепной!
Толпа приняла Евстафия с уважением и пониманием. На месте человек. Но закваска, брошенная в нее, начинала бродить и пузырится. То в одном месте, то в другом, вспыхивали мелкие потасовки и недовольства. Незаметное движение не ускользнуло от наметанного глаза Андрея. В толпе стали формироваться группки, разраставшиеся в небольшие отряды, кольцом охватившие красные и черно-белые жупаны, прижатые к помосту выборщиков.
– Тю! Да это мятеж! – Вспыхнуло в мозгу князя, – Что ж здесь произошло за наше отсутствие?
– Ржа она и сталь ест, – В ответ на его мысли раздался шепот Малки, – А уж людские души и подавно. Дом без присмотра убежище воров.
– Да, да, ты права. Кот из дома – мышки в пляс! Что делать будем?
– Мой выход! А ну подкинь! – Она уперлась ногой на его ладонь и легко взлетела на помост. На помост! Куда никому кроме выборщиков входить было нельзя!
Появление там над всеми в знойном мареве летнего дня сияющей золотыми доспехами Солнечной Девы ввело всех в стопор. Поймав секунду растерянности, и не дав опомнится толпе, Малка вскинула руку по направлению к золотому куполу на Скале.
– Оттуда с высоты своего Величия взирает на вас Всевышний! Кто вы? Земные черви? Грязь и смрад малярийных болот этой выжженной земли? Нет, вы свободные люди Заморья, выбравшие свою долю, только собственной волей и жребием Богов. Разве позволил бы Господь воздвигнуть рядом со своим Домом черный купол храмовникам, будь они не угодны ему. Разве позволил бы Господь, рядом со своим Домом Успения, взметнутся вверх свече госпитальеров, будь они не угодны ему. Так почему вы, свободные люди Святой Земли, новые богоборцы не слушаете тех, кто угоден Богу? Почему позволяете проникнуть, протиснуться в душу чужому шепоту?
– Пресвятая Дева! Богородица! Валькирия! – Зашелестело по рядам, и стали склоняться головы и сдергиваться шляпы, несмотря на палящие лучи солнца.
Но последним аргументом в споре зазвенела тетива спущенного лука и со свистом, рассекая воздух, устремилась к сердцу Малки оперенная стрела.
– Изыди, самозванка!!! – Разорвал знойный воздух фанатичный вопль.
На глазах изумленной толпы одним движением руки Малка остановила летящую стрелу в пяди от собственной груди, и бросила ее в безоблачное голубое небо, навстречу солнцу. А оно в ответ начало задергиваться покрывалом. Нет не туч или нежных облаков, а покрывалом мрака, закрывая свой лик от оголтелой толпы, покусившейся на его посланницу.
Крик ужаса пронесся над толпой. Пулены рухнули ниц и распластались на площади. Даже видавшие виды братья с трудом удержались от соблазна упасть на колени пред Богородицей и просить прощения. Чьи-то острые мечи уже достали богохульника и его приспешников, не дав свершиться божьему суду.
– Прощаю Вас дети мои! – В кромешной тьме звук ее голоса кажется, отогнал давящий мрак, – Прощаю от имени Господа нашего!
Луч света прорезал темноту, и на конце его сияла золотая корона Солнечной Девы. Те, кто был тогда на Соборной площади, потом внукам рассказывали, как воспарила над землей Богородица и простерла свою благодать над Новым Израилем. Как дали обет, все тогда на площади бывшие, служить только ей, посвятив всю жизнь свою только этому служению. И как с того дня, сел на трон королевства Иерусалимского Фулько. А у трона его встали Великие Мастера храмовников и госпитальеров. Любой пулен считал высшим долгом своим служить верой и правдой одному из братств.
Неспешно, в строительстве и укреплении Домов и комтурств, годы шли незаметно. Замками и госпиталями покрылась Земля Заморская, превратившись в большой учебный лагерь. Только успевали принимать пополнения изо всех краев земли. Состарился и ушел в Ирий король Фулько, весь себя посвятивший становлению Братств. Тихо взошел на престол сынок его малолетний, уже по традиции Балдуином названный. Тихо взошел, тихо правил со слов своей матушки Мелизанды, а более со слов мудрого Раймона. Не стареющий Раймон, знавший все-таки секрет бессмертия, отправил на покой неистового Гога, принял посланца Бертрана Робера и поставил его во главе храмовников, принявших это, как милую шутку, а потом расценивших назначение, как то, что, мол, кому-то надо и хозяйством заниматься. Высшие Мастера мало нового Магистра слушали, да зачастую и не приглашали его на посиделки вечерние. Готфрид с недавних пор получивший прозвание Святой Омар и граф Аршамбо продвинули границы Святой Земли далеко на юг, заложили новые замки Аскалон и Газу на побережье, вышвырнув оттуда пиратов и разбойный люд.
Роллан прикипел душой к новому Храму в Арагоне и ставил дело там широко и умело, через некоторое время начав спорить по богатству и роскоши с главным Домом на Храмовой горе. Братцы Бизо, опутав весь Новый Израиль сетью лагерей по подготовке и воспитанию братьев, хозяйств, мастерских и скотных дворов, перенесли свою энергию сначала в Арагон и далее по всем западным уделам, обстраиваясь и расширяясь там с такой же обстоятельностью, как и дома.
Разлетелись, разбежались братья с Храмовой горы. Только Андре Монбард да Гундомер обосновались под Черным куполом рядом с церковью Богородицы. У них был свой путь, свой крест.
Мужал Микулица, став совестью земли Богоборческой. Келья его в глухом переулке отпугивала случайного прохожего. Варили там подмастерья зелья волховские, а по ночам с крыши смотрел мастер на звезды и предсказывал по ним судьбу. Приезжал к нему сам Усам ибн Мункид великий звездочет востока, друг и соратник эмира Муин ад Дина. Посмотрел, покачал головой и поклонился, как равному.
Малка жила теперь в цитадели в Башне Марии. Правда бывала там не часто, в основном столовалась и ночевала у храмовников, в конюшнях Соломоновых, где в правом приделе базилики соорудили ей роскошную горницу.
В городе ее принимали с восторгом и почтением. Не успевал ее вороной ступить на булыжник мостовой Иерусалима, как уже протягивались руки к заступнице.
Вечно юная прекрасная Дева гарцевала в полях, скакала в дальние оливковые рощи, не боясь разбойников и лихих людей. Даже не жуткие Угрюмы, что ни на шаг не отходили от хозяйки своей, людская молва, сама оберегала ее. Кто ж отважится напасть на Богиню.
Уже четыре года восседал на Цареградском троне Мануил, а нужных вестей от него не было, но вот в давно ожидаемый ей день и час в дверь башни постучал монах.
– Входи брат, – Двери раскрылись, и взору монаха предстала круто уходящая вверх лестница. Он повертел головой, перед ним никого не было, – Входи брат поднимайся, – Голос раздавался с верху.
– Иду. Иду с Божьей помощью, – Монах подхватил сутану и, не откидывая клобука, стал взбираться по лестнице.
На первой площадке он встретил двух охранников, от одного взгляда на которых мороз продрал его по коже.
– Чего это я так, – пробурчал он себе под нос, – Витязи как витязи. Ничего в них странного нет, – Однако перекрестился и начал подниматься дальше.
На второй площадке он встретил еще двух охранников. Как ему показалось точную копию предыдущих. Только еще более жутких, хотя внешне они мало чем отличались от хорошо воспитанных дворян короля Людовика или графа Тулузского.
– Тьфу, тьфу меня, – Он опять перекрестился, – Будто не к Пресвятой Деве поднимаешься, а в преисподнюю спускаешься. Чур, чур.
Лестница вывела его в прелестную девичью горницу на верху башни. У окна сидела девушка в короне из туго заплетенных кос, накрытых зеленым шелковым покрывалом. Ноги ее покоились на низенькой маленькой скамеечке. Широкие рукава парчового восточного халата скрывали тонкие руки. На него смотрели внимательные синие глаза.
– Входите, входите Альфонс. Странно видеть здесь в виде посланника, под сутаной монаха, самого графа Тулузского. Не удивляйтесь я знала вашу мать Эльвиру Кастильскую. Значит дело пошло?
– Добрый день, лучезарная, – Граф подивился ее прозорливости но виду не показал, – Ты права. Дела пошли, если посланниками стали графы, – Оправившись, закончил он.
– Что за вести? – Она встала, одернув халат, жестом воина.
– Все готово. Вас ждут, – Коротко сказал монах.
– Кто?
– Все.
– Все?
– Все. Кто нам нужны.
– Когда?
– Через три месяца у Мануила.
– Мы будем. Передай привет Людовику. Это ведь он тебя послал?
Монах промолчал. Встал, накинул клобук. Неожиданно для себя опустился на колено и поцеловал край халата Девы. Она подняла его с колен, поцеловала в лоб и сказала.
– Передай всем. Запомни дословно. Пришло время Богородицы.
– Пришло время Богородицы! – Повторил мон
Почему люди следуют за большинством? Потому ли, что оно право? Нет, потому что сильно.
Нельзя хлопнуть в ладоши одной рукой.
Почти уже родной Царьград всплывал по носу головного ушкуя. Вымпела Нового Израиля громко хлопали на мачтах. Рулевой правил в гавань Буколеона, прямо ко дворцу. На рейде уже качались галеры Людовика и Генриха с поднятыми вымпелами.
– Фридрих Рыжий с дружиной или еще в пути, или конно подошел, – Вслух размышлял Микулица.
– Глянь Микулица, у тебя глаза позорче. Чьи там еще вымпелы вьются на галерах что в соседней Юлиановой гавани стоят, – Андрей успевал подмечать все.
– Да это Роджер Борса что над обеими Силициями князь, да вон чуть правее знакомец Малкин, Альфонс Тулузский, лангедокского удела наместник.
– А тот лазоревый стяг Стефана Василькового, что на дочке Вильгельма Завоевателя – Адели женат. Он тогда, в Новом Израиле, как ее увидел на норманнском драккаре, так голову сразу и потерял. Это еще когда было, когда нас не было. Значит, старые викинги его отрядили, – Андрей оглядел гладь моря, – Во, гляди, еще, кого-то Бог принес.
– Да это вымпела графов Шампанских, судя по расцветке, и отец Тибо и сын Анри оба здесь.
– Хорошая компания собирается. Ты как считаешь Малка?
– Ты вот Данилу спроси. Он молчит, молчит, а как скажет…
Данила, упросивший князя взять его в эту поездку, лежал на носу лодьи и смотрел из-под ладони на разбросанные в гаванях галеры.
– Когда львы собираются на трапезу, гиенам надо держаться подальше…чтоб не смердели, – Негромко бросил он.
– Я ж что сказала. Дядьку спросите, он скажет, – И Малка залилась рассыпчатым смехом.
– Вот бисова девка, – Буркнул Данила, – И время ее не берет, только краше с годами становится, – С долей зависти подумал он.
Ушкуй лихо лег по ветру и притерся боком к царской пристани, почти борт о борт с франкскими галерами. Андрей со товарищи спрыгнул на берег, разминая затекшие ноги. Малка съехала за ним на руках Угрюмов. Стремянные сводили княжеских коней и сносили поклажу.
Навстречу спешил приказной дьяк, улыбаясь во весь рот.
В Царьграде ноне собрался старший стол. Собрались Рюриковичи первой руки. Мономаховичи. Новой Веры приверженцы и опора.
В Царьграде на царском столе, в центре всей земли и в ее столице, принимал всех радушный хозяин – Базилевс Мануил, всей Ромеи хозяин и держатель. Всем монархам родственник, германским князьям родич по жене молодой – графине Берте, Заморским Землям по второй жене – Марии Антиохийской. Князю Андрею больше, чем брат. Это когда тот сестру его, Елену батьке своему в жены сватал, они побратались и познакомились – праправнуки Константина Мономаха.
От западных уделов приехал Людовик – король франкских земель с молодой женой Аленорой Аквитанской, по своему забубенному характеру, за мужем увязавшейся. Правнук Анны Ярославовны, наследный Рюрикович.
Внук короля Нового Израиля Фулько Анжуйского, юный Генрих пока представлял здесь два удела – Анжу и Мэн, но, по словам Бернара, прочили его на королевский стол объединенных провинций Англии и Шотландии. Будучи графом Анжуийским и герцогом Нормандским, он уже сейчас представлял собой один из самых сильных и независимых Домов Европы.
Фридрих, рыжий племянник германского Конрада, швабского герцога из рода Гогов, опирался на всю полабскую, прусскую и вообще варяжскую родню. А принадлежность его к Рюриковичам видна была за версту по огненной шевелюре.
Графы Тулузские – старый Раймунд и молодой Альфонс, на правах родственников королевы франкской, тоже прибыли к цареградскому столу. Но старого уже не звали. А молодой заслужил своим посольством, а более тем, что за спиной его проглядывали боевые аквитанские дружины.
Заносчивый Рожер Борса, навязчиво напоминал всем о своем родстве с норманнскими князьями и, особенно с Робертом, пока ему не напомнили, что здесь все рыжие, и он не рыжее других. Хотя у многих и бурый перелив в шерсти.
Все, кто был в этот раз у Мануила, понимали, что настал предел.
– Первая Великая Империя, основанная Меровингами и Артурами, разлагается. Герцоги, графы и виконты завладевают замками, городами и провинциями, принадлежащим верховным владыкам. В недрах древней власти зреет гнойник, который или разорвет или отравит весь организм. Нужен или нож хирурга сейчас, или топор палача завтра, – Так начал свою речь самый молодой из гостей – Генрих Анжуйский.
– Бросим взгляд на Европу: она растерзана кровавыми распрями. Что видно на этих землях? Поля лишь кое-где обработаны, долины и равнины подтоплены, горы и холмы покрыты старым темным лесом. Тут же воинственные жилища владельцев с укрепленными зубчатыми башнями. И в соседстве с ними хижины рабов, прикованных к земле, – Людовик поддержал кузена.
– Пока Империя не имеет главу, или имеет бессильного главу, она мертва. Земля, имеющая только хозяев без народа – это пустыня. Всюду только рабство. Воины не стали кормильцами, превратившись в разбойничьи шайки, несущие грабеж, убийства и пожары. Работники и жиды принадлежат монастырским и господским мастерским. Торговля рассеяна, ремесла умирают. Каждый ничтожный владетель считает себя равным солнцу, – Юный Фридрих горячо поддержал Людовика.
– На старшем Мономаховом столе сел безвольный Вячеслав Владимирович, сын Мономахов. Всю власть отдал племяннику Изяславу, сыну Мстислава Удалого. Но права молва. На детях природа отдыхает. Один, не в отца Мономаха, безволен. Второй, не в отца Мстислава, кровожаден и спесив. Идет раздрай на Великокняжеском дворе, – Раздался голос из темного угла палаты.
– Гуляй, – Радостно узнал Андрей, и неожиданно для себя вступил в разговор, – Единый дом трещит по швам. Рюриковичам закон не указ, вассалитет не порука. Кажный из них себя не менее, как сопрестольником мнит. Кто ему такой Мономах – Император. Тьфу! И растереть. Одних Великих князей уже на Руси четверо. И Киевский, и Черниговский, и Галицкий, и Ростовский. Через год в каждом селе свой Великий князь на троне сидеть будет. Да что там на Руси. В Европе каждый смерд, дьяк, король, себя Великим ровняет, чуть ли не в Боговы сыновья метит.
– Что делать мыслите, Великие? – Вопрос старого графа Раймунда повис в воздухе, – Что? Вы тут старшие Мономаховичи, вам и решать.
– Дурная кровь, она организм портит. Спускать надо дурную кровь. Кровопусканием, – Вкрадчиво раздалось в наступившей тишине из того же темного угла.
– Как учил Великий Учитель – «Не мир я вам принес, но меч»!
– Бернар, – Шепнула в ухо Андрею Малка, – Даже я не знала, что он здесь.
– Война стала основной формой существования всех, – Голос продолжал, – Звери напились крови, и без крови не могут. Волков в овчарне надо истребить не милосердно, а опьяневших от крови псов запереть на псарне, поставив у дверей умелых псарей, с волкодавами на поводках.
– Мы знаем все, Святой, – Людовик тоже узнал Бернара, – Эй слуги принесите еще огня, а то кто-то хочет остаться в тени, – В его словах был двойной смысл и угроза, – Мы тут все Великие и не только по роду, – Как бы отвечая Раймунду, повернулся он, – Но и по Посвящению. Все мы тут, пятеро, Великие Мастера братства храмовников и многие из вас нам не ровня, – В голосе его зазвенел металл, – Ни по роду, ни по званию, ни по знанию. Знайте свое место.
– Угомонись король! Ты на кого голос повышаешь! – В свете новых факелов, принесенных слугами, в темном углу стали видны фигуры сидящих, – Я Святой Бернар и со мной Великие Мастера.
– Это ты для смердов Святой! А не для нас Ангелов Высшей руки! Это я тебе говорю. Я – Святой Людовик! И мы будем выбирать, кто нами будет править! А вы будете знать, кому служить! Это будет так… или не будет никак!! В хозяйском доме нужен один хозяин! И быть ему на этой земле Сыном Божьим. Царем-Священником! Императором! И все вожжи одному ему в руки! И служба ему, как Самому Господу Всемогущему!!! Так и только так!
– Только так! – Поддержал его Генрих.
– Только так! Даже ради власти мы Ангелы свои шеи гнуть не будем, – Гордо вскинул голову Фридрих.
– А мы на ваши шеи хомутов и не готовили, – Резко ответил Бернар.
– Значит так, – Раздался тихий девичий голос, – Ангелам от древних Богов удел миром править. Так было и так будет. Артурам-Медведям от древних Богов пределы Империй расширять и на землях порядок хранить. Так было и так будет. Нам Мастерам их оберегать. Не диктовать, и не пугать, а оберегать и лучших из тех и других к себе забирать. Гордыня вас обуяла всех! Смиритесь. Перед Богами все мы жалкие черви земные.
Все в зале обернулись в сторону Малки. Она сидела на высоком стуле, как сама Богиня Артемида на троне. Величественным жестом руки она остановила, попытавшегося ей возразить Бернара.
– Не место прекрасным дамам на совете мужей… – Слова застряли в горле Людовика.
– Ты великий правитель Людвик. Но я не спрашивала тебя, что мне делать и где мне быть? Ты тянешь свой жребий у Богов, а мы прядем тебе нить твоей судьбы. Остерегайся спорить с теми, в руках у кого божья прялка.
– Настало время Богородицы! – Продолжила она, – София – Мать Премудрости помогла отцам и дедам вашим раздвинуть населенный мир от края до края. Но время ее прошло. И вы, дети их должны быть достойны своих предков. Под рукой Богородицы – Матери всех родов земных выпала вам доля обустроить этот мир, чтобы жили в нем все одной дружной семьей, под одной рукой, как у заботливого отца в доме. Настало время Богородицы. А для матери все дети равны и любимы одинаково. А вам, – Она повернулась к Мастерам, – А вам, Посвященные, стоять на страже, знаний земных и место свое знать! – Жестко закончила она. Повернулась, направилась к двери, которая, как по волшебству, раскрылась перед ней, и вышла в светлое пятно проема.
Обсуждение, прерванное Малкой, после ее ухода, вошло в спокойное русло. Опять всплыл вопрос о купцах-жидах. Целые города и союзы начали сбиваться в цеха и гильдии. Если до последних лет вольное купечество вольготно жило в отдельных слободах за городскими стенами, исправно внося свою долю в общее дело, то в последнее время жиды, решили что, имея толстую калиту на поясе, можно не слишком считаться с княжеской властью. В любой момент можно прикупить болтающуюся без дела дружину или подмазать членов Собора или Думы.
Неистовый Бернар стоял на своем. Дань должны собирать мытари. Рабы казны должны над собой кроме Императора не иметь никого, где бы они не жили, и в землях чьих бы не вели свое хозяйство. Лучших из жидов себе забрать, но и за сношение с другими, раб казны караться должен нещадно. Паук плел свою паутину.
Выступили братья госпитальеры. Братья Святого Лазаря поддержали их. Да по землям подлунным бродят злые духи и уносят души тех, кто иссушил себя грехом. Но в силах, если правильно подойти к этому делу, поставить заслон злым духам и не пускать хворь из грешных мест в благостные.
Опять говорил молодой Генрих. Растет число ремесленного люда. Давно назрел вопрос о создании поселений – градов для мастеровых. Ширится число монастырей и братьев монахов, занятых мирным делом грамоты и знаний. Много воев уходят на покой в эти обители, многие знания копятся за их стенами.
И все сходились к одной мысли. Все нити должны идти в одни руки. Руки Императора. Пришло время. Показать зубы, всем тем, кто почувствовал вольницу.
– Гуртом и батьку легче бить! – Подвел итог, молчавший доселе Данила.
– Пойдем почивать, други дорогие. Утро вечера мудренее, – Встал по праву хозяина Мануил. – Завтра в обед, жду вас в этой зале. Андре! Рад буду видеть и гостью нашу. Пусть зла не держит.
– Передам. До завтра. Покойной вам ночи, господа.
На следующий день разговор вертелся вокруг одного. Надо родам четко определить, кто за что ответ несет.
– Нету теперь разных родов, – Вдруг неожиданно даже для себя встал Андрей, – Ужо сколько лет Ангелы с Медведями породнились. Сколько лет дети их сначала в Орде службу служат, а потом на троны садятся. Да и Медведи, сколько лет не токмо мечом машут, но и в покоренных землях на управе сидят. Не о том речь. Надо строго власть на три ветки делить. Первая – то воинская власть. Ханская. Ей под руку Орду отдать и снабжать ее хабаром и людьми, из расчета десятины. Пусть пределы раздвигает, да непокорных под руку приводит. Им честь и хвала. Им почет и уважение. Им отдельные Сараи-города и места для старых и увечных в монастырях, на прокорм и тихую гавань.
– А вторая власть – князья. Власть мирная, – Поддержал его Мануил, – Пусть на местах в городах и уделах правит. Где по боле удел, там князь, либо король. Где по мене – дьяк или граф, боярин, барон, герцог. Где совсем малец удел, там приказчик или управляющий какой, но все под рукой одной. Одну волю выполнять и одно дело делать. Даже в жидовские города и в союзы, там, где Вече, Собор или Дума правят, посадить посадников, пусть догляд за их кругом будет.
– А третья власть – власть духовная. Власть от Господа, – Гнул свою линию Бернар, – Ей догляд за всеми властями и отчет только перед очами Господа нашего. И пусть ее хранят те, кого из общества Правда вытолкнула. Изгои то бишь. Мы их соберем, пригреем, обучим, под обет подведем и в Братства определим. А Братствам тем службу нести только одному Всемогущему.
– И быть представителем его на земле – Государю Императору, – Вдруг неожиданно для всех повернул Фридрих, – Царем-священником, как в стародавние времена. Сыном божьим на земле. Всем под его рукой ходить. И ему отчет держать.
– Нет! – Выдохнул Бернар, – Только Господу нашему!
– Какому? – Вдруг раздался голос Людовика, – Какому Господу? Все уделы молятся, как кому удобно. Под Христа крестим, крестим и все без толку. Какому Богу молиться будем? Народ его не видит, а видит своих богов и своих волхвов. Император должен стать Богом на земле. А Братства его глазами и руками. Словом и делом. Бог должен быть рядом. Он должен быть в каждой хате, в каждом тереме. Ты Бернар уймись. Это ты там, в Клерво, Святой. Там в Новом Израиле – Учитель и Мастер. А здесь ты один из нас – Великих Мастеров. И если тебе Макошь уготовила из смерда Звяги до высот добраться, то это еще право тебе не дало высокородных учить. Смотри. Распяли Иисуса, и ты можешь его путем пойти.
– Так ты так?! – Бернар аж задохнулся.
– Так! Мученический Святой – святее, – Коротко отрезал Людовик, – Я тебе уже говорил. Надо будет, сам Святым стану, а Императора Богом признаю. Вот так. И не мути воду. Братства мы тебе не подчиним. Не надейся. А то смотри, как угорь между пальцами норовишь. Знай свое место! Ты на моей земле сидишь. Запалю Клерво и очищу землю от скверны огнем очистительным, как старцы друиды учат. Все!
– Успокойся брат, – Охладил его Андрей, – Я брата Бернара по Святой Земле знаю. Он за дело общее болеет. Нет в нем гордыни и злонамерения. Он душу в это дело вложил. В сеть свою паучью. Пусть и дальше плетет паутину свою.
– Так никто его и не попрекает ни чем. Только больно горяч не по годам, и не к месту, – Добавил Мануил, – Это на площадях и на проповедях хорошо, а не в этих палатах. Занесло просто пастыря. Решил что мы агнцы Божьи перед ним.
– С агнцами это хорошо, – Поддержал шутку из угла Гуляй, – Так вот агнцы Божьи. Пора решать с Братствами. Пастуху божьему Бернару, земной поклон за труды его. Пусть и далее Братства холит и лелеет на благо общей земли и общего дела. Нашего дела. Братства, по моему разумению, никого кроме Императора над собой иметь не должны. Кроме конечно, прав Бернар, Господа нашего, а лучше… Девы Богородицы. Объясню почему. Потому как Богородица у всех народов и волхвов чтится. И вопрос, какому Богу служат? Не возникнет. Богородице. Матери всех Богов. Праматери.
– Мудр ты, дядька Гуляй, мудр и знающ, – Голос Малки был как всегда тих, – Богородица, Пресвятая Дева – она всегда и у всех одна. Пусть Братства ей служат. Пусть ее Храмы главными стоят там, где власть Имперская. Тогда все: от крестьянина-землепашца до боярина поземельщика, от воина-внука Дажьбожьего до короля или дьяка приказного, от волхва до друида, будут братьев, как слуг своей праматери воспринимать. Как защитников своих домов и своих жен и сестер.
– Пусть служба в братствах, у тех, кто мечом опоясан, считается самой почетной и доблестной. Пусть служат ее все: от простолюдина до княжеского сына, как службу Богам угодную. Не как в Орде. Отслужил и домой вернулся, хозяйство вести. А всю свою жизнь, как служение Богам, – Бернар понял, что не править ему Братствами, но хоть рядом постоять.
– Пусть дань собирают служащие имперские, только Императору отчетные. Рабы казны. И упредить им – отдельно жить, и отдельно служить. А в защиту им дать Псов Господних. А тем Псам Господним – храмовникам, вменить Слово и Дело в миру хранить и множить, – Добавил Гундомер.
– А воинству Господню – госпитальерам, хранить землю от нечисти. И в том им только Всевышний указ и сын его на земле Император, – Поддержал его Микулица.
– Дело за малым. Найти те руки, в кои мы все готовы бразды вложить, – Мануил высказал общую мысль, – Завтра договорим, гости дорогие. Утро вечера мудренее.
На следующий день решение было принято быстро и неожиданно легко. Все переспали с этой мыслью, и уж кто им там, в уши нашептал…
Слово опять по праву хозяина, да и по праву старшего на Мономаховом столе взял Мануил.
– Родичи мои дорогие. Славен род Ангелов. Рюриковичей, Каролингов, Анжуйцев, Платагенетов… Велик и доблестен род Медведей. Меровингов, Артуров, Чингизидов… Но только тот, в ком течет кровь обеих родов достоин править нами. Когда раздвигали мы пределы и поминали имя Бога, то знали все вои и воеводы их, что един Бог на небе над всеми родами. В честь единства бога нашего, правящий род взял себе имя – Мономаховичи, то есть одного славящие. И потому править нами должен тот, кто из этого рода.
Зал одобрительно зашумел.
– Земля ариев, праотцев наших пошла с далекого севера. Пусть корни правящего нами тоже идут от туда.
И опять зал одобрительно зашумел.
– И, наконец, – С улыбкой закончил Мануил, – Все Императоры названы Порфироносными. Рыжими. Солнцеподобными. И ему таким быть!
– Так назови! – Не сдержался Фридрих.
– Андрей Георгиевич Ростовский! Внук Владимира Мономаха, праправнук Константина Мономаха, внук хана Алепы, сын Юрия Длинные Руки, Великий Мастер Андре Братства Храмовников… Любимец Богородицы! Он и Ангел, и Медведь, и к Великим Мастерам причастен. Он все в одном лице. И зваться ему с этого дня Андреем Боголюбским. Потому как Богом любим!
– Пусть на росских землях порядок наведет для начала, – Резко бросил Людовик. В душе он был согласен с Мануилом и понимал, что это действительно правильный выбор, но обида, что не он, все-таки давала себя знать, – Пусть разберется с князем Изяславом, с которым его батька все Киев не поделят. А покажет, что он в Новом Израиле не только мечом научился махать, но и голову имеет не для одних красивых перьев, я за…
– Пусть дядька берет бразды, – Радостно поддержал Генрих.
– Пусть. Братства его поддержат, – Бернар уже осознал свое место в Империи, – Мечом и советом.
– И казной и связью, мастерами и мастеровыми. Гильдиями и союзами, – В тон ему добавил Гуляй.
– Пусть во всех уделах Братьев жалуют и привечают, – Микулица говорил немногословно, – Западные уделы должны им место дать, где обстроится, а восточные – места для возврата подготовить.
– На том и порешили и по рукам ударили, – Подвел итог Мануил, – Рады идти под твою руку – Император Андрей Боголюбский. Начинай Империю в кулак собирать, а мы поможем.
– И мы поможем, – Раздался спокойный голос с южным акцентом.
– Разрешите представить, господа. Наши гости – Шейх-эль-Джебель – Старец Гор и его верный воевода, князь Румелии из Никеи – Кылыч-Арслан, – Великий Мастер Раймон повел рукой в сторону гостей.
С лавки приподнялись седой, как лунь старец и молодой витязь.
– Господа, – Старец был краток, – Богоугодное дело делаете. Мои ассасины, слуги мои верные, окажут вам помощь в любом месте подлунного мира. А Арслан придержит соседей своих арманов.
– Спасибо тебе Хранитель традиций. Мы знаем твое имя – Волхв и Хранитель. И знаем силу твоих ассасинов, чей кинжал не знает промаха и поражает отступника везде, где бы он ни был. Мы рады, что вы с нами.
– Мы не с вами. Мы в Братстве и только в Братстве. Только путем Посвящения идут мои ученики. Путь этот – путь познания таинств бытия. Я хотел бы посмотреть на Солнечную Деву,… если это не байка.
– Достопочтимый Гасан Сабах, преклонить голову перед Великим – это честь даже для меня, – Малка вышла из тени, – Знания твои и видение мира всеобъемлющи.
– Подойти ко мне, дитя мое. Запомни – невозможно объять необъятное. Чем больше знаешь в этом мире, тем больше понимаешь, что ты не знаешь ничего. Ты действительно прекрасна и действительно умна. Ты знаешь мое имя, и знаешь, что говоришь. Это редкое качество для детей Земли. Я – Старец Горы и Волхв Традиций, при всех говорю. Ты – Дева Ариев. И ты, берегиня Андрея Боголюбского. Да прибудет с вами благодать Всевышнего. Когда я и он, уйдем в Ирий, найди себе достойного и веди его выбранным тобой путем. Подойди, я поцелую тебя, как свою внучку. И пусть этот поцелуй передаст тебе всю мою силу и знания. Подойди, бессмертная.
Старец поцеловал Малку и, повернувшись, вышел из палаты, рукой позвав за собой своих людей, которые появились в зале неожиданно, и так же неожиданно исчезли. Великое Братство Востока было неуловимо, как утренний туман, но присутствовало везде, как воздух.
– Ну что, с Богом! Веди нас Андрей тем путем, какой тебе укажет Бог! Мы все слуги твои! – И Людовик первым склонил голову.
– Веди, – Остальные последовали его примеру.
– А знаком твоим с сего дня будет крест огненный, что люди в небе видели. У братьев, что службу будут имперскую нести, на жупанах тот же крест будет. А на алтарях церквей ваших – якорь. И церкви ставьте Богородице, – Раздался, принесенный ветром, совет Старца, – А ты Андрей дело свое начнешь, когда она к тебе сама явится, и Деву твою благословит. Жди! Жди! Жди!
Любовь – это стремление к бессмертному.
В любви недостаточно даже «слишком».
Вот с того самого дня и ведет свой отсчет Великая Империя, пришедшая на смену Империи. Вот с того самого дня и затопила весь мир Золотая Орда, сменившая в походных седлах Дикую Орду. C того самого дня и сели на землях Ойкумены и начали ткать свою паутину, сначала золотую, а потом стальную, Братства, получившие в народе название – Ордена. То ли по своим Уставам, то ли по порядку, который они устанавливали, то ли по схожести с боевой Ордой. Кто ж сейчас все упомнит?
Участники того совета разъехались по своим уделам, унося в походных сумах буллы с печатью Ордена, а в головах план как землю эту обустроить на благо всем.
Людовик с молодой женой Алиенорой решил в Новый Израиль съездить посмотреть, как там пулены обосновались, да кое с кем из Великих Мастеров свои тайные дела чародейские обрешать. Молодой королеве такая поездка только в радость показалась. Тем более что подругой у нее в путешествии стала сама Пресвятая Дева, да молодой Генрих Анжуийский и графы Тулузские.
Гуляй Беда расцеловался с Андреем. Путь его лежал в Киев-град в Лавру к черному игумену, почву подготавливать.
– Поторопись князь, – Обнимая, шепнул он, – Промедление смерти подобно. Все может перемениться. Ныне умок, что ветерок. Пока старшие на тебя ставят, надо все в руки брать. Да и я не вечен. Поторопись.
– Потороплюсь Гуляй, – Андрей обнял дьяка, – К концу года буду в Залесье. Дружину соберу и буду. Слабых ноне на порог не пущают. Гиены ноне у власти, а гиены только львов уважают, да и то за силу, – Вспомнил он слова Данилы.
– Правильные речи и правильные мысли. Умнеешь с годами, – Похвалил дьяк, – На Микулицу опирайся. Он мне почти замена. Может даже пошустрее будет. И знает всех вокруг. А уж дело так выворачивает, что без ковша с брагой не разберешься. А если серьезно. Дело свое знает и в кругах к правящим дворам приближенных бооольшим авторитетом пользуется. А уж среди чернокнижников почитай царь и бог. Даже с востока звездочеты и с севера колдуны замшелые ему челом бьют. Так что держись за него князь, он тебе советчик и брат с детства.
– Спасибо. Я и так в Микулице, как в самом себе, уверен.
– Даниле пора на покой. Велик вой и силен, но стар. Отправь его в Ярославль, к побратимам, что там, на покое обретаются. Дед отговариваться будет. Ты его с собой возьми в Ростов, Суздаль, а в Ярославле оставишь под предлогом, что новых воев набирать надо.
– Сделаю так, как говоришь. Хотя жаль деда. Он себя без нас не мыслит. Но может, если дело ему дать, загорится.
– Малку при себе держи. Да что ее держать. Ее гони не уйдет. У нее Божий указ. Но слушай ее, открыв рот. Что там с ней произошло, как она это сделала, то пути Господни. Но теперь она почти, что Богиня. Я не вижу – чувствую. Мы все уйдем, каких бы ступеней не были. Она останется. Это доля ее тяжкая, нас всех хоронить. Но дал нам Бог ее в помощь, и пока она с нами, над нами его благодать. Люби ее. Она тебя любит, и ты ее люби. Семью береги, а ее люби. Не тупь очи, знаю я все. Сам не из последних чародеев в этом мире. А любовь и от простой ворожейки не скроешь. Так что, любите друг друга. Богам семья не положена. Семью тебе с другой строить. Такова судьба ваша. За все платить надо и большой мошной.
– Понял все, Гуляй. Не трави душу. Сам все знаю, обо всем с Богами говорил. Не мальчик чай. Забыл ты дьяк, что мы по знаниям ровня.
– Не забыл. Но то, что тебе не откроют, то мне скажут. Все поехал я. Поторопись. Чую наступает время, где каждый час, как год. Гони коней до мыла. Не жалей дружину и себя. Край – до конца года жду. Поцелуемся, отрок, – С улыбкой закончил он.
Большой ватагой отправились в Святую Землю.
В дороге все как-то сдружились, сошлись поближе. Женщины чирикали про свои женские дела, примеряя платья и парчовые накидки. Алиенора, сойдя с галеры в Яффо, лихо вскочила в седло боевого коня, внешне не отличаясь от дружинника. Ответив на удивленные взгляды свиты, тем, что она дочь Великого Генриха Аквитанского. А у них в Лангедоке женщины всегда дрались стремя в стремя с мужчинами против любого врага. Мы, мол, медвежья порода от самих Меровингов род ведем. Малка поощрительно ей улыбнулась и все дорогу не отходила от юной амазонки. Впрочем, вокруг них вертелась карусель всех достойных господ Европы. Людовик и Генрих, присоединившийся к ним Рыжий Фридрих, Даже старый Раймунд Тулузский и то вился в пыли их вороных. Андрей с улыбкой смотрел им вслед и думал.
– Закрутит им головы Солнечная Дева, – Он повернулся в седле, – Эй Гундомер, что это ты любимицу отпустил.
– Пусть попушит хвост, птица райская. Ей без этого нельзя, – В тон ему ответил побратим.
– Попушит, попушит. Глядишь, всем башку в сторону сдвинет, – Забурчал Данила, – Ишь, все так и вьются у бабьих юбок, тоже мне вои. Тьфу, глаза бы не глядели.
– Чего бурчишь, дядька, – Осаживая рядом с ним коня, спросил Андрей.
– Вертихвостки. Ну, наша то она всегда была бисова девка. И эта туда же. Помяни мое слово Андрейка, умыкнут ее у Людвика, помяни мое слово, умыкнут. Да она и сама хвостом мотнет, как лиса, и поминай, как звали. Смотри, как глазами стреляет. Еще и нашу научит. Гони ее в шею, бисово отродье.
– Да ты что, старый? Нашу Малку с пути не собьешь. А этой щепке она сто очков фору даст. Чего на королевшину смотреть-то, ни кожи, ни рожи, – Подъехал к ним Микулица.
– А ты не лезь, когда старшие разговор ведут. Тоже мне бабий угодник и знаток юбок, – Данила осерчал, – Ты ж чернец, а туда же. Вижу, как на Алиноровых девок глаз кладешь.
– Чернец, чернец, что ж мне и на девок посмотреть нельзя? Я ж, как братья, обетов безбрачия не давал, – Со смехом закончил он, – Да и князь наш, хоть и брат, а семью вон, чтит и холит.
– Семья – корень ариев, – Сурово поправил Андрей, – С грустью глядя на Малку.
– Беру свои слова обратно, – Микулица хитро улыбнулся, – Но только о князе. А о девках, все как на духу. Вот присмотрю попригожей, и женюсь, – Он хлестнул коня и умчался к женской кавалькаде.
– Мужик уже, а трепач, как в детстве, – Незлобиво сказал Данила, – А ведь и впрямь его женить пора. Как думаешь Андрейка?
– Захочет, женим, – Погруженный в свои мысли ответил князь.
– И не захочет – женим, – Подвел итог разговору Данила.
Конный поезд растянулся по всей дороге. Ехали вольготно, останавливаясь на сороках и у монастырей, где все были рады принять гостей. Разбойный люд сидел тихо. Выехавшие навстречу дружинники во главе с Борисом ждали их на перевалах. Встретились, обнялись и ускакали в рощи вдоль дороги на склоны холмов. Чем черт не шутит, когда Бог спит.
– Береженного Бог бережет, – Бросил на ходу Борис, в ответ на недоуменный взгляд Андрея.
– Кто трезв и умен – два угодья в нем, – Поддержал любимца Данила, – Это тебе моя замена, – Со вздохом добавил он, – И не возражай. В последний путь с тобой в Залесье поеду. Стар. Стар я, Андрейка. Родную бы землю увидеть и в нее лечь. Не люблю я эту землицу заморскую, не моя она. Нет в ней тепла. Увези меня Андрейка домой. Чую свой смертный час. Хочу дома его принять, с мечом в руке. Хочу курган над собой из родной земли. Хочу, что бы дружина на нем чару поминальную выпила. Обещай мне Андрейка…
– Ты чего это старый о смерти заговорил? Рано еще…
– Не перебивай. Я может, больше смелости не наберусь, об этом с тобой говорить. Обещай мне князь, – Данила первый раз назвал его так, – Что похоронишь меня по старому обряду, как ариев в давние времена хоронили. На костре. Чтобы отлетела моя душа в дыме Святого огня в Ирий, в Вальхалу, к Валькириям, к сестрам нашей Малки. Что бы не плакали на могиле моей, а пели песни старые. Со мной в курган меч мой, и коня моего, и брони мои положите. А девок молодых не надо. Я их на этом свете не больно-то жаловал. Пусть всплакнет обо мне бисова девка Малка, и то хорошо, – Он вздохнул.
– Обещаю дядька. Да ты еще меня переживешь.
– Чур, чур. Что ж ты глупости то говоришь, Андрейка. Старому покой – молодому разбой. Все, больше я к этому не возвращаюсь. Ты княжич, слово княжеское дал. Я верю.
В Иерусалим прибыли засветло. Расположились на дворцовой слободе. Малка забрала девок с собой, повернув коня к дворцу Елены. На недоуменный взгляд Андрея ответила.
– Все мы дочери праматери. Все мы жрицы любви. Подготовимся. Перышки почистим, приедем вечером на пир в главный королевский дворец. А там как Боги положат. Утром разберемся, кто на какой подушке проснется.
– Делай, как знаешь. Ты в этих делах не просто Богиня, а Богиня Любви, – Князь поворотил коня в сторону Храмовой горы, дав указание дружинникам разместить гостей в Ханском дворце и во дворце Орды.
Малкина ватага приехала во дворец Елены, где их встретили радостно и с радушием. Жрицы любви почитали Малку за свою покровительницу, часто бывавшую у них. Они помогли гостьям сойти с коней и увели каждую в свои покои смыть дорожную грязь привести волосы и тело в порядок, подобрать наряд, достойный каждой.
Пусть каждая сегодня будет Богиней Любви! – Отдала приказ Малка, – И вас всех приглашаю на пир. Этот пир должен будет запомнить каждый гость на всю жизнь. Это для них будет последний мирный пир в объятиях мирных женщин. Далее в жизни они не нектары, а кровь пить будут. Не на мягких перинах и шелках в объятиях любви, а на лаврах в объятиях воинской славы почивать будут. А ваши пути любимые мои сестры, то же не так прямы, как видится сегодня, но овеяны славой и почетом. Никогда не корите судьбу, а следуйте за ней. Идите, и пусть Эрос сегодня осеняет вас своим крылом, сестры мои!
Вечером во дворце короля Заморских Земель юный король Болдуин давал пир. Пир всем правителям земли обетованной, пир будущим соправителям Великой Империи. Мужчины были смелы и горды. Женщины прелестны и обворожительны. Незаметный шмыгал по залу голый мальчонка с луком, потом вылетел в окно и умчался в город, как попросила его ученица его матери Артемиды. Кто проснулся, на какой подушке, осталось тайной. Не такой большой, как кажется. Пели потом по замкам и монаршим дворам барды и менестрели, что проснулась юная Алиенора в объятиях юного Генриха, будущего короля Англии и будущего мужа своего, отца Ричарда Львиное Сердце, которого она ему родит. Пели про то, что юный Фридрих и дочь Роджера Борса, совсем малышка Констанция, то же не устояли перед стрелами Эроса. В чем папа был заинтересован более чем все Эросы мира. Пели о том, что суровый духовник Андрея, чернокнижник и чародей тоже проснулся в своей келье ни один. И все это, по словам менестрелей и вагантов, а все знают, как они врут без зазрения совести, произошло по воле самой Девы Ариев. Да и сам она, по словам тех же бессовестных певцов, до утра провела в горнице князя Ростовского, даря ему свою не земную любовь. Но то Боги. Он Бог и она Богиня. А у них любовь другая, смертным недоступная. Непорочная. И во многих домах Великого города, в эту ночь трещали шелковые платья, скрипели лежаки и кровати и оглашалась ночь криками страсти и стонами наслаждения. Видно действительно правил в эту ночь озорной мальчишка Эрос, а он умеет делать ночи долгими и сладостными.
Действительно Малка после пира пришла в горницу Андрея, появившись перед ним неожиданно, как она делала последние двадцать лет с того времени, как получила она откровение в Храме Артемиды на крутом берегу Босфора.
Двадцать лет, вроде как недавно это было. Она только что ставшая Жрицей Богини, семнадцатилетняя девочка, познавшая всю мудрость любви, но остававшаяся девой, пришла тогда к нему первый раз, появившись из воздуха в его горнице во дворце Базилевса. Она помнила это, как будто все это произошло вчера.
Он лежал на широком царском ложе, раскинувшись во сне, как ребенок, которого не беспокоит завтра. Даже картины, показанные ему в Храме, не смогли затуманить его чела. Она встала рядом и смотрела на его сильное тело, благородное чело, рыжие волосы, и слегка пробивавшуюся бороду и усы.
– Пацан еще, – С любовью подумала она, протягивая руку, что бы накинуть на него покрывало.
– Это кто?
– Вот волчье чутье, – Подумала она, успев отпрыгнуть.
– Стой! – Стальной хваткой сжало ей руку.
– Да я это, Андрей. Руку отпусти, сломаешь.
– Чего ж ты меня как в детстве не бросила, – Узнавая Малку, спросил князь.
– Так не дети уже, – Ответила Малка, – Чего бросать-то?
– А зачем пришла в неурочное время? – Он привстал на кровати.
– Догадайся, не дети уже, – Мягко сказала девушка.
– Так ты…, – Он не мог вымолвить ни слова.
– Люблю тебя. Больше жизни люблю, – Голос ее дрожал.
– Но ведь ты Жрица. Велеса невеста.
– Артемида у Велеса отмолит, – Шепот едва срывался с ее уст.
– Отмолит? – Дыхание его прерывалось. Он чувствовал руками ее тело, но южная ночь была непроглядна.
– Отмолит. Отмолит. Она моя покровительница. Она меня всему научила и в Жрицы свои посвятила. Она отмолит, – Шепот ее становился все жарче и жарче. Кажется сам воздух вдруг стал вязким.
– А если нет? Я убью тебя. Велес не простит.
– Если Артемида с нами она даст знак, что ей это угодно, – С хрипом вырвалось из ее уст. Малку начал колотит нервный озноб. Все, чему учили ее в Храме, волной поднималось от низа живота, разрывая ей грудь.
– Если она с нами…, – Хватка его руки разжалась и рука побежала к ее груди, коснулась сосков.
В этот миг, как ответ на их призыв, лунный луч пробился через ставни и перед князем предстала прекрасная девушка в полной наготе стоящая у его ложа. По ее белоснежным плечам, отливающимся волшебным лунным светом, рассыпались золотые локоны, спадавшие до пояса и прикрывавшие высокую девичью грудь и слегка бедра. Бездонные ее глаза, кажется светились в темноте призывным светом колдовского омута. Он притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только движением головы откинула волосы, показывая себя всю. Грудь ее вздымалась от дыхания, соски налились, и вся она выражала желание и готовность раствориться в любовной неге. Князь обнял Малку, и их уста слились в поцелуе. Малка всегда помнила эту ночь. Все, чему учили ее в Храме, она показала князю. Напрасно стучали ему дружинники, напрасно бурчал под дверью Данила и вопрошал Микулица. Она навела им помрак. Три дня не видел никто князя. Три дня и три ночи вела его Малка по лабиринтам страны любви. Она научила его всему, что знала сама. Двадцать лет приходит она к нему по ночам. Он знал теперь каждую родинку на ее теле, каждый изгиб ее бедра, каждую ямочку на ее груди. Она не старела, только наливалась соком, как молодой персик. Она становилась краше и желанней с каждым днем этих двадцати лет. Они уже давно оговорили, что не смогут быть одной семьей. Он давно уже нашел княжну, еще тогда в цареградских землях, и у него рос сын. Но ночи их продолжались. И после пира была опять ее ночь.
Князь возмужал, заматерел. Но в любви с ней оставался, как и она юным и ненасытным. Она умела делать так, что бы он всегда хотел ее. Она заплатила за все сполна. За это, и за свое бессмертие. И эта ночь была ее. Она заразила своим сумасшествием на эту ночь весь город. Даже Угрюмы завыли на полную луну и, превратившись в серые тени, умчались в окрестные холмы искать своих волчиц.
Город ходил ходуном, как ложе под ней и князем. То, что она делала сегодня, она не позволяла делать себе все двадцать лет.
Она превратила его в медведя, став медведицей. Потом в тура, потом в жеребца. И, наконец, она превратилась в волчицу и позвала своим воем Угрюмов, превратив его в матерого вожака. И в этой грызне и схватке они устроили волчью свадьбу, где он выхватывал ее у других волков, промежутками получая ее как награду, а она дарила себя ему. Затем она прогнала Угрюмов, заставив их забыть все. Малка и князь опять превратились в людей, лежавших на ложе. Опустошенных, выжитых до последней капли. Она налила в ковши принесенный с собой отвар, дала выпить его Андрею.
– Спи любимый мой. Забудь все. Пусть останется в твоей памяти только наслаждение, полученное в награду, за выигранный бой. Пусть эта ночь отложится у тебя, тем, что обладание и любовь – это приложение к победе вырванной в бою. Спи! – Она положила ему руку на лоб, и он заснул, сном маленького мальчика, получившего любимую игрушку.
– Ты навсегда моя? – Шепнул он перед сном.
– Да!
Она вернулась к себе в свою башню с первыми лучами солнца. Позвала Эроса. И сняла с города свои чары. Это была последняя ночь мирной любви в новой родившейся Великой Империи. Все остальные ночи, будут ночами между боями и строительством новой жизни. Ночами, отягощенными тяжелыми мыслями о победах и поражениях, о заговорах и мятежах. О новых Храмах и новых Богах.
Сегодня он подарила всем прошедшую ночь, как ночь перехода от всеобщей любви к всеобщему делу. Сегодня она повязала всех. Нет не кровью, как делал брат ее Арес. И не долгом, как делал ее покровитель Велес. Сегодня она повязала всех страшными узами любви. Общей страсти, когда все уходит в никуда, когда остаешься только ты и желанная женщина. Самка, ради которой можно отдать все – честь, славу, родство, богатство. Сегодня ночью она – Дева Ариев повязала их самым страшным заклятием, против которого нет чародейства. Она повязала их животной страстью. Тем, чему ее учила Мать Природа. Артемида.
Просыпался город, скидывая чары. Оглядывался в непонимании. Кто? Как очутились они вместе? Почему?
Но каждый понимал. Боги сегодня вели его. Вели его туда, куда было угодно Богам. А с Богами не спорят.
Утром начались сборы. Андрей собирал дружину на Русь, в Залесье.
Что-то не давало ему покоя, но не мог вспомнить. Малка была вчера у него, как всегда, но это было не так как обычно, а как он не мог осознать. Одно было ему ясно теперь они не просто любимые. Теперь они боевые любимые, и следующие их ночи будут в походных шатрах.
Гости Нового Израиля тоже засобирались домой. Только по-другому стали смотреть друг на друга. Фридрих и Констанца, да Генрих и Алиенора. Погрустнел Людовик, но, поговорив с Малкой, посветлел лицом и распрямился.
Только во взгляде Угрюмов появился какой-то медовый цвет, и улыбка еще больше стала походить на оскал. Малка знала, теперь они за нее любого порвут. Даже князя. В воздухе повисло ожидание перемен и какого-то Великого будущего, меняющего все судьбы.
Макошь вложила новые нити в свои прялки. Наступало новое время, и новые судьбы надо было прясть всем, в мире этих смешных смертных. Тем более что в их жизнь вмешались бессмертные.