Конец – делу венец
Зло, которого мы не можем ни преодолеть, ни избежать, мы ненавидим.
Андрей сидел в печали. Гонец принес скорбную весть, умер брат Глеб, самый тихий из Юрьевичей. Он и умер тихо, так же тихо, как сидел на киевском столе. Друзья помянули добрым словом. Простой люд отстоял поминальный молебен. Память о нем осталась добрая, как о человеколюбце и князе набожном. Братьев своих он любил и старшего над ними из себя не корчил. Больше всех любил Михалко, а Андрея побаивался за его громогласность и величие. Михалко сидел рядом с ним в Торческе, и они не раз хаживали вместе в разбойные степи к повиновению их приводить.
– Черный день. Пожалуй, после смерти Изяслава, давно такого не было, – Подумал Андрей, вспомнил старшего сына.
Изяслав был воином суровым, храбрым в битвах. Воспитанный матерью и дядьками в то время, когда отец был в Святой Земле, он отца увидел уже, будучи отроком. Андрей сразу взял сына в походы свои, кои считал нужными предпринять во славу отечества. Изяслав рос и мужал в седле, в походных шатрах у костров дружинных. По указу отца, водил он дружины братские против князей Черниговских, на защиту князя Вщижского, на старшей его сестре женатого. Ходил вместе с отцом против камских волгарей, и вместе с ним Бряхимов на меч брал. Вот там и подцепил он лихоманку или сглазил кто. Но вернулся юный княжич с победой, начал вянуть и в одночасье ушел в Ирий молодым. Плакася тогда о нем Андрей и брат его младший Мстислав, в то время в Аскалоне учебу проходивший. Отпели тогда молодого богатыря и положили в усыпальницу в Храме Успения Богородицы во Владимире. Думал ли Андрей, когда сей Храм закладывал, что первым в него ляжет молодой его сын, наследник стола Владимирского, продолжатель дела его. Он опять вздохнул.
– А теперь вот Глеб – братик ласковый. Жить бы ему, да жить, – Вздохнул тяжело, позвал Бориса.
– Готовься на Киев пойдешь, а то там разобраться никак не могут, кто на киевский стол сядет. Поедешь туда, передашь мои слова: «Вы нарекли меня отцом, и я хочу вам добра: я даю Киев Роману, вашему брату».
– Слухи ходят князь, – Борис потупился.
– Что за слухи?
– Да вот народ говорит, что извели Глеба.
– Кто?
– Да Святославовичи: Григорий, Степан и Олекса.
– Это те, что от Жидовских ворот?
– Те.
– Привезешь их мне. Все понял?
– Понял князь. А если не поедут, или киевляне не отдадут?
– Тогда вон Михалко с дружиной стоит. Только махну, еще один пожар в Киеве устроим. Шепни это тихо Черному игумену. Надеюсь, он там знает, как их убеждать, чтобы не ерепенились. Ступай. Бог с тобой.
Вот так все и идет. Кто-то, где-то голову поднимает, мутит людей. Степи войной дышат, города мятежами и заговорами. Ни продыху, ни отдыху. Тяжкая доля, тяжелая ноша.
Не успел он от смерти Глеба оправиться, как подняли голову киевляне. Он как в воду смотрел. Не отдали они заговорщиков. Михалко сходил, отвез им грамоту. Андрей записал им четко. Не хотите в моей воле Роман и братья его, идите же из Киева, а Давид из Вышгорода, Мстислав из Белгорода. Ступайте в Смоленск. Киев брату Михаилу отдаю. Киевляне утерлись, но Михаила приняли.
Борис же вернувшись, не успел коней расседлать, водички попить. Андрей добавил к нему дружину Мстислава, теперь в роду старшего наследника, и отправил на волгар. После смерти старшего брата Мстислав был достойным приемником отца. С детства впитавший его мысли и задумки. Воспитанный Гундомером на Святой Земле в Аскалонской волости, где все камни дышали легендами о храмовниках, он был братом ордена можно сказать с пеленок. Он вместе с братскими дружинами штурмом брал Киев, возглавив тогда красные плащи иоаннитов. Он своими глазами видел, и со своих рук отпаивал травленых дружинников под Новгородом.
Он был красив, молод, любим воями и простым людом. Он был родовит, обучен и вплотную подошел к Посвящению. Кажется, впереди у него широкая дорога и будущее полное отважных и славных дел.
Известие было, как гром среди ясного неба. Мстислав болен.
Андрей опять впал в тяжелые раздумья.
– Что происходит? Изяслав. Затем Глеб и вот теперь Мстислав. Молодые, в расцвете сил, любимые и любящие. Лихоманка скручивала их в одночасье. Гуляя бы спросить, но и Гуляй года два назад пропал бесследно и, как не искали, найти не смогли. А еще эти слухи, о том, что Глеба извели. Да и слухи ли? – Он не заметил, что говорит вслух.
– Нет не слухи, – В горницу входили Микулица и Малка, – Гуляя-то что помянул? Отдыхает Беда от своих бед. Да ты и сам знаешь где.
Он встал им навстречу.
– Про Гуляя я так, от безысходности, вспомнил. Знаю, что он у Раймона на Мальте гостит. Новое место себе присматривает. Ждет когда все, кто его помнит, перемрут. Не долго осталось, – Он опять тяжело вздохнул, коснувшись этой темы, – Так пришли поддержать… или с советом.
– С советом, – Микулица присел у стола, Малка, как всегда, прошла под божницу.
– Изводит кто-то родню твою, князь, – Тихо сказала она, – И я думаю, знаем мы кто.
– Что ты – думаю, думаю. Знаем мы, кто они. И почему все это, – Микулица сурово грыз конец арапника, – Знаем, а сделать ничего не можем. Макошь выше нас. Чего смотрите? Да не тем Богам молюсь, но чтить их мне никто не запрещал. И если я скажу – все в руках Божьих, от этого что, измениться что-нибудь? Мертвые восстанут? Нет! Так и не смотрите на меня так!
– Ты что брат, успокойся. Знаю я, как ты Мстислава любил, как сына родного, – Успокоил его князь.
– Больше князь, он мне еще и сыном духовным был. Я его Мастером хотел сделать. Плащ ему красный готовил.
– Ну, так не томите же… Ключами от тайны не гремите…
– Ты Андрей, как делами Имперскими занялся, так от дел Посвященных отлетел. Сейчас я вижу, не гоже то. Но после драки, кулаками не машут. Поэтому и не знаешь, ты, как колдуна черного мы ловили. И что он нам на капище Аринином выболтал.
– Так что там? Что?
– Сила на силу пошла. Поднялись против нас те, кому затея наша все под одну руку подвести, как нож острый к горлу. Ты и родня твоя – первая цель. Но ты силен, Мастер Великий. Тебя так, на гоп – стоп не возьмешь. А родня твоя послабее будет. Братья те, кто в Новом Израиле не был, вообще слабаки. А сыны молоды еще, силы не набрали. Их легче со свету сжить, – Малка говорила, а сама видела, что нить Макоши самого князя почти уже закончена.
– Так вот, брат Андрей, – Микулица перестал грызть арапник и выпалил одним махом, – Война началась не на жизнь, а на смерть. Что можем делаем. Готовься князь, в этой войне много еще смертей будет. Вот так… Утешил.
– Ну хоть так… И на том спасибо… Спасибо что пришли. А ты, что скажешь Малка?
– Я помолчу лучше, в себе проношу.
– Смотри в твоей рыжине волос седой, – Удивился Андрей, – А ты ж не стареешь.
– Вырву его, и все опять будет, как было. Стареть то не старею, а жизнь-то живу. Пойдем мы князь, оставим тебя одного. Погорюй. Захочешь, кликни.
– Одно скажи Малка. Никогда не просил, глянь туда… Что с сыновьями будет, род-то не прервется?
– Да ты ж князь сам этому делу учился и не хуже меня умеешь, – Удивилась она.
– Боюсь я этого, боюсь, – Честно сказал он, – Вот после Храма Артемиды и боюсь, вдруг не туда загляну.
– Ладно, князь. Обо всем говорить не буду, не гоже это. А для спокойства твоего скажу. Сына своего Георгия женишь ты на царице Иверийской – Тамаре. Иверия с того дня еще Георгией называться будет. Что уж у них там сложиться, не сложиться, то мы подглядывать не будем. Дело молодое и не нам по чужим спальням лазать. Но уедет твой сынок из страны той горной от храброго народа сванов и иверов. Уедет к брату своему троюродному в Штирию.
– Извини, что перебил. Это кто ж у нас в Штирии из родни?
– Это Фридриха рыжего – Барбароссы, как его сейчас называть начали, сын Кондрат Швабский. Вот он твоего Юрку и приютит. Удел ему даст и пойдет от него род князей Рюстовых. Так что не прервется род твой. Что просил узнать – получил?
– С Георгием ясно. Правда, не все. Чего ему у царицы Тамары не жилось? Да это ты права, их дело. Не гоже в чужие постели нос совать. А Глеб младший?
– Промолчу я князь.
– Понял все. Спросу больше нет. Братья то мои: Михалко, Василько да Всеволод тоже сгинут без славы?
– Отвечу тебе Андрей, – Малка переглянулась с Микулицей и решительно продолжила, – Михалко с Василькой браты твои, в Новом Израиле вспоенные и вскормленные, после тебя, – Она сделала паузу и тяжело вздохнула. Князь промолчал, – После тебя пегий Босеан поднимут. Совместно с Микулицей и дружинами мятеж усмирят. Всех на свои места поставят. Лиходеев истребят. Особо отмеченных – пожгут на старом капище. Мои Угрюмы, вместе с людьми Микулицы и фемами Роллана полгода их выискивать будут по всем землям Ойкумены.
– Всех найдут? – Задумчиво спросил Андрей.
– Всех. Головных пожгут в Ярилиной долине. Тех, что помельче потопят, да повесят. Роллановы новшества, что б огонь очистительный не гадить. А шушеру всякую дружине отдадут, она их из луков постреляет. Прах их всех в озеро сбросят. Да ты его знаешь, Поганым оно прозывается. Там водяной неприкаянный живет, коего Артемида из всего своего лесного края выгнала, а Велес ему озерко-то подарил, из жалости. Однако… Михалко в тех сечах и бунтах голову сложит. Опять, скорее, по злодейству, изводному, чем в честной рубке от меча ворога.
– Василько значит, на стол княжеский сядет?
– Нет, Василько воин простой, он Всеволоду княжескую долю оставит. Тот по молодости своей, под крылом дружин Борисовых в Переславле-Залесском в монастыре храмовников за стенами каменными ждать будет. Не по трусости. А только решением совета нашего, – Она переглянулась с Микулицей.
– Значит, не бросите братьев в беде и без присмотра? – Опять спокойно спросил Андрей.
– Да уж как-нибудь, – Ответил Микулица, – Не тому учили нас, друзей бросать. Поддержим и вкруг них стеной встанем. Большой бой будет по всей земле.
– Так что Всеволод? Он ведь отрок еще?
– Всеволод при поддержке Бориса и дружин его, всех под руку общую подведет. Дело твое продолжит. Государство укрепит. Прозвище получит – Всеволод Большое Гнездо. Такое гнездо во Владимире совьет, что птенцы из него по всей земле Обетованной править будут. Землю эту общей сделают.
– Жену от куда возьмет? – С интересом вдруг спросил князь.
– Так дружок твой Фридрих Барбаросса племянницу ему свою сосватает – Богемскую княжну Марию.
– А, знаю хорошая девка. Твоей покровительницы, – Он повернулся к Малке, – Жрица.
– Да, не жрица, а почитай берегиня, как я. Только рангом пониже. Она Всеволода и хранить будет. В вашем роду мне замена. И дело свое хорошо знать будет. Шесть детишек ему нарожает. Род ваш продлит до великих времен Великой Империи. Всеволод парень хороший. Школа Ратмирова, – Поправилась, – Гундомерова в нем многое определит. Помощь Братская в жизни поддержит. Великий Государь из него получится. Земли соберет, и войско великое Золотую Орду создавать начнет.
– Золотую Орду? – Андрей вспомнил Храм и видения, – Орду?
– Войско так Великой Империи звать будут, – Пояснил Микулица, – Оно пределы земель раздвинет, так, как нам и не виделось.
– Ну, дай Бог, дай Бог, – В усы прошептал князь.
– Великих воев и великих государей из рода его земля воспоет, – Малка задумалась, – У кого-то из них я берегиней буду.
– Это ты мне душу облегчила. А кто Империей после меня, – С ледяным спокойствием спросил князь, – Кто дальше кроме Всеволода, обет наш выполнять будет?
– Фридрих Рыжий, как старший в роду. Да остальные ему помогут, – Почти хором ответили оба.
– Это хорошо. Он парень спокойный и железный в своих делах. У него не забалуешь и хвостом не повиляешь.
– А ты что, на себе крест поставил? – Вдруг холодно спросила Малка, – Ты в Ирий не навечно идешь. Не в Вальхале с Валькириями развлекаться, – Так же холодно добавила она, – Тебя Боги в нужный момент на землю пошлют. Может в другом обличии, может в земли иные, но долю свою справлять исправно. Так что не расслабляйся. Ты, как и все остальные на отдых пока идешь. Вот так!
– Это кто ж оттуда вернулся? – С сомнением спросил Андрей.
– Брата Аршанбо, графа нашего юного помнишь?
– Как забыть. Первый среди первых храмовников был по знанию книг и продвижению веры новой.
– Вот брат твой Всеволод, когда раздвинет пределы свои до берегов моря Варяжского, да согнет все мятежные города, да союзы. Вот тогда обустроит он на берегах реки, у моря северного, город Ригу и призовет туда епископом знакомца нашего. И обстроится там брат Аршамбо, но под именем Альберта Святого. От нового Братства тевтонского, Гундомеровыми сродственниками созданного, отделит он еще более новое братство из пруссов и поморянцев созданное и даст имя ему – Братство Меченосцев. Добрая подмога будет Всеволоду, а потом и Фридриху по берегам моря. Зоркий контроль над союзом Ханзейским и стальная рука на горле корабелов по морю этому плавающих. А ты: кто ж оттуда вернулся? Возвращаются, коли Богам нужны. Кто кроме вас на земле будет волю божью исполнять? Одни мы, что ли – Девы-воины?
– Кто ж еще славные стяги наши по ветру развернет?
– Будут вои великие. Александр, Невским прозываемый, да Дмитрий Донской. Будут собиратели земель вкруг себя: Святой Даниил да Иван, Калитой прозванный. Много чего будет.
– Братья наши как на землях Залесских сядут?
– Это ты у Микулицы спроси. Я ж в братских делах колесо пятое, – Малка замолчала, скинув с плеч тяжкую ношу.
– Братьев по земле нашей рассыпим, расположим. Они в ответ нам помощь всякую окажут. Я госпитальеров своих, на душу мне легших, из Владимира на Бор на Яузу вывожу. Церкву им там построил Иоанна Лиственечника и монастырь стеной рубленной обнес. Туда же храмовников твоих выведу, пусть там комтурство ставят, рядом с моим госпиталем. Может Дом братский там создадим, опору дел и защиту дела единства земли всей.
– Хорошо. Как место это зовется, что бы знать?
– Место-то. Да ты помнишь его, где икона Богородицы утопшего спасла. Речки там три большие. Яуза – где чудо было, Неглинка, да большая река то ли Москва, то ли Смородина. Дон одним словом, вода большая значит.
– Так вы над тем Доном, Москвой-рекой, Смородиной на холме, на бору обстроиться решили. Плохое место топкое.
– Чем болот больше – тем врагов меньше, – Изрек Микулица.
– Просьба одна у меня, – Князь помешкал, – Поставите монастырь храмовников, Богоявленским нареките, в честь дел наших и покровительства божьего. И Собор центральный – Богородице.
– То непременно, волю твою выполним, ты ж у нас возлюбленный слуга Богородицы. Да и братья Храмовники кроме, как Деве Марии, никому поклоны не бьют. Еще чего узнать хочешь? – Микулица напрягся, боясь одного вопроса.
– Нет! – Андрей прочитал его мысли, о том, что он не хотел бы отвечать про последний день самого князя, – Нет брат мой названный этот вопрос я тебе не задам, – Повернулся к Малке, – И тебе тоже. Пусть все будет, как будет, и вы не лезьте. С Богами не спорят! Только себе шишек набьете, а меня не спасете. Время-то еще есть?
– Есть, Андрейка, – Малка назвала его так, как называл только Данила.
– Тогда прикажите коней седлать, – Он увидел удивленные глаза собеседников, – Поедем на охоту на тура лесного. Али я не князь, а вы не мои гридни? Тем более чего нам бояться? По нашей доле, нам его рогов бояться нечего. Поехали!
– А что и поедем, – Микулица встал зычно басом гаркнул в сени, – Эй вы сони! Коней седлать! Сокольничих, псарей поднимать! На тура поедем!
– Помнишь князь, охоту нашу соколинную в Царьграде, – Встала Малка, – Давай тряхнем город Владимир, что бы всем врагам тошно стало, И звонкий ее голос рассыпался по терему, – Рожечники, дудочники, загонщики – все во двор!
В княжеском тереме поднялся переполох. Охота! Да все уже давно среди этих войн и мятежей забыли, что такое охота. Охота! Вот так! Как с куста. Через час ватага, почти как в Царьграде, полвека назад, выкатилась с теремного двора. С лаем собак и гудением рожков, в шелке и бархате в звоне сбруи и клекоте соколов и беркутов. В дубравы, в поле, на волю. На дикого зверя.
Впереди на диком жеребце, только что искры из ноздрей не летели, гарцевал сам князь, ставший, кажется моложе лет на сорок. Рядом Малка, как вечно молодая амазонка – берегиня рода. Даже суровый протопоп Микулица и то сегодня выглядел этаким Микулой Селяниновичем.
Потешься стольный град – Владимир, погляди на своего Государя. Каков молодец, хотя, почитай, седьмой десяток разменял. А на тура с копьем, с рогатиной идет. Андрей ждал, когда поднимут и погонят зверя. Увидев матерого тура, вожака стада, старого, опытного, но еще в самой силе, он, не задумываясь, бросил коня в его сторону.
– Вот деда Владимира Мономаха, так же на охоте тур чуть-чуть на рога не поднял. Благо тогда стремянные подоспели, – Мелькнула шальная мысль.
С ходу конь, привыкший к битвам, грудью ударил зверя. Тот даже не шелохнулся, настолько был грузен и велик. Князь вонзил копье в ямочку над холкой. Руки сами знали, что делать. Выучка брала свое. Тур поднял коня на рога, пытаясь сбросить его в сторону, добраться до этого жалкого человечишки, что там, на коне жалит его стальным жалом.
Малка хотела броситься на подмогу, но Микулица удержал ее и стремянных.
– Князь сам разберется. Не его час. Смотри у быка уже глаза соловые.
При этих словах тур рухнул на подкосившиеся передние ноги, еще раз слабо мотнул головой и, жалобно рявкнув, испустил дух.
– Нет, не для этого меня Боги берегли, – С сожалением подумал Андрей, спрыгнул с шатавшегося коня и перерезал горло властелину дубрав, выпуская густую красную кровь, – Вот так же и меня прирежут, – Неожиданно подумал он, Тряхнул головой, как бы отгоняя видение, распрямился и крикнул, – Эй челядь! Быка освежевать! Вечером на княжеском дворе пир! Зовите всех!
– Да не радуются враги не устрою нашему, – Тихо закончила за него Малка.
Можно забыть того, с кем смеялся, но никогда не забыть того, с кем вместе плакал.
После пира он поехал в дубраву, туда, где в юности своей впервые встретился с Малкой. Время торопило, он физически ощущал, как нить его судьбы в руках Великой Пряхи становилась все тоньше и тоньше. Он не брал сопровождающих, зная наперед, ничего не будет, не его час, так же как тогда на охоте на тура. Остановил Малку, седлавшую коня, и жестом отправил назад близких гридней и мечников.
– Сам поеду. Один. С Велесом поговорить надо.
– Сам так сам, – Малка не возражала, кивнула Угрюмам, но Андрей перехватил ее взгляд.
– И их не надо. Я сам еще волчара хоть куда, – Вскочил в седло, – И не думай все равно учую и накажу.
– Хорошо, – Малка жестом остановила волкодлаков, – Велес защитит.
Он один выехал на давно знакомую ему поляну. Ничего не изменилось. Также росли священные дубы, так же стоял жертвенник на капище. И так же вышли не стареющие волхвы из густой чащи леса.
– Пришел отрок?
– Да, почитай, я уж годков пятьдесят, как не отрок, – Ухмыльнулся князь.
– Для нас всегда отроком будешь. Дело пытаешь, али от дела лытаешь?
– За умом пришел, за разумом, – Как в прошлый раз, ответил Андрей.
Старцы поманили его за собой, и он вновь, как в детстве, ступил на болотную тропу.
– Куда иду-то? Нет ведь там Малки, дома она, – Подумал он мимоходом. Но тропинка уже вывела его к шалашу.
Он растерянно остановился, но потом, набравшись духу, уверенно шагнул в полумрак жилища ведуньи Макоши. Оторопь взяла князя на тех же шкурах, на том же месте, перед ним сидела маленькая Малка. Тот же расшитый рунами сарафан, те же водопадом русые волосы по плечам.
– Здравствуй князь, – Такой же тихий и ласковый голос встретил его, – Удивлен? Да нет, не Малка я. Новая ведунья у Богини. Свято место пусто не бывает.
– Будь здрава кудесница, как же зовут тебя малышка?
– Любавой меня нарекли. Потому, как на любви этот мир держится. Пропадет любовь – и мир пропадет. Так что, князь? Ты ж сюда не за будущим своим пришел? Не за отваром колдовским? Не за знанием чародейским? Ты в этом деле таких, как я, учить можешь. Ты ж сюда за детством своим пришел. А я тебе этого дать не могу. Не могу я время вспять пустить.
– Да и не надо мне этого малышка. Ты посиди со мной. Поговори о чем. Вот оно детство и вернется, хотя бы на час. Детство оно ж не в годах, а в памяти каждого. Можно присяду я?
– Садись Мастер, я ж тебе не указ.
– Любой, кто Богам верно служит на своем месте, всем указ.
– Вот слова Мастера, – Раздался голос из-за плеча Андрея, – Сиди девонька не вскакивай. Он же к тебе пришел. Да и я тоже. Ты в доме своем хозяйка.
– Здравствуй Святобор, – Князь узнал бы этот голос везде, – Вот и свиделись.
– Любавушка доченька милая, принеси нам чего. Соку лесного, ягодок, меду майского. Давай хозяюшка потчуй гостей, – Ласково сказал Велес, – И с нами потом за стол садись. Стол без хозяйки – кривой стол. Присядем князь. Что спросить хотел? Или так, на самом деле, детство искать пришел?
– Чего спрашивать то, сам все ведаю, а что не ведаю, так и не шибко надо. С детством попрощаться пришел, а тут кроха эта. Аж оторопь взяла, а потом слезу вышибло. Стар, наверно, стал?
– Чего уж там, стар. Прощаться с детством с чего удумал? Оно всегда с тобой. И в Ирий с тобой пойдет. Оно ж твое. Его не продашь, не заменишь, даже не исправишь. Садись пигалица, спасибо тебе за дары лесные, – Повернулся он к кудеснице, входящей в шалаш, – Небось, слышала сказ про малую ведунью, что Девой Ариев стала, почти самой Марией?
– Слышала, – Чуть слышно ответила Любава.
– Так вот, она ведь здесь в этом шалаше жила. Моей невестой была. Берегиней князя стала. Да Мать Артемида – Ярославна у нас с Макошью ее выпросила и холит ее. Прав я князь, али приврал что, – Велес стал похож на молодого повесу, рассказывающего девкам байки на завалинке.
– Да нет, не приврал. Так все и было. И познакомился я с ней на этой полянке, в этом шалаше.
– Вот так Любушка-Любаша становятся Богинями, но то только одной на много кудесниц доля такая выпадает. Не грусти, чего нос повесила. Может и ты заслужишь. То не мы решаем, даже не Макошь, то сам Род только ведает. Ну что там у тебя в лукошке. Земляничка. Отлично. А молочка у тебя нет? Есть. Сбегай, принеси, будь ласка.
– Скоро князь, – Как бы отвечая на его мысли, вдруг сказал он, – Скоро. Подбивай дела свои. Отдохнешь у нас… и дело тебе есть. Не в этой земле, но есть.
– Ну да ладно, чего о плохом-то. Малка…
– У Малки своя доля. Проси, не проси, тут не я, не Макошь, даже, я думаю, Артемида и та не указчик. Тут сам Род, так я думаю, всему голова. Малка земли этой хранительница и заступница. Место ей здесь. Не будем об этом. Вон с малой почирикай, ей приятно будет. Да и гордо. Сам Андрей – Мастер Великий, да и я не из последних в мире этом, – Велес подбоченился, – Разговоров на полжизни.
– Скажи Любаша, много народу к тебе за советом ходит? Или стали старых Богов забывать, – Спросил Андрей.
– Много князь. Новые боги ответов не дают, только молиться заставляют. А мы, – Она с испугом посмотрела на Велеса.
– Мы, мы, – Милостиво кивнул он головой, – Ты тоже от Богов голос. Продолжай, не шарахайся, чего на меня коситься. Я ж не кусаюсь. Не волкодлак чай.
– Ну вот, мы им все расскажем, посоветуем. Как корову лучше в лесу искать, если потерялась. А то и волкодлака пошлем, чтоб домой ее выгнал. Как невесту умаслить, или суженного приворотить. Мы травки лесные знаем, водичку хорошую…
– Травки лесные, – Подумал Андрей, – И те гады знают. Подрастешь девонька, придется с ними бороться, за воду свою хорошую, надо ж как назвала, не чистую, не сладкую – хорошую. За небо голубое, за леса зеленые за души чистые. За все это тебе бороться предстоит. Дай тебе Бог сил на это, и терпения.
Любавушка продолжала стрекотать. Велес и Андрей каждый думал свою думу под ее тихий голос. Наконец, поймав паузу, Велес встал.
– Не буду вам мешать с детством прощаться. Пойду, до встречи князь.
– До встречи, – Андрей понял, что Велес не закончил фразу, что бы не пугать девчушку, и про себя добавил, – В Ирии.
– Постой, – Князь снял с себя ремень с мечом-кладенцом, – Возьми Святобор подарок свой. Мне он вроде теперь без надобности. Не дай Бог в плохие руки попадет.
– В плохие руки мы ему попасть не дадим, – Уверенно сказал Велес, взял меч подержал его в руке. Подумал и вдруг уверенно повернулся к Любавушке, – Поди сюда, малая. Вот тебе меч-кладенец. В твои руки отдаю, глядишь, тебе доля выпадет опоясать им кого. Береги.
Велес пропал так же, как и появился. Андрей посидел еще чуток и тоже встал.
– Спасибо тебе кудесница. Что предскажешь?
– Счастья, – ворожейка замялась.
– Не продолжай. Не зачем тебе туда смотреть. Дай поцелую на прощание, – Он поднял ее в воздух, поцеловал в щеки и лоб, – Привет передай тем, кто обо мне спрашивать будет. Счастливой тебе доли. Прощай, – Повернулся и, не оглядываясь и не дожидаясь старцев, пошел напрямик через болото.
– Стой! – Хотела крикнуть Любавушка, – Утонешь! – Но вовремя вспомнила, что князь сам был Посвященный. Волхв. И болота эти нутром чувствовал, – Хорошо хоть по воздуху не полетел, – Подумала она, – Какая ж я счастливая. У меня сегодня и Андрей, и Велес были, а вчера Малка забегала, посмотрела все ли у меня в порядке, в чистоте. И по голове погладила. Вот где счастье-то, – Она закрыла глаза.
– Малыш еще, – Прочитал ее мысли князь.
Вернулся князь домой спокойным и сосредоточенным. Вызвал Микулицу. Приказал писать:
– Князьям всем по землям: Черниговским, Украинским, Новгород-Северским, Полоцким и всем другим, сам знаешь каким. Пиши. Я, Великий князь Андрей Боголюбский, разжегшись гневом, призываю всех, отпраздновав Светлое Воскресение Господне, на Собор в стольном граде Владимире. День Собора общего для всех земель Руси матушки укажу особо, потому, как послал я к Братьям на Русь, да в Заморье, да в другие земли. Проведу с ними свой Собор в Боголюбове. Когда будет весть от них, я и вам дам ответ, когда вам всем сбор. Написал?
– Извини за совет, – Позволил себе подать голос Микулица, – Так ты всем крысам хвост подпалишь. Кто ж после братского Собора голос на общем Соборе поднимать будет? Да нет таких. Не родились еще под солнцем этим. У них теперь только один путь. Бунт. Если они до Собора не успеют, после им не только пикнуть, пискнуть никто не даст, как у Генриха на Белом острове, в Альбионе, то есть. Как у Фридриха в Полабских землях, как у Людовика в Галлии.
– Ты еще Царьград добавь, да Новый Израиль. Нет на Руси у нас, у кого толще тот и пан. Пусть выскочат. Пусть покажутся. На живца ловить будем. И живец тот я, – Андрей знал, что говорит.
Грамота сия была, как масло в огонь вылитое. Заговорщики поняли, более ждать нельзя. Если князь, общий Собор под свою руку подведет, возврата назад не будет. Или сейчас, или никогда. Паучье гнездо зашевелилось, как будто в него палку сунули и поерошили. Сидеть и кучковаться по ночам за засовами железными и ставнями дубовыми, резону больше не было.
– С сына начнем, – Принял решение Ефрем Мойзич, – Глеба траванем. Князь в грусть впадет. На окраине шумнем. Он туда Бориса отрядит. По городкам шебутнуть надо заранее, что бы дружины братские на правеж бросились.
– А коли не бросятся? – Усомнился ассасин Анбал, ключник князя.
– А тебе какая разница? – Злобно заметил Петр, мечник князя, – Тебя за это дело все равно твой Старец достанет, и если на кол не посадит, то живым в землю закопает – это точно.
– Не твоя печаль, не тебе служу, – Огрызнулся Анбал, – О себе подумай, провалится все, потопят тебя, как кутенка, да не одного со всем родом твоим.
– Мой род и так на плаху повели. Вон брату Якимке голову оттяпали.
– Так за дело и оттяпали, – Подковырнул Ефрем, – За жадность безмерную. Такой жадности я не у сурожан, ни у жидов не видал. Это невидаль великая была жадность его.
– Да не о том разговор, – Опять влез Петр, – Вы деда его Владимира Мономаха вспомните. Это он установление о резах принял. Что бы сурожанам и жидам процент по долгам ограничить. Да и должников в рабы не определять.
– Прав Петр, ой прав, – Запричитал Ефим, – И резы ввел и Собор собирал, что бы всех неправедных жидов из Русской земли в зашей гнать. А Андрей пащенок его. Он тем и закончит. Вот только иереев своих выкормит, выпестует, и всех нас под зад коленом. Общее дело задумали. Все нам в нем подмога.
На том и порешили. Больше время не тянуть, дождаться, когда дружины на пожарища кинуться, а князь от смерти сына любимого голову потеряет, и наскочить.
Андрей получил очередную страшную весть в Суздале. Он уже подбивал дела. Укреплял монастыри и замки, ставил по городам и посадам тиунов и волостелей, подкрепляя их дружинами, да отрядами. Новое служилое сословие уже к земле прикипело. Еще бы годков пять. И укоренилось бы сословие иерейское, и братства по всей земле корни бы пустили, ростки новые дали бы. Самовольных бояр и своеземщиков, вольных жидов, да гостей-сурожан отодвинули бы, вожжи бы государевы на все накинули. А тем, кому не любо это, стальные рукавицы в бок.
Но весть догнала и ударила, аж сердце захолонуло. Новая смерть, неумолимая, похитила любимого сына Глеба. Едва двадцати годков достиг, на ноги встал.
Князь поворотил во Владимир.
– Вот и мне скоро конец, – Подумал он, вспомнив, как отказалась Малка отвечать на вопрос о Глебе, – Надо все достойно закончить, – Он подозвал своего ближнего стража Прокопия, – Слышь Прокопий, я во Владимир сейчас. Тризну по Глебу справим, и в Боголюбово поверну, а ты скачи к сыну Георгию в Новгород, скажи, пусть с дружиной ко мне подгребается.
– Не гоже то князь, а как же ты?
– Чего мне бояться-то в родном городе. Скачи. Вон со мной божий человек Кузьма от самого Черного игумена из Киева посланник. Он мне помолиться за упокой души раба божьего Глеба поможет. А ты мне в церкви, какая подмога? Скачи.
– Князь, напрасно человека ближнего от себя отсылаешь, – Подъехал к нему Кузьма, – Люди бают, угроза от тайных ворогов есть, среди людей к тебе близких.
– Господа Бога моего Вседержителя и Творца возлюбленного его люди пригвоздили на кресте со словами, да будет кровь его на нас и на детях наших, и мои той же дорогой пойдут. С Богами не спорят, – Хлестнул коня ногайкой и умчался вперед.
Во Владимире все готово было к пышным похоронам. Народ плакал сильно, по умершему, называя его убиенным невинно. Нищие и убогие кричали в голос, потеряв в Глебе заступника и кормильца, да и все жители снедаемы были горем и тоской, как бы предчувствуя, что эта смерть потянет за собой длинную череду других смертей.
– Вот Храм Успения тебе и новый постоялец. Каково ж отцу в усыпальницу сыновей класть, – Горестно вздохнул Андрей и, выйдя на крыльцо, приказал, – Всем на центральной площади накрыть поминальные столы. Дружине в теремном дворе. Я на десять дней с отроками в Боголюбово поеду. Меня не беспокоить.
– Поехали что ли князь, – Подошли самые близкие.
– Здесь тризну справляйте, без меня. Кузьму с собой оставьте, – И такая тоска была в его голосе, что все и Малка и Микулица поняли, прощается князь с ними навсегда. Он остановил их движением руки, – Обсудили уже все. Мой черед. Вам другая доля и другой путь. Я у Велеса был. Меч-кладенец ему оставил. Он принял.
Все поняли. Прощается, и долгих слов не будет. Все как-то помялись. Но все было решено давно. Князю доля была – мученический венец. То не им судить. Микулица обнял князя, в ухо шепнул:
– Встретимся!
Малка подошла, поцеловала в губы при всех. Сняла с головы накидку зеленую, повязала на шею, тоже шепнула:
– Я рядом буду, – Он вскинулся было. Она закрыла ему рот ладонью, тихо добавила, – Не увидит кроме тебя никто. Скачи любимый мой.
Князь хлестнул жеребца, и копыта застучали по мостовой. Они постояли на крыльце Храма, вслушиваясь, как звук удаляется в сторону Боголюбовского замка. Малка повернулась к Микулице.
– Ты Всеволода в Переславль вывез?
– Да.
– А дружины наготове?
– Братья в Вознесенском монастыре в бронях спят.
– Михалко предупредил?
– Да.
– Что ж тогда ждем. С Богами не спорят!
Андрей приехал в замок за светло. Приказал протопить баню. Попарился. Надел чистую рубаху. Поел, выпил и ушел в опочивальню. Посмотрел. Меча, который всегда висел у изголовья, не было.
– Подготовились, сукины дети, – Подумал он, но ярости в нем это не вызвало, – Наверно и впрямь мой срок. Да уж скорее бы, – Он разделся и лег.
Душная ночь середины лета навевала на князя Андрея воспоминания и пробуждала какие-то тусклые обрывочные видения. Совсем недавно было летнее солнцестояние, круг солнечный пошел на убыль. Как и вся княжеская жизнь, год начал стремиться к закату, отползать туда на запад, куда отползло к вечеру сегодня жаркое летнее солнце – Ярило. Ярило – солнечный Бог всех Ариев, всех детей славянских – славных, коему капища, до недавнего времени, в Яриловой долине в стольном городе Владимире стояли.
В дверь постучали.
– Кто там, – Стряхнув воспоминания, спросил князь.
– Прокопий, – Ответили из-за двери.
– И сделать то все как люди не могут. Даже не узнали, что без Прокопия я сегодня, – Подумал он, но вслух сказал, – Нет, не Прокопий это, – И стал ждать.
Убийцы выломали дверь. Это был последний бой князя. Один против двадцати. Без оружия в одной рубахе против закованных в броню.
– Бог отплатит вам за меня и хлеб мой, – Хрипло выдохнул князь, умелым ударом ломая хребет нападавшему.
Упорно бился он, в темноте свалив еще одного, но силы были не те. Нападавшие свалили его на пол и долго рубили мечами. Затем, решив, что все, они отошли. Князь был еще жив. Малка, не справившись с собой, навела помрак на душегубов и подкинула им труп товарища их. Как же ей хотелось вступиться за князя и разить их своим волшебным клинком, от которого не было защиты и спасения. Но рука Артемиды удерживала ее. Он помогла князю встать и повела его потайным ходом в Храм Богородицы, нашептав татям, что в медовуше вина навалом. Те гурьбой ринулись выпить за победу дела черного своего.
Но вдруг перед Малкой появился Велес.
– Ты что сестра не знаешь, что Макошь его нить в этой жизни допряла и узелок завязала. Ты что не знаешь, что в Ирии его сам Род ждет? Ты поперек Богов идти вздумала?
– Повинуюсь Святобор. Бабье взяло.
– Дай, слезы вытру, дуреха, – Велес рукавом обтер ее заплаканное лицо, – Я рядом постою, а то еще чего наворочаешь от любви-то.
Князь застонал. Лиходеи услышали и бросились назад. Малка слышала, как кто-то упрямо повторял:
– Ищите, ищите скорее не то нам всем карачун и погибель.
– Факел зажгите, по крови искать будем, – Зашипел Ефрем.
Свет факела вырвал фигуру князя в глубине сеней в убежище, куда его положила Малка. Град ударов опять посыпался на него.
– Пресвятая дево Мария Богородице! В руци Твоя передаю дух мой – Сказал князь, увидев Малку и стоящего с ней рядом Велеса, и тихо добавил, – Люблю тебя Малка.
Велес держал Малку из последних сил, удивляясь, откуда ж такая сила в ней, если я, Бог еле удерживаю ее. Все было кончено. Душа князя отошла от тела его, и Велес, взяв ее, понес в Ирий.
– Теперь я тебя не держу, – Повернулся он к Малке, – Все, что сделаешь, то Богам угодно.