Акция по ликвидации дома Романовых продолжилась в Петропавловской крепости, где 28 января 1919 г. были расстреляны дядя царя Дмитрий Константинович – Главнокомандующий над казенным конезаводом и великий князь Николай Михайлович, известный историк, за которого ходатайствовал Горький. Ленин категорически заявил: «Революции историки не нужны!» Тем более Ленин, без ведома которого не могли уничтожить помазанников божьих, прекрасно понимал опасность для революции всего Дома Романовых. Столь ярое зверство было результатом злобы и трусости.
Летом 1918 г. казалось, что власти большевиков приходит конец. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Отброшены были «красные идеологические принципы» и «белая демократия». Чтобы выжить и остаться у власти, большевики усиливали «диктатуру пролетариата», доводя ее чрезвычайными мерами до крайности – физической ликвидации инакомыслящих. Аппарат управления становился все более репрессивным, законодательные функции власти все более и более заменялись приказно-волевыми методами командования партийных комиссаров. Резолюция ВЦИК, принятая 29 июля, предписывала: «Советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проводя на практике массовый террор против нее»[495]. Получив известие о вспыхнувшем в Пензенской губернии восстании, Ленин телеграфировал указание губисполкому и губкому партии: «…провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационные лагеря вне города»[496].
В ответ на индивидуальный террор эсеров, покушение на вождей большевиков – В. Володарского, М.С. Урицкого и В.И. Ленина, «Правда» 1 сентября сообщала: «Отныне наступил момент борьбы не на живот, а на смерть, когда все средства дозволены».
17 сентября известный ученый и революционер П.А. Кропоткин писал Ленину: «Озлобление, вызванное в рядах Ваших товарищей после покушения на Вас и убийства Урицкого, вполне понятно.
Но что понятно для массы, то непростительно для «вожаков» Вашей партии. Их призывы к массовому красному террору; их приказы брать заложников; массовые расстрелы людей, которых держали в тюрьмах специально для этой цели – огульной мести… Это недостойно руководителей социальной революции»[497].
Несколько позже, при личной встрече в мае 1919 г., Ленин, оправдываясь за действия своих товарищей, ссылаясь на некультурность, безграмотность и отсталость, заявил Кропоткину: «Никто не может приписывать нам, как партии, как государственной власти, то, что делается неправильного в аппаратах этой власти, тем более там, в глубине страны, в отдалении от центров.
– Но от этого, конечно, не легче всем тем, кто подвергается влиянию этой непросвещенной власти! – воскликнул П.А. Кропоткин…
– Но ничего не поделаешь… – прибавил Владимир Ильич, – в белых перчатках революцию не сделаешь»[498].
18 октября газета «Правда» сообщала, что прежний лозунг – «Вся власть Советам» сменился новым – «Вся власть чрезвычайкам».
На красный террор с фактологическим анализом причин обострения Гражданской войны обращал внимание Патриарх Московский и всея Руси Тихон в послании Совету Народных Комиссаров 25 октября 1918 г.: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство.
Сначала (под именем «буржуев») грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна».
Нарком внутренних дел Г.И. Петровский издает приказ, в котором, указывая на «чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии», приказывает: «взять значительные количества заложников»[499].
Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский в циркулярном письме предлагает: «Брать только тех людей, которые имеют вес в глазах контрреволюционеров… Чем они дорожат? Высокопоставленными сановными лицами, крупными помещиками, фабрикантами, выдающимися работниками, учеными, знатными родственниками находящихся при власти у них лиц и тому подобными». Дзержинский поясняет, что «никто не заступится и ничего не даст» за «какого-нибудь сельского учителя, лесника или мелкого лавочника»[500].
Председатель ЧК Восточного фронта М.И. Лацис (Судрабс Я.Ф.) инструктировал подчиненных: «Не ищите в деле обвинительных улик: восстал ли он против Советов с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия»[501]. И это была не отсебятина чекиста. Так, председатель Реввоенсовета республики Троцкий с нетерпением ожидал «законных» оснований уничтожения белогвардейского офицерства и дождался. 28 июля 1920 г. он получил телеграмму от И.В. Сталина: «Приказ о поголовном истреблении врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент нашего общего наступления». Вот так, без суда и следствия – истребление лишь по принадлежности к комсоставу (Большая рукопись. Переписка. С. 150).
Массовый террор применялся по любому поводу и даже против простых тружеников. Постановление Совета рабоче-крестьянской обороны от 15 февраля 1919 г. предписывало: «…взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны»[502].
«В своей деятельности ВЧК, – гласила директива Дзержинского, – совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после отчет Совнаркому и ВЦИК»[503].
Таким образом, от имени Советской власти в систему государственного управления вводится несправедливая, безжалостная мера наказания безвинных людей. Исходя из вседозволенности, чекисты захватывают заложников сотнями, многие из которых были расстреляны.
В циркулярном письме ЦК РКП(б) ко всем членам партии – комиссарам, командирам и красноармейцам осенью 1918 г. указывалось: «Нужно железной рукой заставить командный состав, высший и низший, выполнять боевые приказы ценою каких угодно средств… Красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было… Командный состав должен быть поставлен перед единственным выбором: победа или смерть»[504].
«– Без серьезных и опытных военных нам из этого хаоса не выбраться, – уверял Троцкий Ленина, на что следовало сомнение:
– Да как бы не предали…
– Приставим к каждому по комиссару, – предлагал наркомвоенмор.
– А то еще лучше двух, – соглашался председатель Совнаркома»[505].
Получив от Ленина одобрение своим действиям, Троцкий телеграфирует: «Казань Реввоенсовет. Раскольникову.
…При сомнительных командирах поставьте твердых комиссаров с револьверами в руках…»[506]
Ленин – Троцкому: «Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани… По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление…»[507]
Одной из причин казанской катастрофы председатель Реввоенсовета республики считал «отсутствие револьверов». «Поддерживать дисциплину, не имея револьверов, нет возможностей»[508]. Троцкий наводил «революционный порядок» в войсках пулеметами и пушками именного бронепоезда, в котором имел и «золотой» фонд партии – «рукастых коммунистов».
«…Нам необходимы крепкие заградительные отряды из коммунистов и вообще из боевиков, – уверял Троцкий Ленина. – Надо заставить сражаться. Если ждать, пока мужик расчухается, пожалуй, поздно будет.
– Конечно, это правильно, – отвечал Ленин, – только опасаюсь, что и заградительные отряды не проявят должной твердости. Добер русский человек; на решительные меры революционного террора его не хватает…»[509]
Хорош разговор руководителей Советской России, загородившихся отрядами «из коммунистов и вообще из боевиков» от русского народа, который «добер» и «на решительные меры революционного террора его не хватает». Большевистские вожди были правы, ибо русские никогда не были палачами, предпочитая быть освободителями.
Единодушие Ленина и Троцкого в разговоре о необходимости радикальных мер при взятии власти и ее удержанию стало основой их альянса. Троцкий не только рьяно претворял в жизнь ленинские идеи революционной борьбы, но и значительно их обогатил. В работе «Терроризм и коммунизм» Троцкий, еще недавно именуемый Лениным «каутсканцем», менторски отвечал К. Каутскому летом 1920 г. на его замечание в книге аналогичного названия о том, что оправдание террора соображениями «революционной целесообразности» – есть извращение марксизма[510]. «Революция требует от революционного класса, чтобы он добился своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно – вооруженным восстанием, если потребуется – терроризмом. Террор вытекает из природы революции, – утверждал революционный практик, – цель (социализм) при известных условиях его оправдывает. Кто отказывается принципиально от терроризма, т. е. мер подавления и устрашения по отношению к ожесточенной и вооруженной контрреволюции, тот должен отказаться от революционной диктатуры… и ставит крест на социализме»