От моря вряжского до моря русского
Предвосхищение – завидный
Удел все благородных душ.
Благородные братья во главе с Гогом Поганым в это время добрались до Святого Бернара, осевшего в Клерво на Галльской земле. Мастер рассказал им, что братства уже пустили корни по всем западным уделам. Сепулькриеры, как принято в благородных княжеских домах именовать хранителей, по старому названию Братства хранителей Святого Гроба, корни пустили глубоко и сеть начали ткань, хоть пока еще и тонкую, но прочную и всеохватывающую. Мудрые братья пустили слух, что имя их связано с охраной Гроба самого Господа, а бывших там, в Святой Земле и знавших, что Приорат Сиона расположен у Гроба Давидова и Гроба Святой Богородицы находилось мало. Да и те предпочитали язык держать за зубами. Больно уж нехорошая слава шла о Приорах Сиона и братьях бернардинцах. Да и самого Святого Бернара часто за глаза называли «чудовищем», правда, добавляли с усмешкой, «с медовыми устами».
Сам Бернар от славы своей не открещивался, гербом своим выбрал улей с медом. Как хотите, так и думайте. Линию же свою вел жестко и умело. К приезду Гога имел вес в западных уделах, поддержку в восточных, и сотни, если не тысячи сторонников во всех городах и края Ойкумены, а более того имел поддержку у старших князей на отцовом столе и волхвов высшего Посвящения. Вплоть до самого Старца на Высшей Горе.
Гостей встретили приветливо в монастыре, построенном по образу и подобию Иерусалимских странноприимных домов. Разместили гостеприимно и хлебосольно. Бернар дал отдохнуть с дороги и призвал пред очи через время, на вечернюю трапезу.
– Садитесь, садитесь, господа, – Бернар святился радушием, – О новостях не спрашиваю. Знаю их поболе, чем вы. О родичах своих, ваших побратимах залесских, наслышан. Вам от них привет и пожелания. Сами они из Царьграда подались в земли влахские и угрские. Идут не шатко не валко, но без больших тягот и сейчас наверно к полабским словенам в ворота стучаться.
– Ну, скатертью им дорога, – добавил Гог, – Спасибо за вести добрые. Мы тоже добежали по гладкой дороге.
– У нас с вами гости дорогие, разговор будет по большому счету. Готов Собор в Трое. На Соборе будет, почитай, весь цвет, сливки все князей западных. Да от Царьграда дьяки, да от полабских, влахских, волжских, кельтских и других дружин посланцы. От Мстислава Киевского, князей черниговских, полоцких и соседних с ними. От Залесской Руси – дьяк Беда, Андрея нашего знакомец, да и мне не чужой человек. Будем совет держать собранием, нужны ли нам рукавицы железные, да не просто железные, а со стальными шипами, что бы сжать в могучей главной руке княжескую вольницу. Разгулялось по всем краям неверие, да непослушание. Всяк, кто мечом опоясан, на Правду плюет, прикрывшись правом «Земли и Воды». Всяк прыщ, себя горой мнит, всяк кулик, свое болото хвалит. Это от жиру внуков Дажьбожьих так разобрало. Всех в дугу согнули, жиром обросли, простой люд гнут. От скуки друг друга задирают, кругом усобицы без правил и Божьих судов. Не князья – тати с большой дороги! Пора укорот давать. Всем уже не в моготу. Будем совет держать. Что? Да как?
– Что предлагаешь ты, брат? – Гог по праву равного называл Бернара по Иерусалимской привычке.
– Предлагаю к нашей золотой паутине сплетенной ессеями-сепулькриерами, братьями нашими с горы Сион, добавить вашу стальную сеть из братьев Храмовников – воинов Господа. Мы своей паутинкой всех опутаем, а вы нас огнем и мечом, как Учитель велел, поддержите, во имя дела праведного. И девизом вашим будут слова из псалма Давыдова, на могиле коего зарождалось братство ваше. «Не нам, Господи не нам, но имени Твоему дай славу».
– Медовы уста твои брат, – Роллан вступил вкрадчиво, – Однако не ясно мне, откуда силу черпать будем великую? Как примут нас в теремах княжеских? И кому под руку присягу приносить будет братство наше? Не тебе ли брат? – Слова его были прямы и взгляд горделив и честен.
– Не алкал власти на миром и себе подобными, – Сурово ответил Бернар, погасив вспышку гнева, – Токмо ради процветания земли нашей. Не мне, не мне и даже, прости меня Господи, не Всевышнему отчет держать будете. Жить братству вашему положим по Уставу Владык Справедливости, называемым Орденом то есть порядком по которому жить будете. С тремя обетами: безбрачия, бедности и служения делу общему. Все решения о жизни своей принимать будете общим Собором – Вечем общим всех братьев, где Великий Мастер, как бы посвящен он не был и каким бы даром волховским, пусть то даже я бы был, обладать будет одним голосом. Силы свои черпать будете в изгоях по всей земле. Их и так вера под руку берет, под покровительство. Так вот лучших из них к вам направим, да к братьям Святого Иоанна Крестителя. Они вам подмогу составят сеть сплести, но по своей линии. А изгои с собой и родовитость принесут, и грамоту, и знания. Теперь братья давайте обсудим, как сеть плести будем?
– По моему разумению, – Гог насупил лоб, – Центр надо делать в Святой Земле, там и воев собирать и обучать там, вдали от дома отчего. А править в братстве, как и принято, должен Великий Мастер. Только Посвященному высших степеней дело можно такое доверить. Да три помощника должны быть у него под рукой, потому, как не дело Мастеру в простые дела лезть. Сенешаль – для подготовки воинства. Маршал – для руководства воинством в бою, воевода то есть, да командор Святой Обители, на коем дела мирские должны лежать, хлеб да соль.
– Да в ближних землях, на Святой Земле, я б то же Дома для обученья братьев поставил, в Триполи и Антиохии и там по командору посадил, пусть готовятся к приему пополнения, пусть хозяйства обустраивают, – Хозяйское замечание сделанное Жоффреем было воспринято с пониманием.
– А по провинциям, по фемам, я бы тоже Мастеров поставил. Им и доверия больше и страху нагнать могут на любого непокорного. Можно даже из местных волхвов что под нашу руку придут. Только высшего слоя, не завалящихся, – Слова Бернара были конкретны и жестки.
– Сильно сжимает, как бы не передавить, – Подумал Гог, – Однако это ж только сухая палка, если ее об колено гнуть ломается, а живая гнется. Прав Святой.
– Мастеров ставить только в провинциях. В Царьграде, да ни исконных арийских землях нельзя, там волхвы и Мастера такого класса, что если вскинутся, то и нам шеи сломают. Там свой должен быть. Там дом. Там тихая гавань, покой на старости лет. Туда кто-нибудь из нас потом старшим на стол уйдет, другим покой создавать и надегу. Там чаша нашей судьбы. Чаша наша, и Доля.
– Согласен, – Вступил в разговор молчащий до этого Готфрид, – В каких провинциях мы быстрее всего обстроимся, где у нас помога в князьях, туда и надо Мастеров сажать. Они сами потом свои пределы расширят. Где мечом, где словом. Говори Звяга, ты мудер и хитер, все заранее взвесил.
– Конечно же, здесь в Галлии, любимой вами, ныне Францией прозываемой. Но не все так просто. Аквитанцы – катары свои обычаи чтут, над ними должен свой Мастер стоять, так же как над Пуату, Провансом и Овернью. Что ж тут скажешь древние медвежьи роды, считай, от самих Меровингов себя числят. Бесспорно, что на острове у Англов, где саксы осели и у шотландцев свой Мастер должен быть, из друидов их. Каталония и Арагон – древние арийские земли. К ним да в Порту со своим уставом не суйся. Там своих Мастеров найдем. Да, пожалуй, еще в Угорщине, у внуков Аттилы, придется из старых волхвов Мастера ставить.
– Ты прав, – Перебил Бернара Готфрид, – Однако помни. Доверяй, но проверяй. Потому ввел бы я должность смотрителя, доглядчика, за Мастерами этими, что бы в мыслях у них какой измены не родилось. А в командоры Домов братских давал бы им только самых верных братьев у нас, в Святой Обители воспитанных.
– Опять ты прав, – Бернар не обиделся на то, что Готфрид перебил его. Он первый раз видел такую горячность у всегда сдержанного воина.
– Значит, душой за дело болеет, – Подумал Бернар.
Обсуждение затянулось. Обговорили и то, какие Дома и где должны стоять, как делится братство по иерархии в мирное время, и как в бою. Что есть? Где спать? И многое, многое другое. Устав, теперь называемый Орден, приобрел законченный вид и отточенность. Даже права мастеровых и местных наемников оговорил мудрый Бернар в Ордене. И последним утвердили братья и так уже хорошо известный там, в Новом Израиле боевой стяг Пегий Босеан. Побурчал Святой. Мол, от Перуна это все от старых Богов, но, вспомнив наверно, как сам под таким стягом не в одной сече выстоял, согласился. То не Бернар согласился, то Звяга в нем заговорил. Потому как неожиданно для себя выдохнул он и девиз боевой, с новой верой никак не согласующийся, но братьями поддержанный. С тех пор и пошло, что наравне с кличем «Босеан!» летело по полям сражений загадочное «Бог Святая Любовь!». Но тем братья были Звяге обязаны. Да еще по настоянию Роллана постановили белый плащ давать только посвященным, а остальным братьям черный. И еще оговорили братья, в тишине между собой. Что будет у Братства единая казна – Калита, кошель. И будут блюсти ее, как и у соседей их Приоров Сиона, верные стражи казначеи, Собаками прозываемые. А где будет лежать та казна, кроме как Высшие Мастера, да сами Собаки знать никто не должен, и в том главная тайна Братства. На печати же Братства порешили изображать или Храм свой в Святой Обители – Иерусалиме, по имени которого станут их потом называть храмовниками. Или двух братьев на одном коне, как символ солидарности воинов, или как символ того, что в каждом из них Чернобог и Беолобог одинаково свою Правь правят. Документы теми печатями запечатанные, да и сами печати называть «Было» потому, как это было, так и подтверждено честью братскою и печатью скреплено. Для всех с Храмом. Для своих – с всадниками, что бы понимали, что двойное дно в тексте написанном, как и в самой печати.
Главным Заморским Домом предложил Бернар, не свое Клерво, чем ни мало удивил Гога и его спутников, а укрепленный монастырь в Наварре. Под боком у Арагонских князей.
Кажется все оговорили братья, но въедливый Бернар, оставил с собой Жоффрея и Готфрида Бизо и долго с ними еще обсуждал. Что одевать в жару и холод? Какая лошадь должна быть у сержанта, какая у всадника? Скрупулезен был старый вой и обстоятелен. Наверно поэтому не рвалась его паутина. А уж тот, кто попал в его сети, пропал навсегда.
На следующий день Бертран сел с гостями за стол с самого утра. Уже строчили Орден переписчики, используя новые письмена, мало кому ведомые. Уже гонцы поторапливали неповоротливых князей, учтиво напоминая им о Соборе в Трое. Уже готовили бернардинцы загодя дубовые столы с напитками и жаревом. Кто ж не любит потешить себя славным застольем после дел праведных? А уж у княжеского рода, тем более в западных уделах, вдалеке от старшей руки жиром зарастающих и от лени вывших на луну, тем более.
Наступил день Собора. Съехались все и те, кого ждали и звали и те, кто сам себя хвалил. Святой приказал никого взашей не гнать. Посланцы разместились в главной зале Собора, с трудом всех вместивших. На почетном месте у алтаря сели посланцы Царьграда и Руси. Медоречивый Святой в этот раз мыслью по древу не растекался. Заранее заручившись поддержкой главных князей, он уже не убеждал и не юлил. Неистовый низвергатель и объединитель встал во весь рост и под сводами Храма голос его зазвучал, как набат. Коротко, по-военному, обрисовал он картину разложения и распада общего. Усобицы родов и отступа от веры и старшего стола. Правь ныне не правится, и Правда ныне не чтится. И закончил не по смирению, а по старому, волховски.
– Отступников не следовало бы убивать, если бы их можно было каким-либо другим способом удержать от слишком большой вражды или угнетения верующих. Ныне же лучше, чтобы они были истребляемы!
Тишина повисла в зале. Но, не обращая внимания, на гнетущее, почти осязаемое враждебное отношение к сказанному, Бернар продолжал, что только воинству Господню по силам удержать разгулявшуюся вольницу. Только Псы Господни вырвут из сердец, гордыней возгоревшихся, неминуемую спесь и презрение ко всем, кроме себя.
– Очистительным огнем и мечом праведным закон надо в мир нести. Так нам Господь наш завещал. Кто защитить вдов и сирот, слабых и беззащитных? На милость Божью уповают они! А милость ни доходит до убогих! Где честь и достоинство? Верность и добродетель! Пока на ангелов небесных уповать будем, всю Ойкумену, землю обетованную на клочки разорвут, по уделам растащат. Лежа на печи только калачи жрать сладостно! Князей на божий суд не вызовешь! Не по роду им! А пред кем ответ держать они будут? До Бога высоко! До царя далеко! Пора накинуть жесткую узду на княжью вольницу. Бешеный пес должен быть пристрелен без жалости! Не то всю стаю заразит! И будет стая не от врагов род стеречь, а своих же во дворе драть! Бешеного пса другими псами травить только свору портить. И на волков его выпускать, только бешенство множить. Для такого дела другие псы нужны – волкодавы. Специальной выучки, самим Всевышним освященные на дело святое. Общее!
Тишина в зале становилась плотнее, сам воздух с трудом пропихивался в глотки. Однако правда, сказанная Святым, была очевидна и пряма. Жить по старому было нельзя. Князья и дьяки понимали, что без Государевой руки и Государевого ока спорных вопросов не решить, и Суд Божий не всегда решение вопроса. Всем было ясно, что мечи у соседей наточены и только дело времени, когда они без пригляда из ножен вылетят. А коли, вылетят, когда их обратно в ножны вложат, и какой кровью они перед этим напитаются. Больно большую силу стал Чернобог по всей земле обетованной набирать начал. Уже капища разорять стали, уже волхвов конями топтать и друидов на дубы вздергивать. Заполняла словенские земли черная волна беззакония и безнаказанности.
– Пора взбесившимся псам стальной намордник и стальной ошейник как лекарство прописать! – Кто уж крикнул это в гнетущей тишине, теперь так и останется тайной.
– Пора! Любо! – Голоса стали сливаться в единый гул.
– Любо! Любо!! – Даже возражать ни кто не стал.
Бернар простер длань над Собором, кажется, став еще выше и суровее. Он приподнялся на кафедре, и с восхищением посланцы увидели нимб над его седой головой.
– Велик старик, – Подумал Беда, поняв, что Святой знал, когда и куда упадет луч солнца из верхнего окна, и заранее занял место.
– Мудер и хитер, – Отметил про себя Гог, – С ним можно и в огонь и в полымя.
– Внемлите мне братья! С вашего одобрения и токмо волею вашей утверждаю сегодня воинство Господне и нарекаю имя им Братство бедных слуг Христовых всадников Девы Марии Иерусалимской Богородицы Соломонова Храма. Службу пусть несут они токмо Господу нашему, чистота их помыслов белее их жупана парадного. А вам всем слушать их, как слова самого Всевышнего. И будет так всегда отныне и до скончания света. Во имя Пресвятой Богородицы!
– Любо! Любо!! Любо!!!
Собор закончился принятием Устава-Ордена Братства Храмовников. Бернар опустошенный лежал в своих покоях. Сегодня он использовал все, чему его учили старые волхвы и друиды. Сегодня вся его сила была направлена на подчинение себе Собора. И все-таки он чувствовал, что в зале были люди, которые не подчинились его воле и думали сами. Лежа на скамье, Бернар размышлял, с кем были те, кто из Высших Мастеров, потому, как только они могли противиться сегодня его чародейству. Уж больно страшные силы позвал он себе в подмогу. Так кто же выдержал его чары сегодня? Он чувствовал, как отлетали его стрелы в разных концах зала от сидящих там. С кем они? Вот главный вопрос, который его мучил. Потому, что от ответа на этот вопрос зависел теперь успех всего дела. Таких врагов не спихнешь, и как рукавицу с руки не сбросишь. Таких надо знать и договариваться, или биться на смерть.
В дверь постучали. Он напрочь запретил пускать к себе. Кто ж это? Святой поднял голову.
– Входи.
– Вечер добрый, – В горницу вошел дьяк Беда.
– Ну, вот и первый, – Подумал Бернар, нутром поняв, что дьяк один из тех о ком он думал.
– Привет тебе от Залесской Руси, Звяга, – Беда как всегда элегантный и красивый с седыми прядями в черных, как смоль волосах, сел на лавку не дожидаясь приглашения, – С нимбом это ты хорошо придумал. Здорово!
– Чего скажешь, Гуляй, – Они были давние приятели, – Смотри, как ты за эти годы вырос. Высший Мастер никак?
– Да и ты, вроде, не в низших ходишь? – Вопросом на вопрос ответил хитрый дьяк.
– Что привело? Хотя чего спрашиваю. Сам звал. Чего скажешь?
– Правильно делаешь. Пора. На меня рассчитывай. На меня и на Залесскую Русь, – После паузы добавил он.
– И на Залесскую Русь, – Облегченно повторил за ним Бернар, – Но что-то же есть у тебя на уме? Не с поздравлениями ж ты пришел.
– Почему нет? – Гуляй улыбнулся, – Здесь на Соборе не было двух братьев нового братства. Так вот опора на них. Это тебе мой совет и мое условие. А за это будет у братьев тихая гавань там, куда ничьи руки не дотянутся. Мы знаем, о чем я говорю. Так ли брат?
– Так, – Коротко ответил Бернар, – И это не условие. Это подарок. Рассей мои думы. Кто еще в зале? И с нами ли они?
– С нами брат. Это наши и твои люди, – Гуляй на минуту задумался, – Был еще кто-то, человека два – три, но они большой помехи не составят. Судя по моим знаниям, это старые волхвы кельтские, они сами заинтересованы в порядке на их землях. Да посланец от Старца Горы, но у меня с ним добрые отношения.
– Спасибо на добром слове Гуляй. Куда теперь? В Залесье к любимцу своему?
– В Залесье, к Андрею. Пора Микулицу на смену себе готовить и ниточки в его руки отдавать. Мы ж тобой не вечны, – Он улыбнулся, – Если вечны, то все равно не будешь же веками всем глаза мозолить.
– Чем ты мне Гуляй нравишься, так это своим жизнелюбием. Еще раз спасибо. И скатертью тебе дорога.
– Поеду я, Звяга. Не прощаюсь, много у нас теперь работы будет. Поднимай братство. Вот так, – Он полоснул себя по горлу ребром ладони, – Стальная паутина нужна. Край без нее. Бог тебе в помощь!
Беда вышел, раскланялся с повстречавшимся ему навстречу Гогом Поганым и, выйдя во двор монастыря, свистом подозвал своего жеребца. Путь ему был в Залесье.
Если вы не думаете о будущем, у вас его и не будет.
Андрей же с дружиною в это время, погоняя коней, взбирался на отроги гор Карпатских, направляя свой бег на север к Священному Храму Аркону, к берегам угрюмого Вряжского моря, к землям, где по берегу Лабы раскинулись посады суровых полабских словен.
Гундомер, с того времени, как принимала их в гостях Солнечная Дева, стал как-то светлей лицом, а при взгляде на ее подарок – Жрицу Леса, гарцующую в окружении Угрюмов, так и вообще светился. Правда иногда залегала меж бровей тяжелая складка. То ли вспомнил веселого эльфа Малка, отданного Богине, то ли пытался понять, что ему там, в Храме привиделось. Но с Богами не спорят, да и замена была на славу. Глаз не оторвешь.
Дружина шла ходко, изредка останавливаясь на ночь в городках и замках, где их были рады принять, завидев издаля боевые знамена русичей. На Угорщине, во владении влахов и белых хорватов, почистились и числом увеличились за счет несокрушимых потомков князя Аттилы, кажется родившихся в седле коня с шестопером в руке. Слава Андрея летела впереди, поэтому в желающих с ним вместе доли поискать, отбоя не было. Остановив дружину на высоком берегу Дуная в Новограде, что из Печи и Вышеграда состоит, Андрей подождал тех, кто ехал к нему с горных замков. Брали молодых изгоев, на ногу легких и на руку скорых. Лишь бы с головой дружили.
Слух о том, что с князем в дружине сама Лесная Богиня, хранительница нитей Макоши и черный инок, что одним взглядом людей в камень превращает, росли, как снежный ком с горы спущенный. На Угорщине к ним прибавился слух, что и не князь это вовсе, а вернулись из Ирия три Богатыря великих: Илья, Добрыня и Алеша, и взяв себе имена новые, по новой Вере, стали теперь называться: Данила, Ратмир и Андрей. Что едут они Божий суд вершить над Кривдою, которая сорным своим бурьяном по землям и посадам аж заколосилась. А в оберег дал им сам Великий Велес воеводу всех Валькирий и волхва всезнающего.
Много чего баяли по городам и весям, но служить в ватаге князя хотели все, и делом это считалось Богоборческим. Миновав горы и дубравы, ватага выкатилась в земли полабские к родичам. Гундомер узнавал родные места, посады лютичей и бодричей, городские засеки вендов. Встречала их родня радостно, хлебосольно. Банькой с парком и столом с медком. Ватага, пообносившаяся за долгий путь, помылась, почистилась, поменяла коней и кой-какую одежонку и покатилась к море-океану, сияя как медный пятак.
На побережье поморяне дали им две боевые лодьи, и малым числом князь отправился на остров Рюген в Аркон.
Что уж там и с кем говорили дружинники, то тайной осталось. Только приехали они сияющие и просветленные. А от Валькирии так вообще сияние исходило, как от самой солнечной Девы Ариев, что в Храме том свой алтарь держала. Водопад ее золотых волос стал отливать каким-то червонным золотом, а глаза стали еще бездонней и синее.
И опять побежало, полетело по земле:
– В ватаге князя Залесского сама порфироносная Дева, праматерь всех Ариев – Мария и берегиня рода!
– Смотри, Малка скоро тебя на дорогах лежа ниц встречать будут, – С усмешкой кинул Андрей, – Без малого, сама Солнечная Дева или царица Савская.
– На себя посмотри, – Со смехом отвечала Малка, – Твою рыжину, что тебе от отца, от Ангелов досталась, даже бурая шерсть матери медведицы не окрасила. На солнце, так и бьет в глаза. А то, что только на солнце в царский цвет тебя и кидает, это еще больше народ ценит. Значит от Дажьбога, от Ярилы тебе знак. А ваши рыжие вихры по всей земли пожаром горят. От самого севера, где потомки Эрика Рыжего обосновались, до тихой гавани на востоке, богадельни для воинов. Там, в земле возвращенцев, тоже хан Булан, Рыжий то есть, правит. Так что объяснять, кто кому родня, когда все с первого раза видно, не надо.
– Ну, ты ж и бисова девка, как Данила говорит, – Крякнул Андрей, – Тебе ж на язык не то чтобы попадаться, рядом пробегать не стоит. Брызгами окатит.
– Ладно, князь, чем больше сказок про нас, тем легче по миру скакать. Добрые люди будут ждать с лаской, а плохие с опаской. Дева – так Дева. Богатыри – так богатыри. Гляди, скоро станем не то чтобы порфироносными, а солнце подобными. Богом любимыми, – Она хитро прищурились, и знакомые искорки блеснули в глазах.
– Знает. Все знает, – Подумал князь.
На берегу поджидало их пополнение, аж из самой Выжбы, что на острове Волине возвышается неприступной крепостью. В Залесской Руси его островом Буяном кличут, а в Западной – Готландом. И город тот называют Гуннским городом. Отважных воев прислал город в дружину Андрею и знающих. Пришли они на боевых лодьях, что в их руках были подобны хорошо обученному боевому коню.
– А почему бы нам Андрейка, – Данила, глядя на лодьи поморян, почесал в затылке, – А почему бы нам не пойти вдоль моря, а далее из варяг в греки. Мы конно бережком, а они на лодьях по-над берегом.
– А ты ведь старче прав, – Андрей хлопнул воеводу по спине, – А в Смоленске или в Киеве сами на лодьи станем и под парусом побежим. Молодец!
– Нет, брат, – Вступил в разговор Гундомер, – Выжбовичи другой путь знают. Через пруссов по Висле, а там у них свои заморочки, но на Русское море выскочат.
– Пусть так будет. Кто у них за старшего?
– А вот тот молодой вой, видать княжеского рода, судя по щиту и броням, – Указал Данила, – Силен и знающ, по повадке вижу.
– День добрый! – Воин как будто услышал, что речь идет о нем, и подошел к князю, – Звать меня Борис. Я младший сын удельного князя Волинского.
– Ишь ты, Борис! – Данила ухмыльнулся, – Кто ж тебя так окрестил?
– Святобор, – Просто ответил молодой княжич, – Как в первом бою берсерком стал, так и окрестили.
– Борис он, Борис, – Мягкий голос Малки раздался неожиданно для всех. Умела берегиня подойти, так что травинка не шелохнется, – Он Одина-Велеса слуга, почитай мне кровный брат.
– Дева Ариев! – Ошалело выдохнул Борис, согнувшись в поклоне.
– Распрямись молодец. А то так и пойдешь по миру на карачках. Мы теперь с тобой каждый день стремя в стремя, борт в борт идти будем, – Малка рассыпалась солнечным смехом.
– Ладно, Борис, – Андрей продолжил разговор, – Решили мы пойти конно, а вас просить на лодьях бежать до моря Русского.
– Сможем князь. Но вы идите на прямую, на Берлад, в Киев не заходите. Беда там. Мстислав Удалой с половцами сцепился. Так что степи войной дышат. А с другой стороны, с князьями полоцкими повздорил, аж чубы трещат. Тут даже твои стяги не помогут. Не суйся князь туда, – Борис помолчал, – У тебя, да и у нас, доля другая. Придем еще в спесивый Киев. Держите на Берлад. Там встретимся.
– Спасибо на добром слове. Разбегаемся тогда, до встречи! – Князь поворотил коня.
– Богиня! – Борис осторожно тронул за рукав Солнечную Деву, – Благослови на дорогу!
– У тебя еще длинная и большая жизнь. Большая слава! Большие сечи! Плыви, Велесов посланник, мы еще успеем обо всем поговорить, – Она поцеловала его в лоб, как сестра и вплела ему в косичку зеленую ленту.
Ватага, обрастая как снежный ком новыми воями, покатилась назад к Русскому морю вдоль Лабы, вдоль Дуная. Через горы и лощины. Под звонкие песни Малки и звон мечей из ножен вынимаемых только чтобы размяться, да оточить коронный удар. Схлестнуться с дружиной было смерти подобно. Да и не скрывали уже ватажники, кто они. Высоко взметнулись стяги «Спаса Нерукотворного» и «Медведя с секирой в лапах», как – бы заранее отпугивая глупого и неповоротливого. К червленым щитам с солнечным диском и к пегому стягу Перунову, прибавились червленые щиты с драконом и львом и лазоревый стяг с Михаилом Архангелом. Мало кто видел в подлунном мире, на походном марше, в походном строю единой дружины, Ангелов Медведями прикрытых. И одно это откидывало назад, к земле припечатывало даже самого глупого и задиристового, Потому, как шансов уцелеть, пусть даже в скоротечной схватке, в десятеро превосходящим числом, из-за засады, и то у нападавших не было.
В Берладе Иванко Берладский встретил их как старых знакомцев.
– Ишь вымахали! Орлы! А я вас сопляками помню, отроками, – Он повернулся, увидел Малку, осталбенел, – Вот! А думал народ сказки бает! Вот она Дева Ариев! В терем всех прошу, не побрезгуйте!
– Да ты что дядько, мы ж не ангелы небесные, – Данила хлопнул Иванку по плечу, – Угомонись. Идем, – И вдруг, как будто кто-то толкнул его в бок, резко повернулся к пристани.
Из-за мыса выплывали Борисовы лодьи, а на перерез им летели, выскочившие из плавней, ушкуи с червлеными боками.
– Все, – Подумал Данила, – Сшибка!
Но в этот момент ушкуи резко развернулись в линию, и над головным взвился вымпел, так хорошо знакомый по первому путешествию, по отроческим воспоминаниям.
– Неврюй! – Вырвалось сразу у князя, Данилы и Малки.
Ушкуи подходили к берегу, почтительно держась в стороне от лодей. На борту уже можно было разглядеть дюжую фигуру Громады, и щуплую точку Бакланки.
– С приездом князь! – Принес ветер, – Заждались. Но слухом земля полнится.
Ушкуи и лодьи встали борт о борт. Неврюй спрыгнув на пристань, опытным глазом определил вожака, и протянул обе руки Борису.
– Неврюй меня зовут. Силен ты. Даже руль не дрогнул, как мы накатились. Любо!
– Борис, – Внимательно посмотрев на ушкуйника, ответил тот, – На две твоих своих две, – Он протянул навстречу две руки.
– Да поди ж ты, обнимемся, старый хрыч! – Данила раскрыл объятия.
– Да уж не старее всяких. Али ты там, в Новом Израиле молодел с годами? Говорят там девки огонь. Старых враз молодыми делают. Или в гроб вгоняют, – Он шагнул навстречу воеводе, и они обнялись со звоном кольчуг.
Громада протискивался через толпу. Хотя назвать его прямой курс притискиванием было не очень правильно.
– А где мальчик мой зеленый? Потеряли что ли? Сукины дети, – Голос его гудел над пристанью как вечевой колокол.
– Нету эльфа, – Микулица остановил кметя, – Нету, Артемида забрала.
– Да как же вы… Да вы что…, – Огромный человечище готов был разрыдаться.
– Так не отдавали бы… Тоже мне Богиня… Ярославна-то…Фитюлька смазливая… Артемида… А в шею…
Народ отпрянул от Громады. Такого богохульства. Да еще о Деве Ариев, о Самой Матери Природе даже слышать было страшно. Сейчас поднимется море и поглотит отступника. Сейчас разверзнется небо и прилетит на колеснице страшный Арес, брат Артемиды и уложит одним ударом охальника. Но в образовавшемся пространстве появилась Дева, от волос которой исходило солнечное сияние. Рука ее ласково легла на голову плачущему кметю, с трудом доставая до нее.
– Не плачь Громадушка, – Голос зажурчал как весенний ручей, – Не плачь. Я тебе вместо Малка сестрой и берегиней буду. И зовут меня Малка. Я замена, что Богиня на землю дала вместо любимца своего. Не плач Громадушка.
– Малка? – Слезы высохли на щеках кметя, – Малка, – Он повторил имя, как бы пробуя его на вкус, – Малка! Так ты – он и есть, – С детской простотой Громада сделал этот вывод, обхватил Малку, поднял над собой и посадил на плечо.
Ватага двинулась к терему Иванки, и высоко над толпой сиял червонным золотом, развивался новым победным стягом водопад волос Богини покровительницы.
Обратно в Царьград лодьи и ушкуи понесли не дружину – войско. Андрей со старой ватагой, да с немногими уграми и полабами пошел конно, наметом вдоль моря. На дальних подступах к городу встретили его византийские дьяки с поклоном и просьбой от Базилевса, в город не входить, встать лагерем на Хризополе, на асиятском берегу. Князь перечить не стал, оговорил, что забежит к родственнику почтение оказать с малым количеством людей и, получив струги для переправы, перевез людей через узкую щель Босфора. Выбраться во дворец так ему и не удалось. На следующий день прискакал гонец из дворцовых дьяков с известием, что в гости жалуют Мануил с сестрой Анной. Князь распорядился встречать родственников по-родственному. Без шумихи и пыли в глаза. Анну он помнил еще с отрочества, а Мануил тогда еще без порток бегал, а теперь смотри ты – наследник трона.
Посольство приехало к полудню во всем блеске и шумихе, как это умели делать цареградские дьяки. Анна, превратившаяся в матрону, слегка располневшая, но не потерявшая былой красоты и восторженности, по отчески облобызала Андрея. Мануил с восторгом смотрел на легендарного витязя, слухом о котором земля полнилась.
– А правда, что в войске твоем сама Солнечная Дева берегиней? – Не удержалось, сорвалось с языка, – Или сказки то все? – Смущенно закончил юный царевич.
– А что, хочешь на Богиню посмотреть? – Андрей хитро усмехнулся, – Изволь. Сегодня на трапезе и увидишь.
– Байки баешь? – Не сдержался Мануил. Отдернул себя, – Правда?
– Правда. Правда, – Раздался тихий голос за спиной царевича.
Он обернулся и зажмурился. Перед ним стояла… Сама – Она! В нежно-зеленом наряде, с копной червонно-золотых волос, в золоченых бронях, опираясь на луку седла вороного иноходца. Он не мог понять, кого она больше ему напоминала. Богиню Любви. Богиню Леса. Нет! Он вспомнил. Она напоминала ему саму праматерь Ариев – Марию, Мать Богородицу. Вот такой он ее и представлял. Прекрасной и гордой. В нимбе золотых волос. В золотом шеломе с зеленым шелковым наметом. Только у Ариев – племени воинов может быть праматерь воительница. Нежная, как мать, и грозная, как воин. Она! Прямо перед ним. Он ждал, что она сейчас распадется, рассыпется на сотни синих незабудок, таких же синих, как ее глаза, смотрящие ему прямо в душу. Он зажмурился и быстро открыл глаза. Она стояла на прежнем месте. И вдруг заливисто засмеялась серебряным смехом. Зазвенела колокольчиком. Вокруг все откликнулось на ее призыв. Зашумело море, закричали чайки, тонко заржал волшебный скакун, и тихо зазвенели кольчуги на стоящих вокруг хозяйки жутких телохранителях.
– Пойдемте гости дорогие в шатер. Преломим хлеб, выпьем сладких медов, зелена вина, – Она как радушная хозяйка пошла первой.
– Пойдем братец, – Андрей подтолкнул оторопевшего Мануила, и взял под локоток Анну.
До позднего вечера обсуждали гости и хозяева, как им жизнь коротать. Договорились, что ватага дальше пойдет, оставив малую дружину с Микулицей дожидаться скачущего сюда с новостями Гуляя. А потом на ушкуях догонят остальных.
Договорились тихо, что, как только Братство на ноги станет, отрядит верных братьев в помощь царевичу. Будет тот готовить встречу всех Мономаховичей, что на старшем столе сидят, для решения дел неотложных. Но то, только тогда, когда силы Братства наберут.
Пожаловался Мануил, что бедокурят поднявшие голову вены – морские разбойники. Из города своего Венеции выскакивают стаей, как голодные волки, и рыщут по волнам. Ни кого не милуют. С другой стороны берберы Иванкины грызут всех, как дикие псы. Душат разбойники торговлю морскую, одна управа ушкуйники. Да и те не подарок.
– Надо морское Братство образовывать, – Отметил про себя Андрей, – Вон братья назареи из которых, воин великий Самсон вышел, не удел ноне. Если бы их к морским воротам – Кипру перебросить, то считай, удавку на горло разбойников накинули. С назареями не забалуешь. Их на «брысь» не возьмешь и златом не купишь. Надо будет с Неврюем побалакать на эту тему.
К вечеру расстались по-братски, расцеловавшись троекратно. Мануил на прощание пощупал Солнечную Деву.
– Не пригрезилось ли? Нет. Вот шелк под рукой хрустит, и бронь холодным металлом откликается.
– Ну что, царевич, посидел с богиней за одним столом? – Весело спросил его Микулица, – Значиться благословение на дела свои получил!
– Благодарствую! – Мануил повернулся к Малке, – Когда еще тебя увижу, солнцеподобная?
– Когда на путь служения Богам встанешь, – Коротко ответила Малка, и смягчила тон, – Скоро. На совете, когда все соберетесь, и я с вами буду. Жди.
С утра войско двинуло в путь. На Иерусалим в Новый Израиль, в Святую Обитель. Вершить Божье дело во славу дела общего.
Ни кто не знал, кроме Малки, что пройдет почти два десятка лет, когда соберутся в тереме Базилевса Цареградского Мануила старшие князья. Все казалось таким скорым и быстрым. До всего было рукой подать. Только Малка знала, как долго будет Братство строиться и воспитывать свою железную когорту воинов. Как не просто осядут на островах Братья Самсона совместно с Братьями Иоаннитами, и приведут к порядку разгульный морской народ. В боях тех состарятся и уйдут на покой, в тихую гавань или в Ирий, и Громада с Бакланкой, и Неврюй. Отдаст старый ушкуйник все бразды правления Борису, а тот найдет себе заменщика, а сам останется в дружине Андрея, завороженный синими глазами Богородицы. Так с тех пор и пошло, с легкой руки Мануила, что ведет в бой князя Андрея сама Богородица.
Через год приехал в Иерусалим на русское подворье инок Микулица. Только вряд ли кто теперь его мог назвать иноком. Чему там учил его Гуляй Беда, с кем знакомил? Все осталось там, в Цареградских переулках и кельях храмовых. Приехал Микулица – Мастером. И даже сам Великий Мастер Раймон из Братства госпитальерского не зазорным считал с ним день-два в беседе провести.
Само же русское подворье разрослось, раскинулось, вместив себя всех приехавших с князем и Гундомером. Новых же витязей отправляли уже в Дома Антиохийские и Триполитанские.
Князь Андрей восседал теперь за главным столом высшего совета Братства, наравне с Гогом Поганым и другими витязями, пока не сменил того на первом месте Великого Мастера, Бернаром присланный Робер Кредон. Из Ромейских медведей. Но все это в будущем, а пока нес иноходец Малку под лучами южного солнца, по выжженной лощине, вдоль моря туда, к замку Акра, где ждали их приехавшие из Галлии побратимы.