На службе богородице
…многая леты в Святая Земли Иерушаломе Граде бываху у Святаго Гроба в посте и молитве, служа присно дево Марии Богородице вравду и бескорысти, премногыя мурости наповняхусь, яко бе Шоломон царь, во храме его Святая Святых пребывахом, яко и отень его Гюргий.
Глава 1Иерусалим
Отважные рыцари обитают в замке Монсальват, где пребывает и хранится Святой Грааль; это Рыцари Храма, часто уезжающие в дальние дали в поисках приключений; и каков бы ни был исход их битв, будь то победа или унижение поражения, они всегда принимают его со счастливым сердцем, как искупление своих грехов.
Два огромных купола возвышались над легендарным городом. На востоке – Храма Господня, Купола на скале, на западе – огромная ротонда базилики Гроба Господня охраняемая дозорной башней братьев иоаннитов.
Весь горизонт между ними был изрезан башнями и башенками, колокольнями, куполами, террасами и зубцами стен.
– Куда правим-то? – Поинтересовался Андрей.
– К Матери всех церквей, на гору Сион. Там монастырь еще Даниилом заложенный, там паломникам из Руси всегда рады. Можно через город править, можно по долинке обежать, – Темряй ждал ответа.
– Давай в объезд, чего будем гусей дразнить.
– Так те гуси о вас еще с того момента как вы в Яффе высадились, знают и ждуть на вас посмотреть. Любопытствуют. Мой совет, поехали через город. Себя показать – людей посмотреть.
– Не боись князь, – Поддержал напарника Алеха, – Переполоха не будет. Наоборот людям радость и приключение. Все ж, как никак, новые люди, новые сплетни. Поехали через город.
– Правь, как знаешь. У каждой Нюшки свои погремушки, – Принял решение князь.
Провожатые направили коней к воротам Психеи, что вбирали в себя дорогу. Грозная Башня Психеи нагоняла страх на путников, выделяясь зубчатой короной в синем небе, больше для красоты, чем для дела. Кто ж сунется в это осиное гнездо, где вооруженного боевого люда было по более чем во многих странах, граничащих с Новым Израилем.
Иерусалим – Святая Обитель огромный монастырь, огромный военный лагерь, школа бойцов, воспитательный дом воинства. Каждая улица – крепость, каждый дом – казарма. Здесь женщина была, как великое чудо, великая драгоценность среди этих суровых людей, давших обеты безбрачия и бедности. Это был город суровых воинов и суровых нравов.
Пробежав под сводами ворот, дорога весело разбегалась на три стороны. Правая дорога вела к Иудейским воротам внутреннего города в монастырский квартал. Средняя – к Дамаским воротам или воротам Святого Стефана, от которых разбегались две главные улицы внутреннего города. Левая, пробегая через весь нижний город и сливаясь с дорогой от Женских ворот – вела к Нижнему рынку и Общественным баням, проскочив во внутренний город, через ворота Ирода иногда называемыми Цветочными.
Алеха, по всей видимости, знаток города, взявший управление в свои руки, поворотил на среднюю, и всадники, проехав мимо лесного рынка, въехали через Дамаские ворота на Сионскую улицу, пересекающую весь внутренний город и торговый квартал с севера на юг до самых Сионских ворот, выходящих к Монастырю Богородицы Сионской, конечной цели путешествия.
Прогарцевав через весь город, только что, не цепляясь, головой за крыши крытых галерей, где в приятной для этого предвечернего зноя и жары, прохладе сновали торговцы и всякий люд, любящий присосаться к любому военному лагерю, путешественники подъехали к внушительным стенам обители Братства всадников Усыпальницы Богоматери Иерусалимской. Сурового вида монах выглянул в окошечко, но, заслышав русскую речь и узнав яффских иноков, с радушием распахнул ворота приговаривая:
– Давно ждем, еще с обедни, проходите, гости дорогие, разоблачайтесь, отдохните с дороги, и к вечере. Отец настоятель ждут с нетерпением.
– Бог помощь, брат Никанор, – Приветствовал его Алеха.
– Благодарствую, благодарствую. Спешивайтесь и в горницы проходите. В ногах правды нет.
– Благоверного князя к игумену просят пройти в горницу, – Добавил он, безошибочно повернувшись к Андрею.
– Спасибо брат, ополоснусь с дороги, и мигом, – Андрей уже спрыгнул с коня и держа его в поводу шел к коновязи, – Укажи, где водица у вас?
Умывшись с дороги и отряхнув платье, Андрей в сопровождении Данилы, Микулицы и Малка, направился в палаты к игумену.
Он принял их благосклонно, кивком головы пригласил садиться. Упредив долгие вступительные речи, сразу начал сам.
– Знаю, знаю кто и откуда. Знаю, каким ветром занесло в наши края Заморские с приветом от Залесских земель. Просьбу вашу о размещении выполню с охотой для себя, – Улыбнулся, пояснил, – Кто ж откажется на подворье боевую дружину иметь. Я с сего дня считай самый сильный игумен в Святом граде. У кого ж еще полсотни конных витязей на дворе, да своих братьев еще человек тридцать в прибыток? Нет таких. Даже Иоанновы братья всем скопом человек пятьдесят наберут, а то и менее. Потому свой интерес блюду, вас размещая.
Он оглядел всех внимательно. Задержал взгляд на Малке, неопределенно хмыкнул. Но ничего не сказал. Опять обвел всех взглядом.
– Обживайтесь пока здесь. В обители Богородицы. Вам – в горницах, что по восточной стене, челяди около двора. Вечером прошу ко мне в палаты на вечерю. Данила, – Он вдруг хлопнул воеводу по плечу, так что кольчуга отозвалась жалобным стоном, – Старый хрен, не узнал? Не узнал. Напрягись.
– Звяга! Убей меня Бог! Звяга! Ты то здесь, каким макаром? – Узнал старого воя Данила.
– А вот с того временя, когда мы тут с тобой куролесили, и задержался. Отмаливаюсь. Ладно, идите, располагайтесь, вечерком поговорим. Токмо я Данила теперь не Звяга, а брат Бернар.
Данила все не мог прийти в себя. Мотал головой и бубнил в седые усы:
– Звяга, надо ж Звяга. Вот уж не ждал, не гадал. Игумен черный. А какой бабник был. Звяга. Кто ж его здесь ожидал?
Привычно отдал короткие приказы, и дружина рассыпалась по просторному двору, занимаясь каждый своим делом.
Через полчаса все стояло на своих местах: кони в конюшне, добро в лабазах, вои разбрелись по людским. Князь и ближние устроились по восточной стене монастыря, что выходила окнами на раскинувшуюся под горой Сион часть города со странным амфитеатром, не знакомым на Руси, с уже известным им по Царьграду конным ристалищем – ипподромом, и банями. Чуть подале, на холме сверкал на солнце купол Храма Господня и чернел купол строящегося Собора. Между ними золотилась маковка маленькой церкви, и стражами поднимались две дозорные башни.
Вечером в трапезной игумен познакомил их со старшими братьями. Наряду с Приорами Сиона в палате отдельно сидели воины в жупанах белого цвета.
– Разрешите представить вам благородного рыцаря Гога Поганого с его малой дружиной, – Звяга повел рукой в сторону стола с семью рыцарями. Поворотился и продолжил, – В свою очередь рад познакомить всех с новыми гостями из Залесской страны. Прошу любить и жаловать – князь русов Андрей и его приближенные.
Раскланялись друг перед другом.
– Ага, – Про себя отметил Андрей, – Это тот Гог Поганый, о котором мне отец рассказывал. Значит Евстафий Собака то же здесь.
– Разрешите представить старших братьев обители Сионской, – Как бы в ответ на его слова, раздался голос хозяина, – Евстафий Собака – наш главный ключник, и брат его Балдуин ле Бург – его величество правитель королевства Иерусалимского. Граф Трипполитанский – Понтий и ваш покорный слуга – настоятель этой обители. С остальными познакомитесь быстро. Наш город – большой лагерь, здесь все друг друга знают.
Андрей поблагодарил Бернара встал.
– Благородные рыцари и братия. Долог был наш путь в Святую Землю. Много земель и народов видели мы на своем пути, пока не добежали к вам в Заморские земли из Залесской земли. Дружина наша готова послужить делам праведным мечами своими. Представляю вам ближних товарищей своих. Данила – воевода знатный и в ваших землях известный доблестью своей еще со времен героя Готфрида. Микулица – инок суздальской обители и ученик старца Нестора. Малк – боярин достойный. Сотоварищ наш новый – Гундомер, нами Ратмиром прозываемый благородный рыцарь из земель полабских. И сам я – князь Ростовский Андрей Георгиевич. Рады будем к сообществу вашему примкнуть, коли не прогоните.
– Милости просим. Чем богаты, тем и рады, – За всех ответил король Балдуин.
В середине трапезы к Андрею подсел Евстафий.
– Знаю, знаю отца твоего. Доблестный рыцарь. Правда… далеко не из монахов. Гульбища любит. Сладких дев, а более всего власть. Как он там в Ростове? Все метит на старший стол?
– Метит. Вот невесту ему сосватали из Царьграда, – Ответил князь.
– Из Царьграда говоришь. Елену что ли? – Евстафий задумался, – Чую я, Залесье начинает другие словенские земли под себя подминать. Базилевс это дело первый понял. А ты молодец, каким ветром в наши палестины?
– За умом, за разумом.
– За мечом, или за кошлем? – Коротко спросил ключник.
– Скорее за мечом, – Андрей помедлили, – И за кошлем.
– Мудер, – Собеседник рассмеялся, – Кто смел, тот два съел. Правильно, чего уж там. Дают – бери, а бьют…
– Сдачи давай, – Продолжил князь.
– Молодец порадовал, – Встал, – По поводу кошля, заходи ко мне. Что знаю, расскажу. Я тут на Сионе, во дворце Первых священников. А по поводу меча – к Гогу, он по этому делу дока. Отдыхайте. Поспешность хороша при ловле блох! Вот так.
Андрей издалека наблюдал за группой рыцарей во главе с Гогом Поганым. Наконец Ратмир решил взять инициативу в свои руки.
– Откуда вы достойные господа? – Подсаживаясь к ним, спросили он.
– Мы из франкской земли, я из той самой Бергунтионии, нас тут семеро братьев, давших обет служить на благо Господа нашего. Есть братья из Лангедока, есть из Аквитании, есть посланцы из Анжу. Но в основном мы кельтского рода Артурова. Гоги и Готы. Вендеи. А ты брат откуда?
Гундомер рассказал им свои приключения и ледок между рыцарями растаял. Судя по потеплевшим взглядам, бросаемым в их сторону, Андрей понял, что Гундомер рассказал слушателям о его Цареградском происшествии, и роли в нем ростовской дружины. Наконец рассказ был окончен. И два рыцаря поднялись вместе со лютичем и подошли к их столу.
– Гог Поганый и Готфрид Франкский, – Представились они князю, – Наслышаны о ваших приключениях и почитаем за честь пригласить вас к обеду в нашу трапезную на Храмовой горе, вблизи от церкви Богородицы Марии Латеранской. В любое для вас удобное время – милости просим.
– Премного благодарны за приглашение, и принимаем его с радостью и почтением, – За всех ответил Андрей.
Обжившись, дружина занялась земными делами: шила, шорничала, чинила сбрую и одежду, ковала коней и точила мечи. Челядь знакомилась с базаром и торговцами, отроки с оружейниками и портными. Жизнь вошла в размеренное мирное русло.
Ежедневно князь с ближними выходил в город и его окрестности посмотреть, что и как в нем устроено. Было интересно.
Город как детская игрушка матрешка входил один в другой. На холме, именуемом Храмовой горой, за высокой стеной размещался Храм Господен с золотым куполом, венчавшим его восьмиугольное основание, типичный Ростовский или Суздальский осьмерик. Там же над конюшнями высился серый, почти черный купол Храма, в котором расположились братья с франкской земли. Как бы охраняя их покой, рядом с каждым куполом в небо взметнулись охранные башни. Они возвышались над всем городом, и стража с них могла видеть город, как на ладони. Восточная стена Храмовой горы с Золотыми воротами, выходящая на Масличную гору и долину Кедрона, была в этом месте общей для города и Храмовой горы.
С севера к стене кремля примыкал дворец короля. От которого шла вторая внутренняя стена, скорее не стена, а как они видели в Любече, хоромы – торговые клети, отделявшие торжище Китай-города своеобразной стеной от внутренней части города. Разве только, что крыши здесь были в основном не плоские, а высокие, летящие вверх, за счет высоких стрельчатых галерей. Но то было и к лучшему, высокие потолки клетей позволяли ветру свободно гулять под сводами, выдувая смрад и жар на волю. Своеобразная эта стена, начинаясь от северной башни королевского дворца, протянулась до северной стены внутреннего города. Поворачивала, сливаясь с ней, на запад и сразу же за воротами Святого Стефана расставалась с ней. Резко повернув на юг и, пропетляв в районе воеводской цитадели, она, опять же резко повернув теперь уже на восток, утыкалась в западную стену Храмовой горы практически у Великолепных ворот, ведущих на площадь церкви Святой Марии Латеранской.
Район внутри ее был своеобразным Майданом, делившимся, в свою очередь, на торговые слободы. Именно торговые, а не ремесленные. Потому, что в них занимались только торговлей мелким товаром. Крупные торговые базары были разбросаны по другим районам города, куда было легче подъехать с тяжелой телегой за громоздким товаром. Внутри же Китай-города в основном торговали обжираловкой, тканями, травами, одеждой, драгоценностями, безделушками, благовониями и всякой необходимой мелочью. Еще здесь меняли монеты разных земель на единую, ходящую здесь в заморских землях. Здесь же располагался мытный двор.
Вокруг этой второй матрешки, третьей ее сестрицей был внутренний город или Белый город, отгороженный серьезной оборонительной стеной с охранными башнями, распавшийся, по сути, на три отдельных части разделенных Китай-городом.
В северо-западной его части, между общими стенами Иерусалима, Храмовой горой, стеной Королевского дворца, продолжавшейся стеной Китай-города, располагался нижний рынок. Основной рынок города, на котором можно было купить все, начиная от цветов и кончая диким верблюдом. Здесь вершились большие торговые сделки, здесь были общегородские общественные бани, здесь была ярмарка.
В северо-восточной его части располагались братские Дома. Стоял дворец Патриарха Иерусалимского, вскинул в голубое небо купола Храм Гроба Господня охраняемые башней Иоаннитов. Да и сам, странноприимный дом этого братства, основанный еще Маврикием и купцом Пантелеймоном, тоже находился здесь по обе стороны от Иудейских ворот. С внешней их стороны постоялый двор, лазарет и лепрозорий, с внутренней – монастырь. Эта часть носила в городе название Святая земля, по святости проживавшей на ней братии. Здесь же располагался хлебный городской базар, торговлю на котором и контролировали общинные братья.
Узкий проход, зажатый между стен Китай-города и цитадели, называемой цитаделью Давида, вел из этой части Белого города к Яффским воротам, ведущим на улицу Давида в Китай-городе, и к Генуэзским воротам, ведущим в третью часть внутреннего города, расположенную к югу от Храмовой горы. Это была дружинная часть. В ней располагались: Дворец Ирода – воеводский дворец, примкнувший к цитадели, охраняемой триумвиратом башен: приземистыми башнями Фазиля, Счастья и Марии, и тонким стилетом башни Давида. За оружейным рынком, называемым так же Верхним рынком, красовались один за другим, Ханский дворец и Хансмонейский Дворец – постоялые дворы высших военных чинов королевства. Между ними и стеной Храмовой горы располагался зал военных собраний, где решались вопросы войны и миры.
Внешней оболочкой матрешки, смотрящей в окружающий мир, был внешний город или Большой город. Примыкающий к Белому городу с севера и юга и тоже обнесенный стенами, хоть и не Бог весть какими, но вполне пригодными к защите от лихих людей. С северной стороны – это были ворота города принимающие всех идущих и едущих в него. С юга – это была разделенная на две части как бы черно-белая сторона города. На Сионской горе – Высший суд, Дворец Первых священников и Храм Богородицы Иерусалимской. А под горой, под сенью Сионских братьев – театр, ипподром, розовые сады с общественными банями для знати, и Дворец Елены, присоседившийся к баням с определенной целью. Это был район отдохновения и получения удовольствий.
Все это кипело и бурлило, жило своей жизнью, каждая часть и частичка отдельно, не обращая внимания на соседей и пришельцев. Во всех заворотах и закоулках этого коловращения, что-то двигалось, происходило, рождалось и умирало. Все это было Иерусалимом, Святой Обителью, военным лагерем, огромным торжищем, великим постоялым двором, воспитательным домом, школой, монастырем и еще многим и многим, что надо было посмотреть. Посмотреть и понять. Понять и определить, а зачем здесь я? И определив это, занять свое место в жизни этого не умолкающего, не останавливающегося ни днем, ни ночью водоворота событий и лиц. Чем и занялись Андрей и его дружина.
Целыми днями ходили они по городу. Он во всем отличался от городов и Залесской и Низовской и Поднепровской Руси. Нет не своим строением. Как раз этим, Иерусалим был похож на все славянские города, как две капли воды. Такой же детинец на холме у реки или долины, такой же торговый Майдан, огороженный со всех сторон более для порядку, чем для защиты. Такие же Верхний и Нижний Подолы как везде. Но вот дух здесь был другой. Андрей сначала не понял, чем, но он отличался от всего того, к чему он привык. Наконец он понял. Здесь не было мирной размеренной жизни на века. Не было сопливых ребятишек, болтающихся под ногами, и строгих мамок шлепающих их по голой попке. Не было праздно шатающихся девок, лузгающих семечки, не было разожравших пузо поземельных бояр и спорящих с ними по величине брюха матерых купцов – жидов.
В этом городе и купцы, и бояре были поджары, как гончие псы. Почти все население состояло из нестарых мужчин воинского вида, скорых на руку и бойких на язык. Торговцы, заполнявшие улицы города, более походили на войсковых снабженцев или благообразных мародеров, следующих за дружиной. Женщины, редко встречающиеся на улицах города, делились на три категории: знатные дамы, приехавшие погостить к родне, девы-воины, и подруги воев, всегда появляющиеся неизвестно откуда и пропадающие неизвестно куда, в чем и заключалась их главная тайна. Только здесь они все, эти три категории, пользовались не только всеобщим уважением, по причине их малочисленности, но похоже всеобщим преклонением и обожанием. Особенно это распространялось на дев воительниц, которых почитали здесь наравне с богами и пророчицами.
Не было в городе, и так заметных в Царьграде «лучших людей», разодетых и раскрашенных, как куклы на Масленицу и ряженных, как на Колядки. Не было их, как не верти головой. Похоже, правили в этом городе братья, резко заметные в своих черных или темно коричневых одеждах на фоне пестрой толпы. Подпоясанные вервием в откинутых или наоборот нахлобученных клобуках, они появлялись везде, где возникала необходимость в наведении порядка, решении вопроса, или просто в непонимании чего-либо.
Вдоволь находившись по улицам, понюхав новых южных ароматов, отведывав небывалых плодов и ягод, попробовав на руку и на острие разного вида клинки и кинжалы, подержав в руках зеркальные брони и шелковые платки, тонкие как паутина, путешественники притомились. Через несколько дней знакомства с городом Андрей решил навестить храмовников, так любезно пригласивших их к себе в Дом на Храмовой горе.
В гости собрались хорошо спевшейся компанией: князь с Данилой, Малка с Микулицой, да новый приятель Ратмир. Для порядку прихватили с собой Угрюмов донести дары и посулы, и направились в сторону Купола на скале.
Въехав в Белый город через Сионские ворота, сразу повернули коней, проскочив между Ханскими дворцами на улицу Давида, идущую по крытой галерее к Великолепным воротам Храмовой горы и, въехав в них, сразу очутились напротив бань.
– Слушай Данила, а почему у них везде бани? Как в ворота не въедешь обязательно баня, – Спросил Микулица.
– А это после дальней дороги, что бы на постоялый двор всяку заразу с собой не тащить, путники сначала в баньку идуть, грязь да хворь согнать, а потом в город. Это для того придумано, чтобы, если в дороге что подхвачено, в этот муравейник с собой не тащить. А то тут, при энтакой жаре, всех можно одной лихоманкой извести. Это братья Святого Иоанна удумали. Молодцы.
Сразу за банями открылась площадка длинной более полета стрелы и шириной в бросок камня. Слева от нее возвышался Купол на скале, а справа огромные конюшни, в притворе которых и пребывали рыцари, пригласившие их на трапезу. Извещенный заранее, на площадке их встречал уже давний знакомый Готфрид.
В накинутом на плечи белом плаще с откинутым капюшоном, он любезно пригласил их следовать за ним.
Они прошли мимо почти законченной церкви. Готфрид пояснил:
– Эта церковь посвящена Богородице, ибо Богоматерь была началом нашего братства, и в Ней и Ее чести пребудет окончание наших жизней и конец нашего братства, когда Богу угодно будет их прервать.
Они прошли в трапезную называемую у храмовников хорошо знакомым словом палаты. Палаты оказались просторным залом с изогнутым сводом, поддерживаемым колоннами. Стены зала были увешаны военными трофеями, коими рыцари любили украшать даже церкви: мечи, шлемы с золотыми и серебряными узорами, разрисованные щиты, золоченые кольчуги.
Оруженосцы расставляли вдоль стен столы и перед обедом покрывали их скатертями из холста. В отличие от русских пиров, все усаживались за столами спиной к стене.
– Смотри князь. – Отметил Данила, – Как грамотно ребяты садятся. Спина-то всегда прикрыта, и руки свободны. Кажный, считай, на своем месте, как в крепости. А у нас скольки славных храбров на пирах голову сложило, когда их по предательски ножом в спину тыкали. Зри и учись.
Пока накрывались столы, брат Готфрид предложил любезно показать, как обустроились они в помещениях, которые примыкали к городским конюшням, где размещалось главное богатство Нового Израиля – кони.
Спальни братьев-рыцарей находились между конюшнями и церковью Святой Богородицы. В длинный коридор выходили ряды келий, в каждой из которых был стул или скамеечка, ларь, кровать с соломенным тюфяком, подушкой в виде валика, простыней и одеялом или покрывалом. В конце коридора располагались спальни братьев-сержантов. Они были общими и в них спали все сержанты прислуживающие рыцарями. За ними находились: лазарет для больных и покои Гога Поганого – командора братства.
Выйдя во двор и свернув направо к лабазам, стоявшим вдоль стен Храмовой горы, гости осмотрели так называемый маршальский склад. В нем хранились оружие, доспехи и прочее снаряжение. Затем они подошли к большой кузнице, где изготовлялись доспехи, шлемы и кольчуги, к кузне для подковки лошадей и складам для упряжи с шорной мастерской, чем ни мало порадовали Данилу.
– Вот это добре, – Пробасил он, – А брони они знатно делают. И седла, ты это запомни Андрейка, с высокой лукой и спереди и сзади из него вышибить не просто.
Затем Готфрид показал им сукнодельню и швейную. В первой, как в складе аккуратно лежали: шерстяная материя, парусина и бархат, лощенка и полотно из Руси. Вторая была мастерской, где шили одежду братьям. Одна и вторая управлялись суконщиком монастыря Приоров Сиона, равно, как и сапожная мастерская по изготовлению обуви, поясов и перевязей.
Левая же часть лабазов относилась, по словам того же Готфрита к владениям братьев Бизо. Они и в самом деле были кровными братьями – Жоффрей и Готфрит, и совместно занимались провиантскими делами храмовников. Под их заботливым оком находились кухни и винный погреб, печи, где у братьев пекарей весь день были руки в тесте. А, кроме того, в их хозяйство входили: свинарники, курятники огороды, силосные башни, вырубленные в скале, где хранились зерно и фураж.
Готфрид подвел их глубоким цистернам, часть из которых хранила резерв воды на всякий случай, а часть использовалась, как бассейн в жаркие и знойные дни.
Увидев водопойные желоба, Малка, удивленно вскинула голову, но хозяин, опередив вопрос, пояснил.
– Табуны сейчас за городом пасутся, там, где овчарни и хлева. Поэтому конюшни пусты. А так ты правильно понял, это желоба для водопоя коней.
– Спасибо, – Ответила Малка, подивившись прозорливости и наблюдательности рыцаря.
– Что ж пора к столу. Я думаю, братья-сержанты уже готовы подавать трапезу, – Готфрид жестом пригласил гостей, – Пройдемте в палаты.
Все вернулись в трапезную, упорно называемую рыцарями палатами. Плиты пола были посыпаны тростником, и как во всех замках, не было недостатка в собаках, лежащих под столами.
– Прошу вас господа собак объедками не кормить. По нашим правилам остатки еды предназначены для бедных, – Тихо сказал провожатый.
– Милости просим, дорогих гостей разделить с нами хлеб, соль, – Навстречу им поднялись все семь рыцарей Храмового Дома, во главе с Гогом.
На каждом был одет жупан с вышитым на нем родовым знаменем-гербом, поверх которого наброшен белый плащ с капюшоном.
Командор представил всех братьев-рыцарей сидящих за столом в торце залы, лицом к входящим.
– Готфрид и Жоффрей Бизо, Роллан, Поган Горный, Аршамбо, – Он обвел всех широким жестом руки, – И уже знакомые вам, Готфрид Франкский и Ваш покорный слуга. Вот весь наш небольшой, но дружный коллектив, составляющий основу братства на Храмовой горе. Присаживайтесь господа, преломим хлеб в Доме нашем, во имя Господа нашего, Пречистой Богородицы и Дионисия.
Гости проследовали на отведенные места, и расселись между хозяевами.
Трапезу начали с того, что оруженосцы обнесли всех подносами с мясом и сыром. Андрей обратил внимание, что каждый рыцарь отрезал себе кусок, таким образом, что бы кусок оставался красивым и целым.
– Сие было установлено, дабы кусок выглядел поприличнее, чтобы можно было отдать его какому-либо застенчивому бедняку, а бедняку было пристойнее принять его, – Заметив его заинтересованность, пояснил ему Готфрид, сидящий по левую руку от него.
– Разумно и по-человечески очень, – Одобрил Андрей.
– По-божески, – Уточнил Гог. Он налил вина в огромную серебряную чашу. Поднял ее и произнес, – Пусть чаша сия олицетворяет ту чашу, которою пустил по кругу Учитель наш меж своими учениками, в день их тайной вечери в садах Гефсиманских. Пусть вино в данной чаше олицетворяет то вино, что преподнес царь-священник Мелхиседек праотцу нашему, когда давал тот обет служить едино только Господу. Пусть общая чаша сия олицетворяет единство наших мыслей и целей во славу Господа нашего. Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу! – Он отпил из чаши, передал ее Андрею.
Тот отпил, передал далее. Чаша пошла по кругу. Ритуал воинского братания свершился.
Через короткое время общий разговор рассыпался на отдельные маленькие беседы за столом. Данила сурово обсуждал, с такими же суровыми и хозяйственными Бизо, достоинства кольчуг и юшманов. И их преимущество перед цельными бронями, в жаркую погоду Нового Израиля.
Ратмир и Роллан вели оживленный спор, скорее о том какие новые баллады и мадригалы рассказывают ныне барды при дворах, чем о ценах на зерно и овес.
Микулица, Горный и Готфрид завели какой-то умный философский спор о звездах и их предназначении в жизни.
Малка горячо доказывала такому же тонкому и маленькому, как она, Аршамбо какую-то истину, давно понятную ей, но никак не дающуюся молодому графу.
Андрей повел разговор с Гогом о том, что дружина не может долго испытывать гостеприимство Приоров Сиона, и что, если бы брат Гог помог им с обустройством, пусть даже за стенами города, то они бы разбили там лагерь, а в дальнейшем отстроили подворье при помощи местных мужиков.
– С туркополами, так мы местных мужиков называем, – Пояснил Гог, – Поможем. А вообще местные жители народ вольный, Мы здесь все – пулены, равны. Неравенство наше только в служении и в бою. Отстраивайтесь, обживайтесь. Тебя и Гундомера рады будем видеть в составе нашего братства, за рыцарским столом в нашем Храмовом Доме. Приближенных твоих всегда за сержантским столом. Извини не по презрению к ним, а исключительно из родовитости.
– Обдумаю. Наверно предложение ваше за честь приму. Но обдумаю. Поспешность хороша при ловле блох. – Вернул он остроту хозяину.
– Правильно. Обдумай, не тороплю. А по поводу туркополов к Жоффрею, у него это отлажено. Он и людьми и материалами подсобит. Хороши у тебя люди. Наметанным глазом вижу. По тому, как разговор ведут, потому, как за столом держаться. В поле выедим, еще посмотрю, как с оружием управляться могут. Скоро будет дело. Набатеи жалуются – шалить стали степняки у Яффы, и горцы тоже распоясались. Да вроде и не горцы это, а какие-то пришлые с галер высадились, на неделе сбегаем. Можете нам компанию составить. Большим числом не пойдем. Так человек двадцать. Верхами. Можем вас человек десять взять, для разогреву, – Он испытующе посмотрел на князя.
– Чего ж не пойти. Пойдем. Кровь застоялась. Коней разомнем. Край посмотрим. Согласен. Только заранее кликнете.
– Слышал ли ты, князь, легенду, по-вашему былину, об Иосифе из Аримафеи?
– Нет, командор, не слышал, а если и слышал, то так, краем уха. Буду рад, если напомнишь.
– Есть такой сказ, что был некий тайный ученик у Учителя, у Мессии. Не из тех, что всегда при нем обретались, а в стане врагов. Звали его Иосиф, был он родом из Аримофеи. Когда Учителя казнили, собрал он кровь его в чашу, из которой Учитель поил учеников на тайной вечере. От того стала эта чаша символом Веры и имела чудесные чародейские свойства. Говорят, что увез он ее в северные земли, в страну лесов, где построил чародейский замок называемый Лесная гора и укрыл в том замке заповедную чашу. Вот такой сказ.
– А дальше то что? – Андрей повернулся к собеседнику.
– А дальше. У кого есть та чаша, тот владеет знанием непобедимости и знанием бессмертия.
– Дивные ты слова говоришь, командор. Чую я, не в них смысл. Но то и тебе ведомо. Захочешь чего еще открыть, я готов. Ладно, засиделись мы, – Андрей встал, – Пойдем. А то, так и хочется спросить. Не надоели ли гостья хозяевам? Завтра Данила подойдет с Бизами обо всем договорится. А по поводу похода, мы завсегда готовы плечи поразмять. Удаль молодецкую потешить. Спасибо за стол, за слово ласковое.
– Заходите, – Тоже встал Гог, – В отца ты. Но на догадку быстрей и посмекалистей. Сходи к Евстафию, он еще чего расскажет, и не бойся ему вопросы задавать. Ну, Бог вам помощь, обживайтесь.
Гости поспешили домой. Разобрались по кельям и отбились ко сну.
Наутро Данила отозвал после трапезы Малку, и о и чем-то долго говорил с ней, после чего собрался к Жоффрею, по решать бытовые дела. Малка, после их разговора, ушла в дальний конец двора, под раскидистую оливу, куда Угрюмы стали приглашать дружинных отроков на беседу.
Вернувшись, Данила пошел к Андрею.
– Андрейка, я с лыцарями все обговорил, они мне завтра место покажут на северном Подоле, там кусок земли не застроенный есть, прям около стены и за братьями Иоаннитами, за их странноприимным домом. Сбегаю, посмотрю, могет там посад поставим.
Ты старый. Почто с Малком разговоры ведешь, а он опосля отроков к себе таскает.
Вот подумал я, Андрейка, пора вас Спасу Нерукотворному обучать. Но это ведь не всем дадено его понять. Потому я к нашей ворожейке, – При этих словах Андрей вскинул голову, но промолчал. А Данила продолжал, как ни в чем не бывало, – К нашей ворожейке. Знаю, знаю, кто она, еще с Суздаля. Так вот, к ней я хлопцев отправляю. Пусть укажет, кто к этому делу годен, кто нет.
Кому, как не ей ведунье Святоборовой, берсерков распознавать. Вот отберет, сколь сможет, и начнем учиться. А то скоро, не дай Бог сеча, а вы неучи.
Надоть что бы вокруг меня богатыри были, коих ни меч, ни копье не берет.
Научу – чего сам знаю. Остальное – от Бога, тут я не властен.
Понял, дядька. Учи. Сам хотел просить, да вот времени не нашел. А вы эвон как с Малкой распорядились. Молодцы. Микулицу в ватагу возьмите. Он тоже не лыком шит. Знает то, чего мы может, не знаем. Много книг прочитал.
Сгодиться.
Сам так думал. Сегодня с ним все и обговорю. Завтра в поле поедем, уроки начнем.
Ладно, дядька. Тут я тебе не князь и не указ. Тут ты учитель, а я ученик. Учи.
Первый бой – труднейший бой! Выдержишь – потом, как хочешь, можешь маневрировать.
К удивлению Данилы Малка отобрала для учебы шесть человек, включая князя. Угрюмов Данила учить отказался наотрез, но она и не настаивала, улыбнувшись своими бездонными озерами.
– Да их и учить не надо. И заговаривать не к чему, – Просто сказала она, – Их и так ни меч, ни секира не берет. Им кол осиновый нужен.
Сама она тоже учиться отказалась. Да Данила в этом и не сомневался. Чему он мог научить служанку самого Святобора и Макоши. Она только попросилась на уроки ходить вместе со всеми.
– Для дела надо, – Коротко сказала она.
– Надо, так надо, – Согласился Данила, ни сколько не споря.
Среди учеников оказался Микулица, что тоже не вызвало большого удивления у старого воина. Чернокнижник и Богов человек, в нем сила.
Среди четырех отроков прошедших через беседы с Малкой оказался и Гундомер, названный Малкой Ратмиром.
На первом же уроке, который Данила проводил на склоне масленичной горы, в саду под сенью старых олив, он сказал.
– Значит так, ребятки. Учить я вас буду Спасу Нерукотворному. Эта наша тайная наука, как из сечи лихой без урону для себя выйти, и ворога извести. То не сила руки вашей, не мощь броней кузнечных. Сила науки энтой – в духе вашем. Потому и не всем эта наука по зубам. Малк отобрал вас шестерых. Значит, ведомо ему, у кого дух тот в душе живет. А я уж постараюсь научить вас, мальцы, как этой силой своей распорядиться, с пользой для дела.
– А как же духом мечи останавливать? – Задал вопрос Ратмир.
– Духом не мечи останавливают. Духом силы, от древних пращуров нам даденные, в себе пробуждают. А уж те силы сами и шкуру твою крепче юшмана делают, и кровь в ране останавливают, и глаз зорче, а руку крепче делают. Что, как по-книжному объяснить – это к Микулице. А про то, что от пращуров – то к Малку. Есть у нас такие знатоки и грамотеи. Я ж буду только тому учить, чему меня деды и прадеды учили. Как дышать, как силу в себе копить, как кровь в ране останавливать. А начнем с того, что дышать будем учиться. Так что бы себя услышать.
Ученики расселись на склоне лицом к долине, закрыли глаза и начали слушать голос, который должен был проснуться внутри каждого.
Теперь, еще солнце не встало из-за горизонта, вереница странных руссов бегом поднималась на масличную гору. Там на самой вершине садились они лицом к восходящему солнцу, будто приветствуя самого древнего Бога на земле – Ярилу-солнца. А он, озаряя своими первыми лучами подвластную ему землю, дарил им частичку своей таинственной силы. Той силы, что пробуждает жизнь в брошенном в сухую землю зерне, той силы, что выжигает целые земли и иссушает плодородные поля. Той силы, что греет тело и душу после долгой северной зимы.
Странные отроки ловили этот миг встречи с первыми лучами, и улыбались каждому вновь пришедшему дню, с каждой встречей, становясь все сильнее и мудрее.
Каждый день учил их старый воин, как почувствовать всей своей кожей, всем своим нутром, куда ударит тать, и откуда просвистит стрела ворога. Каждый день, закрыв глаза, новые вои ловили голос незнакомого покровителя, одобряющий их и открывающий им тайны их собственных сил.
В один из дней Малк показал им, как только собственной волей не поднимая рук и не двигаясь в сторону, отклонить летящие в него стрелы, а потом долго учил этому других.
Потом Микулица, посовещавшись с Данилой, объяснил сотоварищам какие травки и как класть на рану, чтобы затянулась она буквально на глазах.
– Вам не пригодится, других спасете, – Назидательно сказал Данила.
А Малк показал, какими травами от болезней и отравы лечить, какие обереги от сглаза и отморока носить.
Приходили к ним на гору и храмовники, и другие рыцари Иерусалимские. Качали головами, но понять ничего не могли. Один Гог, все понял, задумался, отвел в сторону Андрея.
– Еще раз приглашаю тебя и твоих людей к нам на Храмовую гору, как к себе домой. Тебя и Гундомера – за рыцарский стол, остальных – за общий братский. Почтем за честь, – В этот раз добавил он.
В один из дней на горе вместе с Данилой появился игумен Бернар.
– Звяга вам ребятки покажет то, что только он из всех нас умел и умеет. Это он здесь игумен, а в те времена был он воем Спаса не из самых худых.
– Садитесь в кружок дети мои, – Сурово сказал игумен. Обвел их взглядом. Просветлел лицом, – Слушайте.
Он долго рассказывал о том, что знал только он. И это было не один день. Затем они сели в сторонке с Малкой. Пока все делали то, чему их научил Звяга, он накоротке обменялся с ней им одним ведомыми знаками и, поняв друг друга, согласно кивнули головами. После этого Малка подошла к Даниле.
– Дядька, скажи, Звяга давно с братьями эларами дружбу водит или здесь подружился?
– Ты девонька, – Он оглянулся, не услышал ли кто его обращения, – Ты запомни, всяк, кто Спас Нерукотворный знает, сам брат элар и есть. Это ведь звание такое – поднявшийся, возвысившийся в Аресе, в армейском деле то бишь. Потому и эл-ар. Ясно. Так что и Звяга, и я, мы и есть те братья элары.
– А, правда, дядька, что Святобор научил вас в волшебных котлах убитых воинов в бессмертных превращать?
– Чего не знаю, того не знаю. Значит, нам с тобой Велес этой тайны не доверил. А вот настои всякие. Что бы не спать сутками или усталости в бою не чувствовать, или еще что, это знамо дело знаем мы. Да и ты много чего знаешь из травок лесных и полевых. Али как?
– Знаю, знаю. Поговорим еще, – Она отошла задумавшись.
Наконец, Данила разбил компанию на две равных части. Приказал им раздеться по пояс, дал в руки боевые мечи и приказал.
– Рубите друг друга.
Отроки растерялись.
– Рубите, рубите. Я чему вас учил. Время тратил. – Он подошел к Андрею, протянул ему меч, – Ну-ка руби меня. Со всей силы руби.
Андрей растеряно вертел в руках поданный ему меч. Подошла Малка взяла меч.
– Да не готовы они еще дядька. У них еще веры нет в то, чему учились. Вера она сама прорастает. Она как ребенок, пока время не подошло, как не торопи, не родиться. Я сам покажу. Становись!
Данила встал. Малка с потягом рубанула по бревну, врытому в землю, наискось развалив толстенную лесину, и тут же, резко развернувшись на носках, полоснула по старому воину. Отроки ахнули. Но меч скользнул по голому торсу берсерка, как будто на нем были заговоренные брони, даже не поцарапав кожи своим стальным острием. Развернувшись по инерции вокруг себя, и с трудом удержавшись на ногах, в конце этого невиданного танца, Малка нанесла второй удар. Меч просвистел в воздухе и застыл над головой Данилы, неуловимым движением застряв в стальной схватке ладоней, поймавших его в волосе от непокрытой седой головы.
– Вот это дед. Хорош! – Раздалось со стороны, – Да ты еще ухарь-купец, удалой молодец, – Со смехом к ним подходил Звяга в сопровождении Готфрида, – Извините, что прервал. Но сам посмотрел с удовольствием. А эти птенцы тоже так могут?
– Ну, если пока не могут, то в бою я надеюсь, не оплошают, – Ответил Данила ровным голосом, будто и не он сейчас мечи ловил, – Чему мы их научили, то и могут. Далее от Святобора в бою наберутся.
– Вот, брата Готфрида привел. У него к вам новость.
– День добрый господа. Гог просил передать – завтра выступаем, – Он крякнул и, набравшись смелости, спросил, – Это вы как – так?
– Да вот так, – Ответила Малка, – Мы еще много чего знаем.
С вечера договорились, что от ростовской дружины в поход пойдут двенадцать человек: шестеро новых учеников, Данила, Малка и Угрюмы. Храмовники выставят тоже количество. Встречаться назначили у ворот Психеи. Ехать оружно, конно, налегке. В первый переход до Латруна, второй скок до Яффы. Там с набатеями решить вопрос, кто, чем займется, и вообще, что за люди шалят, и потом с трезвой головой за дело. На том и порешили.
Солнце, выкатившееся из-за масличной горы, осветило уже удалявшиеся в сторону моря фигуры всадников. Первые лучи блеснули на стальных латах рыцарей и бронях руссов. Щиты и шлемы притороченные к седлам заводных коней весело позвякивали, наполняя знакомой походной музыкой предутреннюю мглу.
В Яффе командор имел беседу с командиром набатеев. Выяснил, что где-то в устье Яркона, высадился достаточно большой отряд пиратов, то ли островных, то ли египетских, и теперь они пошаливают на большой дороге. Маршрут их движения надо было угадать. Они появлялись то на дороге к Иерусалиму, то на дороге к Акре, то на дороге к Газе, выскакивали неожиданно, грабили караваны и растворялись в зарослях горного кустарника.
Гог собрал совет. Выслушав всех, он принял решение выдвинутся на дорогу к Акре, по направлению к замку Арзуф и порту Апполония.
Любезно отказавшись от помощи набатеев, экспедиция отправилась в путь. Миновав Яркон – небольшую речушку, впадающую в море севернее Яффы, всадники пришпорили коней.
– Это по этой реке доставляли лес для строительства Храмов? – Задал вопрос Микулица.
Оба Бизо разом повернулись в седле.
– Достопочтимый брат, при твоей любви к книгам, можно было бы не верить записным басням и сказкам. Как ты представляешь сплав бревен вверх по реке шириной в три телеги в самом широком месте? А в период дождей скорость потока несущегося к морю просто саму эту мысль делает сказочной.
– А как же доставляется лес?
– Волоком брат, волоком, как у вас в родных Брынских лесах. Можно конечно и бурлаками, но овчинка выделки не стоит. Да и дерево в Иерусалиме используют ограниченно, в основном камень.
Впереди показались дозорные башни Арзуфа, кругом было все спокойно.
– Это тот город, что черниговские дружины брали, после того как Балдуина из плена выкупили, – Показал рукой Данила, – Сдается мне Гог, что промашку мы дали с выбором дороги.
– Нет, дядька, прав был командор, нюхом чую тут они, только в сторонке где-то затаились, – Подъехала Малка, – Есть идея. Пусть основная ватага повернет к Арзуфу, а мы, вроде как, далее на Аполонию двинем я и Угрюмы. Притом не вдоль моря, а чуть сторонкой через пещерный монастырь.
– И что с этого ты выкрутить хочешь? – Почесал затылок Данила.
– А малец-то дело говорит, – Заинтересовался Гог, – Если они тут где-то, на приманку обязательно клюнут. Отряд числом мал и одет богато. Только вот боюсь, они вас из засады как куропаток из луков перестреляют, пока мы выскочим.
– Не боись, командор, это не Бог весть, какая проблема, от стрелок ускакать, а вот схорон мы их наружу выведем и по ним ударим.
– Дело, дело говорит, – Поддержал Данила, – Но шеломы оденьте, и щиты на руку подвесьте. Так и будем их на блесну подманивать.
На развилке, основной отряд повернул к сторожевым башням, а маленькая группка, весело помахав руками, тронула коней в сторону монастыря. Малка и Угрюмы, отвязали заводных коней, сняв с них щиты и шеломы, и передали поводья соседям. Со стороны это выглядело, как будто пятеро всадников, решило быстрым скоком сбегать в монастырь передать кое-что и вернуться в замок. Гонцы стегнули коней, и только пыль взвилась из-под копыт. Основной отряд, немного прокатившись в сторону замка, перевалил за взгорок и резко нырнул в заросли акаций и оливковые рощи, растворившись в зелени, как это умеют делать только руссы. Ни одна ветка не колыхнулась за пропавшими из вида воями, ни один сучок не треснул под копытами их коней.
– Ты Гог прости, но далее через лесок, мы скрытно пойдем, – Данила подыскивал слова, – Кто не могет, как мы на брюхе тихо ползти, пусть коней заводных постерегет. А то спугнем татей и все впустую.
Гог не обиделся, подозвал своих, отобрал только рыцарей, сказал коротко:
– Эти смогут.
– Все, с энтого момента только жестами и по птичьи, – Данила махнул рукой, отроки одели шеломы, проверили, легко ли выходят мечи и веером рассыпались по роще.
Тем временем, Малка и Угрюмы беззаботно скакали по дороге. Уже за вторым поворотом она почувствовала, что за ними следят, кивнула Угрюмам, те показали знаком, что видят наблюдателя, но он один.
– Скоро засада, – Подумала Малка и, притормозив коня, приподнялась в стременах и запела.
Звонкий ее голос разнесся далеко по округе. Данил встрепенулся, показал:
– Нашла, – И дал знак забирать по роще веером в спину засаде.
Стрелы вылетели из развалин сразу и били почти в упор наверняка. Малка подумала про себя.
– Хорошо, что храмовники не видят, а то разнесли бы по всему Новому Израилю, что руссы, заговоренные, или с нечистой силой знаются.
Пираты даже не поняли, что произошло, настолько уверенно вышли они из укрытия снимать с убитых трофеи и вовремя поймать коней, пока со страху не убежали в болота. Пятерка уже мысленно похороненных путников, на каждого из которых пришлось как минимум три, четыре стрелы, коротким броском очутилась прямо напротив первых вышедших на дорогу, и это последнее, что они видели в этой жизни. Через минуту, пришедшие в себя тати, бросились мстить за товарищей.
– А они бойцы, смотри, как быстро очухались, – Крикнула Малка, – Срубая голову волосатому детине в тюрбане.
Угрюмы только зло улыбнулись в ответ, оскалили зубы и врубились прямо в средину банды.
– Далеко не забирайте их тут, поди, сотня, – Осадила их Малка, успев разглядеть в развалинах бегущих к коням людей, – Давай кругом и веди их за второй поворот, там, где роща к дороге подступает. Наши точно туда вылетят, чую Это «Чую» действовало на Угрюмов лучше любого довода. Они верили хозяйке беспрекословно, они видели в ней Богиню, а с Богами не спорят. Лихо крутанув коней, поднявшихся на дыбы, всадники дали им плетей и помчались назад. Азарт погони за убегающим подхлестнул банду и по дороге дробно застучали копыта коней. Оторваться от погони для Малки и ее сопровождения было конечно делом минутным, но они специально придерживали скакунов, маяча перед носом у преследователей. Свистнула стрела и отскочила от брони, вторая просвистела над ухом коня, третья ударила по шелому.
За вторым поворотом Малка увидела мелькнувший в зелени олив красный щит, видно кто-то из отроков не плотно прикрыл его накидкой, и солнечный зайчик, отразившийся на шеломе рыцаря.
– Надо будет в следующий раз наметами шеломы покрывать, не то выдают, – На ходу подумала Малка, правя поближе к выступу рощи, почти выбежавшему на дорогу.
Пролетев еще метров пять, она резко натянула узду, подняла коня на дыбы, и рванула навстречу накатывающейся лавине татей. Маневр, проделанный ведуньей, Угрюмы повторили с точностью до движения, умели они это. В момент, когда первая волна была встречена лицом к лицу и сталь ударилась в сталь, так что брызнули искры, в бок преследователям ударили из рощицы остальные. Сеча развалилась на отдельные схватки. Перевес был явно на стороне пиратов. Их приходилось по двое, по трое на одного воя.
На Малку насело сразу четверо, так она вызвала злобу у нападавших тем, что уже свалила двух из них. Угрюмы пробивались к ней, кося противников с одного удара, но это им не удавалось. С другой стороны к ней устремились Андрей с Данилой и Гог, чуя некую благодарность за ее сегодняшний поступок. Сеча закрутилась в каком-то вихре, смертельном хороводе, хорошо известном старым воям. Понемногу выучка отроков стала брать свое, какими-то неуловимыми движениями они образовали славянский круг и бились уже в нем, отражая любые попытки развалить его на отдельные сшибки. В круг попали Гундомер с братьями Бизо, и сразу оценили его преимущество. Отдельно продолжали биться Малка с Угрюмами, и спешащие ей на подмогу. Из четырех атаковавших ее один уже сползал с седла, и она успевала отражать удары трех оставшихся. Перелом в схватке намечался с минуты на минуту, но вдруг из-за поворота выкатилась еще группа пиратов.
– Видать набатеи не знали, что банды-то две, – Мелькнуло в мозгу у Малки.
Она ловким движением поднырнула под руку нападавшего, с разворота полоснула ему по шее, краем щита ударила в лицо другого, уклонилась от удара третьего и оказалась между Угрюмами. Те, увидев свою Богиню под своей защитой, зарычали по-волчьи, и с удвоенной силой обрушились на головы врагов. В свою очередь, пробивавшиеся к ней вои, развернулись в линию. Данила резким свистом дал сигнал и славянский круг, закрутив хоровод, вобрал в себя всех отдельно рубившихся рыцарей и передвинулся к нему. Вторую волну они встретили в боевом порядке, и она разбилась о них, как волны разбиваются о гранитный утес.
Опять зазвенели мечи. Меч князя разил точно и неотвратимо. Щит, которым попытался прикрыться один из пиратов, развалился под его ударом надвое, как будто был сделан из глины. Малкина сабля сверкала, словно молния, движение которой было просто невозможно уследить взглядом. Из чего она была сделана, оставалось загадкой, но проходила она через любые доспехи, как горячий нож через масло.
Один из Угрюмов в пылу схватки, пропустил удар и меч, пробив доспехи, вошел ему в грудь. Брат подхватил его, падавшего с коня, остальные прикрыли своими щитами. Только Микулица успел заметить, как сраженный Угрюм выдернул меч из раны и она затянулась на нем, прямо на глазах ошеломленного инока. В следующее мгновение он уже сидел в седле, умело отбивая удары поразившего его соперника. Воскрешение произвело на того ошеломительное действие, он вяло отбивал удары, и, выбрав момент, помчался прочь от схватки.
– Этот навсегда лишился рассудка, если останется жить, – Подумал Микулица.
И везде будет рассказывать, как дрался с бессмертными или оборотнями.
Гог сражался умело, грамотно, расчетливо, так как умеет драться только профессиональный воин. Он отражал, наносил удары, парировал и снова наносил. Меч в руке у него казался продолжением этой руки. Перья на его шлеме были срублены, но больших повреждений он не получил.
Наконец нападавшие поняли, что потери несут только они, с каждой минутой боя, сравниваясь в количестве с путниками. В их рядах произошло какое-то замешательство и переполох. Однако растерянность была быстро устранена чьей-то жесткой рукой.
Андрей целенаправленно начал искать атамана. Он увидел его. Это был пожилой воин, в ромейской броне, в шеломе с личиной, сидевший на добром коне, позади линии наступавших. Он умело направлял их туда, где в обороне хоть чуть-чуть намечалась слабина.
Князь знаком показал на него Малке и Даниле, и направил коня в его сторону, прорубаясь через охрану. Те, сразу поняв его задумку, присоединились к нему. Втроем они проложили себе дорогу, забрызгав кровью себя и коней. Атаман понял, к чему они стремятся, и бросил навстречу им человек десять, те ринулись в бой. Вдруг не человеческий и не звериный рык разнесся над боем.
– Берсерк! – Ужас в крике, вырвавшемся из груди одного из пиратов, был неподдельным.
– Берсерк!! – Подхватил еще кто-то, в ответ на повторившийся рык.
Ужас перекинулся на ряды нападавших, подняв волосы дыбом под их шеломами. В этот момент Данила кинул меч в ножны и рванул с седла огромную секиру. На его рык звериным воем ответили Угрюмы, так, что мороз пробежал по коже не только татей, но и рыцарей. Свистнула сабля Малки, срубив еще одну голову вместе со стальным воротником, закрывавшим шею.
Тати резко повернули коней и бросились прочь. Их уже не мог остановить ни грозный окрик атамана, ни жажда добычи. Они не умели биться с духами, а уж с духами викингов и берсерков тем более. Нельзя убить того, у кого бессмертная душа, уже живет в Ирии, а здесь на земле ходит только тело, служащее Богам. Нельзя противится тем, кто сам почти что Бог, и не просто Бог, а Бог войны, питающийся теплой кровью врага. Даже атаман, видевший многое на своем веку, имевший побратимов в северных странах среди норманнов и варягов и тот с ужасом понял, что не угодили каким-то Богам поморских народов и те наслали на них духов.
Да разве могли быть людьми: этот старый воин с секирой, на его глазах разрубивший всадника вместе с конем. Нет, это мог быть только сам Один – Бог войны. А этот зеленый мальчишка с луком за плечами, это же переодетая Артемида – Богиня лесов. И другие им подстать. Вон прорубаются к нему четыре воя с налитыми кровью глазами. Пробитый на груди у одного из них стальной нагрудник, говорит о том, что меч их не берет.
– Только сумасшедший сражается с Богами, – Подумал атаман, дал знак и, резко повернув коня, погнал его в горы.
– Надо уходить из этой земли. С тех пор, как поселились здесь странные люди, называемые себя братьями, не стало здесь удачи. Появились в портах словенские ушкуи, с которыми лучше не встречаться в море, если хочешь дожить до седых волос. На побережье стали вырастать порты и цитадели. На караванных путях встали постоялые дворы. Да и сами караванные пути охраняются теперь неустрашимыми набатеями. Само имя, которых звучит, как набат. Эти псы караванов грызут любого, кто приближается с недобрыми намерениями. И вот теперь появились духи. Нет, – Думал атаман, нахлестывая коня, – Надо убираться отсюда. Искать другие земли, и другие города, где нет такой защиты. Главное теперь унести ноги.
Банда в отсутствие атамана рассеялась быстро. Рыцари и дружинники гнаться за ними не стали. Свое дело они сделали. Можно возвращаться.
– Заедем в Арзуф. Раны осмотрим. В порядок себя приведем. Переночуем, а завтра в Яффо, – Сказал Гог.
– Как скажешь командор, – Согласился князь, – Отдохнуть не мешает. А, если мы им не в тягость, то чего еще искать, Арзуф под боком.
– Поехали! – Крикнул командор.
Из рощи уже подъезжали с заводными конями, оставшиеся братья храмовники.
Собрав, разбежавшихся коней пиратов, трупы поверженных врагов, оружие, брошенное на поле боя, все отправились на побережье в замок.
Правители нуждаются в мудрецах значительно больше, чем мудрецы в правителях.
К тому времени, как экспедиция отмылась, отоспалась в Арзуфе и Яффо, в Святом городе уже множились слухи о том, что египетские армия и флот обложили Яффу с моря и суши. Огромная египетская рать хотела, мол, навсегда закрыть морские ворота Иерусалима. Город полнился слухами. О том, что Евстафий Собака, верный брат Великого Готфрида, дабы помочь королю Болдуину, собрал войско и двинулся к морю. В войске было Святое копье и Крест Господень, в небе над ними витали ангелы. Непобедимая египетская армия с одного удара была разбита и рассеяна, а флот потоплен, и осада с города снята.
Отдельно рассказывали очевидцы, как видели они спустившихся с небес ангелов, сражавшихся на стороне рыцарей. Многие рассказывали, как из-под земли восстали духи древних воинов и славных витязей и встали в ряды воинства Святого. И много чего еще видели рассказчики своими глазами. Но особо прославляли, а барды уже и песни сложили великих воинов великого похода, в коих перечислялись и рыцари-храмовники и новые пулены Святой Обители.
Не успели главные герои этих баллад добраться до Латруна, а уже весь Новый Израиль знал имена своих новых героев. О них говорили на базарах, в обителях, в банях, даже во дворце Елены.
Немногие женщины Иерусалима вздыхали при упоминании северного князя и его дружины. Но особо отличали в рассказах и песнях маленького лесного эльфа, слугу Богини Артемиды. Менестрели и трубадуры охотно рассказывали певучие баллады о том, как полюбила Мать лесов, юного красавца, встретив его на соколиной охоте, и в знак своей любви подарила ему волшебный лук и зеленый камзол. О любви вечно юной Богини и юного эльфа слагались легенды.
Другие воспевали хмурого воина, в теле которого живет Бог войны Арес, воина знающего то, что никто, из живущих на земле, не вправе знать, знающего тайну воскрешения мертвых.
Все это услышали наши путники вечером в трапезной палате монастыря молчальников, в замке Торон де Шевалье. Братья молчальники не отказывали себе в удовольствии послушать других, не смотря на обет молчания, данный ими самими, и не мешали увлеченным беседой гостям, получивших у них приют.
Данила увлеченно слушал состязание бардов и был искренно удивлен, когда Гог, тронув его за рукав, спросил.
– Данила, узнаешь наш поход и себя геройского?
– Чего? – Удивился Данила, – Это где про наш поход?
– Да вот, только что вон тот франт, расфуфыренный байку пел. – Гог показал в сторону помоста, где сидели певцы.
– Шутишь, лыцарь? Тож они про старые годы, про великие дела поют. Про Богов и героев сказы сказывают.
– Да нет дядька, – Вступила Малка, – Я так понимаю, что юный эльф – это я, а дух Бога Ареса – это Данила. А вы все ангелы небесные. Так что выбирайте кто из вас Архангел Михаил, потому как, пока мы до Иерусалима добежим, эта братия его точно в свои побасенки вплетет.
– Точно брат, – Поддержал ее Аршамбо, – А главное нам никто и не поверит, что не так было.
– Красиво не соврать, историю не рассказать, – Вставил свое слово Микулица, – Спой нам Малк, что-нибудь из старых бардовских песен: по викингов или про Бранислава.
– А что и спою, – Малка кивнула Угрюмам. Один из них принес бандуру, подаренную Бояном.
Малка взяла бандуру тряхнула золотыми кудрями, задумалась, и вдруг струны запели. Зажурчала вода по бортам лодей, зашумел суровый лес, заскрипели мачтовые сосны, засвистел ветер в черных тучах. Громом грянула беда, налетели вороги, но вот зазвенели мечи булатные и сабли заговоренные, застучали копыта коней, заскрипели кожаные седла. Повела Малка рассказ о том, как вышли из далекой гиперборейской земли первые вои, посланные Богами раздвинуть границы земли обетованной. И пошли те вои и понесли за собой свет и звали их так, что по имени их до сих пор прозывают в разных землях Бога войны, называя его Аресом. Звали их ариями. Недолго пела Малка, но когда закончила она, в зале стояла такая тишина, что в пору было подумать, что все здесь стали молчальниками. А она последним движением руки заставила пропеть струны бандуры в этой тишине криком улетающей лебединой стаи.
Даже записные певцы, проживающие и постоянно кочующие из одного замка в другой и добывающие себе пропитание на земле этой славным делом восхваления воинских подвигов, и то опешили от услышанного.
Микулица встал и в ноги поклонился Малке. Остальные последовали его примеру. Даже игумен монастыря подошел и поцеловал отрока в лоб, выразив свое восхищение.
Гог изумленно выдохнул.
– Скала! Ты и в бою скала и в бардовском деле скала! Эльф! – Он засмеялся, – А ведь будешь ты с этих пор эльфом, вот поверь мне старому.
Слова командора оказались пророческими. Не успели кони вынести всадников под стены Святого города, как уже со всех сторон к воротам начал стекаться народ. Храмовники были известны всем давно и особого интереса не вызывали. А вот новый люд, это да.
– Вон, вон они! – Раздался писклявый крик, как только на холме показался первый конник.
– Кто?
– Да те, что разгромили десятитысячную армию египетскую.
– А вон смотрите в зеленом камзоле, это наверно тот эльф, что возлюбленный Артемиды. А рядом с ним сам Арес.
– А князь у них так молод, а в слугах у него полубоги ходят?
– А потому, что, говорят, он сам Бог северной земли.
– Храмовники-то с ними дружбу завели, потому что Святая Чаша у них в Волшебной земле в Лесном замке спрятана. А князь их хранителем этой чаши поставлен.
– Да брось ты! Они там все дикие, какая ж там Святая Чаша.
– Дикие, дикие и прозываются варвары по жутким бородам нечесаным.
– Это у кого ж бороды нечесаные, ты слепой что ли. Ты на эльфа посмотри, и на инока, что рядом с ним. Да и сам князь еще полотенцем бреется.
Всадники уже въехали в ворота и теперь ехали в самом центре этих разговоров. Кто-то касался рукой одежды проезжавших, убедиться, что это живые, нормальные люди, а не бесплотные ангелы. Кто-то трогал их коней, прекрасных в своей стати.
У Храма Гроба Господня ватага разделилась. Храмовники повернули на улицу Трав в сторону своего Дома, дружинники продолжили путь в Обитель Сионскую, где пока продолжали столоваться до окончания постройки своего посада. Дело там шло бойко, и Данила обещал новоселье не сегодня-завтра. Туркополы и отроки дело свое знали и терем уже подвели под крышу. Рядом заложили Собор.
В обители их встретил Звяга. Благословил с возвращением. Обнял Данилу, пробасил:
– Не в пустую, не в пустую, мы время тратили, побратим, – Поправился, – Ты время тратил. Отроки отплатили сторицей, – Повернулся к Малке, – Наметанный у тебя взгляд, ни один не оплошал и не дрогнул.
– Вечерком князь забеги ко мне. Евстафий хотел с тобой дело обговорить, – Он кивнул князю, – Большое дело задумано, и вам в нем не последняя роль.
Взял под уздцы коня Малки, жестом попросил наклониться, не для всех ушей дело.
– В Заморье сын Боэмунда Тарентского приехал, тоже Боэмунд, – Сплюнул не по-монашески, – Все у них там, что ли Боэмунды у норманнов-то. Надо совет держать. Они ж из тех старых Роберов, что в первых медвежьих дружинах были. Им никто не указ. Что пращурам его, что отцу – и этот туда же. В общем, надо совет держать, и тебе, лукавить не буду, на нем первое место. Почему объяснять лень, – Он повернулся и пошел, покачивая налитыми плечами.
Вечером собрались у Звяги все. Гог с Готфридом, Андрей с Данилой, Евстафий с Бернаром и Малка. Держали совет.
Предварительно Малка разъяснила князю.
– Из медвежьих родов есть те, что на закат давно ушли и там осели. Из них стародавними себя считают: Меровинги – медвежий народ, Артуры или Урсусы, то же по медведям прозываемые, и Готские Беры. Первые два рода, как и завелось, пригласили на свои земли мирную жизнь строить братьев Ангелов – Анжуйцев, как они их прозывают. Третьи же никак угомониться не могут. Соборные правила блюдут, по Правде живут, но горячую кровь остудить не в силах. Вот к ним, через прадеда своего Танкреда Готвильского, через легендарного деда Роберта Гвискара, что отвоевал у местных племен земли для венов на берегу теплых морей, через отца Боэмунда Тарентского, и ведет свой род приезжающий князь. Дядя его Рыжий Медведь правит на северном поморье теплых морей, но он по матери из Ангелов и делает это хладнокровно и грамотно. А младший княжич пошел в отца, сам высоченного роста, всегда румяный, стройный. Он носит, как и старший Боэмунд, короткие волосы и бреется. В его чертах увидишь, что-то жестокое и даже в свои восемнадцать лет улыбка его всегда выглядит мрачно.
– Ну, ты характеристику дала, краше вурдалака описывают, – Помотал головой князь.
– Что есть, то есть, врать мне зачем. Он мне не сват, не брат. Чую только, мне его взбрыки усмирять, и гавно его разгребать. Но на все Макошь свою нить прядет.
Они сели в малом зале обители, где уже разместились все остальные приглашенные. В этот момент растворились двери, ведущие во внутренние покои, спешным шагом вошел король Болдуин.
– Сидите, сидите господа. Сегодня я такой же, как и все здесь граф Ле Берг. И также как и все обеспокоен приездом нашего неукротимого родственника.
– Приветствую Ваше Величество, – Показал ему место за столом игумен, – Раз вы здесь, вам и начать.
– С тех пор как Великолепный князь Антиохийский престал интриговать, по причине своей смерти. Царство ему небесное. Так вот с тех пор, когда он престал интриговать и совать свой нос в дела Нового Израиля и постоянно собачиться с Царьградом, – Балдуин кисло улыбнулся Евстафию Собаке, – А с Царьградом он грызся всегда, до тех пор пока они не набили ему морду, и он от расстройства не отправился в Ирий. Да примут его там Боги, больно уж кровав был.
– Ближе к делу брат, – Поторопил его Бернар, – Перед Богом я отвечу.
– Ладно. Просрал он Антиохию византийским хитромудрам. Теперь она более Цареградский фем, чем свободная земля свободных пуленов. Новый изгой, приехавший на нашу землю, будет претендовать на свой удел по праву старшего, не зная наших Ново-Израильских законов, прозываемых Иерусалимскими Ассизами. Ему ведь не ведомо, что правит здесь, на наших землях, не родство, а польза для дела нашего.
– Прав король, – Прервал его Гог, – Не род здесь славен, а доверие общее и решение Собора братского. А молодой граф метит на Антиохию, как говорится, с корабля на бал. Кто что может предложить? Ибо обязаны мы придерживаться нашего первого правила: «Да не радуются враги наши не устрою нашему»
– Господа! – Бернар встал, – По Праву старшего по возрасту и званию, предлагаю женить юного графа на дочери Балдуина – Элизе. Во-первых, мы его завяжем на родовой круг, во-вторых, Элиза девочка рассудительная и поможет своего дикого мужа держать в руках, в-третьих, отправим с ней десятка два братьев в Антиохию, и пусть они его под контролем держат. Не время сейчас для усобицы.
– Не согласится граф. Медвежья кровь закипит и не даст, – Вставил Готфрид.
– А мы то все, из каких кровей? Мы то ему родня по старшему древу. А уж князь Андрей из самих Мономаховичей, да не из изгоев, а из прямых наследников, гербовиков старшего стола, – Возмутился Готфрид, – А будет супротив идти, так сила силу ломит. Повадится горшок по воду ходить, тут ему и голову сложить.
– Полегче, брат Готфрид, полегче. Не в бою, – Осадил его Бернар, – Сдается мне, есть среди нас, кто сможет тихо все объяснить неудержимому графу. Что он не самый близкий к медвежьему пращуру человек. И сдается мне, что этот человек, умеет убеждать даже таких необузданных людей как молодой Боэмунд, – Он посмотрел в сторону Малки.
После ее поведения под Арзуфом, это уже не могло удивить присутствующих. Каждый понимал, что юный отрок в зеленом, так похожий на пробившийся росток на скалах – это шкатулка с двойным дном. Но каждый и понимал, что пока еще Боги не дали права открыть эту шкатулку.
– Вы уважаемые братья, считаете, что я должен объяснить жестокому графу, что не он выбирает свой путь, а что нить судьбы в других руках, – Просто уточнила Малка, – Что ж я готов открыть глаза заблудшему, в чем его предназначение в жизни, и почему он относится к великому роду воинов.
– Ты понял нас правильно…брат, – Сделав паузу, сказал Бернар, – Если все согласны, то перейдем к вопросам нашим братским.
– Продолжай отче, все согласны, – За всех ответил король.
– Так вот, считаю, что пришло мое время поехать в Славянские Земли, переговорить со знатными родичами, в основном медвежьих родов. Пора власть готовить в одни руки. Могут Медведи воевать, не отнимешь этого, но не могут править. Могут Ангелы править, но не могут из рук Медведей эту власть получить добровольно. Одних гордыня гнетет, других глупая скромность. Пора решить этот вопрос раз и навсегда. Бог дал одним воинскую доблесть, другим верховную власть. Пусть так и будет. А меж ними поставим мы братьев наших, кои ни богатства, ни власти не ищут. Потому, как служат только Господу единому. Пусть так будет. Поеду братья.
– А мы то как? – Прозвучал вопрос Гога.
– А вы создавайте братства, набирайте братьев, учите их и ждите сигнала. Я верю, он будет скоро. Край, года через два. Тогда вы сядете на корабли во главе своих дружин и придете встать между Ангелами и Медведями. Пусть так будет.
– Медовы твои уста отче. Медовы твои речи. Надеемся ты объяснишь всем в дальних землях, что не должны радоваться враги не устрою нашему, – Евстафий встал, показывая, что совет окончен, – Прошу всех держать все при себе. Андре и Малка завтра зову к себе. Еще раз обговорим все об Антиохии и за дело. Собирайтесь, будете его встречать в Акре. Видно тебе князь планида такая – вечно быть сватом. Хорошо получается. Еще у меня к тебе просьба. Отряди ко мне инока твоего на учебу, понадобится тебе грамотей, что бы мытное дело по-новому ставить.
– Спасибо, брат Евстафий завтра по утру мы у тебя.
– Вот хотел уйти, но не могу. Скажи отрок, – Он повернулся к Малке, – Говорят, ты песни старых бардов знаешь?
– Кое-что знаю, – Ответила Малка.
– Говорят, у тебя есть волшебная бандура, подаренная Богами?
– Нет, брат, эта бандура была подарена нам Бояном.
– Самим легендарным Бояном, который пел гимн ариев?
– Да им.
– А кто тебе подарил твои песни, эльф?
– Святобор! – Гордо вскинув голову, ответила Малка.
– Сам Святобор?!
– Да, – Коротко ответила она.
– Тогда мне ясно кто ведет твоей рукой, – Так же коротко сказал Евстафий, и вышел из залы.
Разговор был так быстр, короток, и не громок, что услышали его Бернар и Данила стоящие у двери, но для них он не составлял большой тайны. Остальные немного растерялись, о чем говорил, умудренный годами и знаниями Евстафий с, пусть и прославившимся юнцом, но юнцом. Однако, судя по просветленному лицу казначея, тот сказал ему что-то весьма важное и обнадеживающее.
После совета жизнь потекла в спокойном русле обустройства на новом месте, для Андрея и его дружины, подготовке к отъезду для Бернара и его свиты. Подготовке к свадьбе своей дочери Элизы для короля Нового Израиля. Во многих других простых делах, про которые не пишут досужие летописцы, про которые не слагают песни трубадуры, и не рассказывают на ярмарках странствующие комедианты, но из которых и складывается эта простое течение времени, называемое – жизнь.
Русская дружина отстроила посад между Иудейскими воротами и воротами Психеи. Сделали они это, как всегда, с размахом. Посреди посада взмыли в небо купола нового Собора посвященного Софии Премудрости, как было принято на Руси. Рядом с Собором, вплотную примыкая к стене Внешнего города, разместились хоромы руссов, состоящие, как обычно, из клетей, огораживающих внутренний двор, на котором почти стена к стене с монастырем Богородицы братьев Иоаннитов встал терем княжеской дружины.
Хозяйственный Данила разместил в клетях все свое хозяйство, почти с точностью повторив хозяйство храмовников, не без помощи братцев Бизо, нашедших с ним общий язык.
В отдельной клети, в тайне ото всех, он с близкими ему мастерами из челяди организовал колокольную мастерскую. Знал старый вой, что от колокола до хорошего единорога или пищали, для рукастого мастера один шаг. Тот, кто колокольный чугун льет, для того и пушечный не загадка.
Ростовчане наметанным глазом отметили по городу, что колоколов здесь на пальцах одной руки пересчитать, значит привозные. И пушки тоже. Потому мастерскою ладили тайно и глубоко под землей, выводя трубы вдоль городских стен. Через недолгое время Святой Город считал ростовчан своими, как впрочем и всех остальных, что приезжали сюда, обживались, вносили свою лепту в создание этого города, и, в конечном счете составляли сам этот город и всю эту Заморскую землю.
На базарах знали обстоятельных русичей, берущих товар по принципу «семь раз отмерь – один отрежь». На караванных дорогах лихие люди на слух узнавали топот дружинных коней и рассеивались, как утренний туман при первых лучах солнца.
На Храмовой горе в городских конюшнях шла работа по подготовке к приему новых братьев, а в Сионскую Обитель игумен Бернар присылал с оказией указания отправить очередную партию братьев, что бы осели в новых землях и подготовили встречу тем, кто придет за ними.
Малку за глаза так и продолжали звать эльфом, Данилу – Аресом, а посад, где расположились русичи, за певучесть его отроков прозвали Скалой бардов, что вскоре перешло и на прозвище самого князя Андрея. Так и звали его теперь на Храмовой горе – Андре Мондбард, то есть по-словенски Андрей с Певучей Скалы.
И когда уже все устоялось и пошло по накатанной колее, в один из обыкновенных дней солнечных, как обычно в этой стране, с легким дуновением ветерка с гор, с отсутствием всяких ожиданий и новшеств. В простой день, каких было в этот непростой год мало, потому, что и год состоял из одних событий, и само понятие простой день уже было событием. Вот в такой день, когда ничего не предвещало беды, вдруг в самый разгар дня солнце задернулось черной тенью. Как будто огромный и незнакомый зверь открыл свою пасть и проглотил ослепительный диск, пылавший на небе. Но столько было в нем сил, что огненные лучи все равно вырывались из пасти страшного зверя и царской короной светили в непроглядной тьме. Закричал скот, заржали лошади, завыли собаки. Только братья Угрюмы знакомо оскалились, на появившуюся среди дня луну, да Малка сказала, как бы в глубоком сне:
– Все, и это время мы проехали, началась другая жизнь. В другом мире, в другой судьбе.