и остался старый город, вокруг высились многоквартирные дома.
— Я буду краткой, — прервала она наконец молчание. — Помните, как несколько лет назад на Украине вспыхнуло восстание против Советского правительства? Мятеж был жестоко подавлен, но подпольная борьба велась еще долго. А штаб освободительного движения был здесь, в Копенгагене.
— Да, — Локридж нахмурился. — Я изучал зарубежную политику.
— Так вот, — продолжала она. — Был там у них так называемый военный фонд, который спрятали, когда стало ясно, что игра проиграна. А сейчас, не так давно, мы нашли человека, который знает, где этот тайник.
— Мы? — Он весь напрягся.
— Движение освобождения. Но уже не только Украины, а всех порабощенных народов. Нам нужны эти средства.
— Постойте! На кой черт?
— О, мы не рассчитываем освободить треть планеты за одну ночь. Но пропаганда, подрывная деятельность, налаживание путей переброски людей на Запад — все это требует денег. А от правительств, только болтающих о «разрядке», ждать нечего.
Локриджу понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.
— Верно, — сказал он после паузы. — Я всегда утверждал — в разговорах с коллегами, да и не только с ними, — что сегодняшняя Америка страдает какой-то суицидоманией. То, как мы сидим и ждем любого доброго слова — неважно, от кого, пусть даже от тех, кто клялся нас уничтожить. То, как мы отдаем целые континенты идиотам, демагогам, каннибалам. То, как даже у себя мы извращаем совершенно недвусмысленные слова Конституции, чтобы только откупиться от шайки каких-нибудь… ну да неважно. Во всяком случае, мои аргументы не способствовали хорошему ко мне отношению.
Странное выражение торжества промелькнуло на ее лице, но голос был деловит и решителен:
— Золото находится в конце туннеля в Западной Ютландии. Его прорыли немцы во время оккупации Дании для нужд сверхсекретного исследовательского проекта. Антифашистское подполье совершило налет на эту базу незадолго до конца войны. Очевидно, все, кто знал о туннеле, были убиты, поскольку широкой публике о его существовании так и не стало известно. Украинцы узнали о нем от человека, находившегося при смерти, и использовали туннель в качестве тайника. После того как их мятеж был подавлен, и они рассеялись, сокровище осталось там. Те же немногие, кто знал о нем, были людьми бескорыстными, и никто не старался присвоить золото в личных целях, а каких-то других целей у них уже не было. Большинство посвященных в тайну умерло — кто от старости, кто от несчастного случая, кто от руки советского агента. Последние из оставшихся в живых решили в конце концов передать золото нашей организации, и мне было поручено забрать его. А вы теперь — мой помощник.
— Но… но почему я? Неужели у вас нет своих людей?
— А вы когда-нибудь слышали об использовании агента со стороны? За восточноевропейцем наверняка будут следить, могут произвести обыск. А американские туристы свободно ездят повсюду. Их багаж на границе редко открывают, особенно если они путешествуют дешево… В листовой форме золото можно вшить в одежду, подкладку спальных мешков и так далее. Мы поедем на мотоцикле в Женеву и там передадим его кому надо. — Она взглянула на него с вызовом. — Вы готовы?
Локридж закусил губу. Все это было слишком неожиданно, чтобы переварить сразу.
— А вы не думаете, что нас накроют с тем арсеналом, который я закупил?
— Оружие — просто предосторожность на то время, пока мы будем готовить золото к перевозке. Мы его оставим там. — Сторм Дарроуэй помолчала, потом продолжала мягко: — Думаю, что вы неглупый человек и понимаете, что выполнение нашей задачи чревато определенными нарушениями закона, которые могут оказаться — в случае столкновения — весьма серьезными. Мне нужен человек, готовый пойти на риск и встретиться с опасностью, умеющий переносить трудности, но в то же время не какой-нибудь уголовник, соблазнившийся только возможностью хорошо заработать. Вы мне показались подходящими. Если я ошиблась, лучше, прошу вас, скажите сразу.
— Ну что ж… — Локридж более или менее пришел в себя. — Если вы искали Джеймса Бонда, то безусловно ошиблись.
— Кого? — Она бросила на него непонимающий взгляд.
— Это не имеет значения, — произнес он, стараясь скрыть удивление. — Хорошо. Буду откровенен. Почем я знаю, что вы та, за кого себя выдаете? Может быть, тут замешан синдикат контрабандистов, или это какой-то обман, или… да что угодно — даже происки русских. Откуда я знаю?
Город кончался; движения на дороге почти не было.
— Больше я рассказать не могу. — Она внимательно посмотрела на него. — Доверие ко мне входит в ваше задание.
Он взглянул в ее глаза и с радостью согласился:
— О'кей! Контрабандист к вашим услугам.
Она сжала его руку.
— Спасибо. — Этого было вполне достаточно.
В молчании они ехали через зеленеющий пригород, мимо маленьких деревушек с красными крышами домов. Ему ужасно хотелось заговорить с нею, но, как известно, королева сама начинает разговор.
— Вы бы рассказали мне хоть какие-то детали, — наконец собрался он с духом, когда они уже въезжали в Роскилле. — План действий и так далее.
— Потом, — ответила она. — День слишком хорош.
Он не мог прочитать выражения ее лица, но какая-то мягкость была в очертаниях ее губ. «Да, — подумал он, — при такой жизни, как у тебя, нужно не упускать все хорошее, пока есть возможность».
Они проехали мимо огромного собора с тремя шпилями.
— Ничего себе церковь, — сказал Локридж, жалея, что не может найти лучших слов.
— Здесь похоронена сотня королей, — ответила она. — Но под базарной площадью — еще более древние развалины собора Святого Лаврентия; а до того, как его построили, там был языческий храм с вырезанными на фронтонах драконами. Это ведь была королевская резиденция Викинга Денемарка.
От этих слов его почему-то бросило в дрожь. Однако ее мрачное настроение тут же прошло — словно ветер прогнал тучу. Она улыбнулась:
— Вы знаете, что современные датчане называют Персеиды слезами Святого Лаврентия? У этого народа очаровательные фантазии.
— Вы как будто сильно интересуетесь ими? — заметил Локридж. — Поэтому вы хотели, чтобы я изучал их прошлое?
Тон ее голоса стал жестким.
— Нам необходимо прикрытие — легенда — на случай, если за нами станут следить. Любознательность археолога — отличное объяснение того, почему мы там роемся, в этой древней земле. Но я уже сказала, что не хочу думать сейчас об этих проблемах.
— Прошу прощения.
И снова Сторм Дарроуэй поразила его внезапной переменой.
— Бедный Малькольм, — сказала она, поддразнивая. — Неужто тебе так трудно сидеть без дела? Слушай, мы же будем парой туристов; нам придется ночевать в палатках, есть и пить в гостиницах для бедных, пробираться по всяким закоулкам, через тихие деревушки — отсюда и до Швейцарии. Давай начнем играть нашу роль.
— Ну, — сказал он, желая доставить ей удовольствие, — бродяга из меня отличный.
— Ты много путешествовал — кроме полевых работ?
— Вроде того. «Голосовал» на дорогах, ездил на Окинаве во всякие глухие местечки, когда отпускали на побывку, провел отпуск в Японии…
У него хватало ума оценить ту ловкость, с которой она переводила разговор на его прошлое. Но рассказывать о себе было от этого не менее приятно. Не то чтобы он был склонен к хвастовству, но если прекрасная женщина проявляет такой интерес, почему же не доставить ей удовольствие?
«Дофин» мягко прокатился через остров, Ринстед, Соре Слагельсе и въехал в Корсер на Бельте. Здесь надо было садиться на паром. На нем Сторм — она пожаловала ему разрешение называть ее по имени; это было словно посвящение в рыцари — повела его в ресторан.
— Самое время позавтракать, — сказала она, — тем более что напитки в интернациональных водах не облагаются налогом.
— Ты хочешь сказать, что этот пролив — интернациональный?
— Да, где-то около девятисотого года Британия, Франция и Германия созвали конференцию и с трогательным единодушием решили, что проливы, пролегающие через середину Дании, являются частью открытого моря.
Они заказали алкоголь и пиво.
— Ты до черта знаешь об этой стране, — сказал Локридж. — Ты что, датчанка?
— Нет. У меня американский паспорт.
— Может, по происхождению? Ты на американку не похожа.
— А на кого же я похожа?
— Бог его знает. Вроде всего понемногу, а вышло лучше, чем любая из составляющих.
— Что? Южанин одобряет расовое смешение?
— Брось, Сторм! Я не верю в эту чушь насчет того, хочешь ли ты, чтобы твоя сестра вышла замуж за черного или желтого. У моей сестры достаточно мозгов, чтоб самой выбрать подходящего парня, — неважно, какой он расы.
— Однако раса существует. — Она подняла голову. — Нет, не в извращенном понимании двадцатого века. Нет. Но в генетических линиях. Есть хороший материал, есть и дрянь.
— Ммм… Теоретически. Только как их разделить, покуда они не проявят себя?
— Это возможно. Начало уже положено исследованиями в области генетического кода. Когда-нибудь смогут определять, на что человек годится, еще до его рождения.
— Мне это не нравится, — покачал головой Локридж. — Я за то, чтобы все рождались свободными.
— А что это значит? — Она рассмеялась. — Свободными делать что? Девяносто процентов этого биологического вида по природе своей — домашние животные. Свобода может иметь значение только для остальных десяти из ста. Но сегодня вы и их хотите превратить в домашних животных. — Она поглядела в окно, за которым на воде играли солнечные блики и кружились чайки. — Ты говорил о стремлении цивилизации к самоубийству. Только жеребец может вести за собой стадо кобылиц, но никак не мерин.
— Возможно. Но уже был эксперимент с наследственной аристократией, и посмотри, что получилось.
— Ты полагаешь, ваша soi-disant[5] демократия может дать что-то лучше?
— Не толкуй меня превратно, — ответил Локридж. — Я бы не отказался быть выродившимся аристократом. Просто нет такой возможности.