Церковь не выражала сожалений о падении монархии, видя в республиканском строе больше возможностей для своей деятельности, сдержанно отнеслась она и к большевистскому перевороту, сожалея о жертвах братоубийства. 11 ноября 1917 г. Поместный собор, возглавляемый патриархом Тихоном, принял решение об отпевании погибших обеих сражавшихся сторон, заявив:
«Довольно братской крови, довольно злобы и мести. Мести не должно быть нигде и никогда.
Не причиняйте нового горя и позора истерзанной Родине, и без того слишком обагренной кровью своих сынов!»[378]
Святейший патриарх не благословил ни белое, ни красное движение. 2 декабря священный собор Русской православной церкви принял определение «О правовом положении Церкви в государстве», в котором подчеркивалось: «Православная церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплины и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти и, руководствуясь своими догматико-каноническими началами, пользуется в делах церковного законодательства, управления и суда правами самоопределения и самоуправления». Собор считал, что «акты церковного управления и суда признаются государством имеющими юридическую силу и значение, поскольку ими не нарушаются государственные законы. Государственные законы, касающиеся православной церкви, – требовал священный собор от новой власти, – издаются не иначе, как по соглашению с церковной властью». Неприемлемым условием государственного управления со стороны Церкви было и то, что «глава Российского государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи их должны быть православными»[379].
Ничего противостоящего новой, советско-большевистской власти Русская православная церковь не требовала, за исключением признания за собой прав юридического лица и уважения властными структурами «публично-правового положения… огромного большинства населения». Но ни о какой-либо самостоятельности православной церкви, как и других конфессий, их независимости от государства не могло быть и речи.
Большевики же придерживались марксистского определения религии – «опиум народа». 31 декабря Совнарком опубликовал проект декрета о взаимоотношениях с Церковью, который вызвал бурю негодования духовенства и верующих. Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин писал в СНК 10 января 1918 г.: «Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых»[380].
20 января 1918 г. был опубликован декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», ликвидировавший все привилегии Церкви, отделивший ее от государства и школы. Преподавание религиозных вероучений запрещалось. Декрет устанавливал право исповедовать или нет любую религию. В декрете подчеркивалось: «Действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями.
Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и Советской республики. Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности».
Исходя из этого, местные власти могли запретить любое богослужение. «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют.
Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ»[381]. Так Церковь становилась не только нищей, но и бесправной.
Предвидя непопулярность декрета и возможные волнения, он был подписан не только Лениным, но и Н. Подвойским – наркомом по военным делам, В. Алгасовым – наркомом без портфеля, возглавлявшим коммунальный отдел в НКВД, В. Трутовским – наркомом по местному самоуправлению, А. Шлихтером – наркомом земледелия и продовольствия, П. Прошьяном – наркомом почт и телеграфов, В. Менжинским – и. о. наркома финансов, А. Шляпниковым – наркомом торговли и промышленности и Г. Петровским – наркомом внутренних дел. Подписавшие кощунственный декрет большевистские руководители не столько опасались народного гнева, сколько были материально заинтересованы в оприходовании церковных ценностей на благо коммунистического рая.
Поместный Собор отреагировал незамедлительно, заявив, что декрет СНК «представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения…»[382].
Итак, возник еще один резкий конфликт между Советской властью и Церковью с ее обширной паствой. Церковь оказалась не защищенной от безбожных чиновников и разнузданных грабителей. В дальнейшем, учитывая критическое положение в государственно-церковных отношениях и волнения среди верующих, Совнарком принял в мае – августе 1918 г. ряд постановлений и подзаконных инструкций, направленных на стабилизацию положения. В действительности ни один указ такого рода не выполнялся.
Новая власть не просто противопоставляла государство и Церковь, верующих и безбожников, но и видела в имуществе Церкви пополнение своей казны, представляя открытый грабеж очередным, законным актом экспроприации.
Таким образом «триумф Советской власти» обеспечивался ничем не прикрытым большевистским террором, явным ультимативным давлением Ленина на не только политических оппонентов, но и заблудших соратников. Самым опасным явлением большевистского «триумфа» было открытое введение диктатуры меньшинства над большинством. Так разгоралась гражданская война в России.
«Грабь награбленное»
Важнейшим условием удержания власти, привлечения на свою сторону большинства населения было овладение экономической ситуацией в стране, доведенной до разрухи и голода. Новый государственный аппарат, который должен был служить интересам большевиков, начал формироваться и действовать с момента подготовки и взятия власти в октябре 1917 г.
Высшим органом Советской власти был признан большевиками съезд Советов, который передавал законодательные функции до созыва следующего съезда Советов ВЦИК с явным перевесом представителей большевистской партии.
Исполнительно-распорядительным органом стал Совет Народных Комиссаров – Советское правительство, состоящее из одних большевиков, за исключением периода с ноября 1917 по март 1918 г. – блока с левыми эсерами.
Функции управления народным хозяйством на первых порах осуществляли Советы, ВРК, фабрично-заводские комитеты, 2 декабря 1917 г. был создан единый орган хозяйственного руководства – в общегосударственном масштабе – Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). Для руководства отраслями промышленности были образованы комитеты и центры – Главкожа, Главсахар, Главторф, Главнефть, Центротекстиль, Центрочай и т. д. ВСНХ создавал местные органы хозяйственного управления – губернские и уездные совнархозы.
Практическое исполнение ленинских теоретических выводов представлялось крайне затруднительным, ибо не было какого-либо опыта социалистического строительства, да и члены Совнаркома, как и других ведомств, были в основном политиками, а не экономистами. «Наше положение было трудным до чрезвычайности, – писал первый нарком юстиции Г.И. Оппоков (партийная кличка Ломов). – Среди нас было много прекраснейших, высококвалифицированных работников, было много преданнейших революционеров, исколесивших Россию по всем направлениям, в кандалах прошедших от Петербурга, Варшавы, Москвы весь крестный путь до Якутии, Верхоянска, но всем надо было еще учиться управлять государством».
Наркому просвещения А.В. Луначарскому казалось, что слишком велико было несоответствие между гигантскими задачами и людьми, которым предстояло их решать, тогда как они не имели для этого специальной подготовки. По мнению Ленина, высказанному на заседании Петросовета 4(17) ноября 1917 г., «всему народу следует учиться управлять». Руководить, по мнению Ленина, должны коммунисты, которых еще было маловато, вследствие чего к управлению могли быть допущены и сочувствующие большевикам.
Таким образом, государственное управление должно было быть в руках политически благонадежных людей, а специалистов, предлагал Ленин, можно купить или заставить работать.
Готовя государственный переворот, Ленин задумывался над вопросом: «Удержат ли большевики государственную власть?» В аналогичной статье, написанной 1(14) октября 1917 г., анализируя средства удержания власти, вождь большевиков выделял главное – конфискация всего необходимого для жизни человека, прежде всего продовольствия, и жесткий контроль со стороны большевистской власти. «…Богатые должны получать от того союза рабочих или служащих, к которому ближе всего относится их область деятельности, рабочую книжку, они должны еженедельно или через какой-либо другой определенный срок получать удостоверение от этого союза, что ими добросовестно выполняется их работа; без этого они не могут получить хлебной карточки и продуктов продовольствия вообще»[383].
Ленин предлагал давать оценку деятельности человека не ему самому, а Совету рабочих депутатов. От не всегда компетентного решения зависело существование огромной массы населения, не уступающей по интеллекту самому автору дьявольского предложения, возведенного позже в ранг государственного закона. Таким образом, жизнь человека зависела не от него самого, а от Совета, возглавляемого большевиком, беспрекословно исполняющего указания вождя, ставшего Председателем Совета Народных Комиссаров.