кий, Каменев, Сталин, Брюханов и несомненно целый ряд других. Ленин»[661].
Содержание письма изложено в биографической хронике Ленина, однако не сказано, что речь идет о «специалистах по нервным болезням». Действительно, «дело Ленина» было на грани сумасшествия. По мнению вождя, сумасшествие заключалось в весьма нормальных явлениях, так, в письме Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б) 24 января 1922 г. Ленин возмущался по поводу того, что нарком иностранных дел Г.В. Чичерин «ставит вопрос о том, что не следует ли за приличную компенсацию согласиться на маленькие изменения нашей Конституции, именно представительство паразитических элементов в Советах. Сделать это в угоду американцам.
Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо 1) немедленно отправить в санаторий, всякое попустительство в этом отношении, допущение отсрочки и т. п. будет, по-моему, величайшей угрозой для всех переговоров…
…Это и следующее письмо Чичерина (как и предыдущее. – В.П. См. Полн. собр. соч., т. 54. С. 118) явно доказывают, что он болен, и сильно. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий»[662].
Действительно, самое дорогое для вождя большевиков были соратники. «Мне рассказывали, – вспоминала М.И. Ульянова, – что, узнав о болезни Мартова, В.И. (Ленин. – В.П.) просил Сталина (еще до лета 1922 г. – В.П.) послать ему денег. «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря», – сказал ему Сталин. В.И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина»[663].
Интересно, вспоминал ли Ленин тех, кто действительно нуждался не только в лечении и отдыхе, но просто в куске хлеба, которого можно было купить вдоволь на дармовые деньги, растрачиваемые «сердобольной» партийной элитой», лично на себя и на мифические идеи мировой революции.
Важнейшим аспектом изучения финансовой базы вождя и партии в контексте настоящего исследования является плата большевиков за власть как внутри страны, так и за ее рубежами. Откупались щедро награбленными деньгами, государственным золотым запасом, бесценными народными сокровищами под благовидным предлогом успешного строительства коммунизма.
Французская газета «Интернасьональ» сообщала в начале 1921 г. о поставках из Советской России 200 ящиков золота стоимостью более 50 миллионов долларов. Высказывалось мнение, что Франция стала перевалочной базой для поставок советского золота в Швейцарию и Англию. 30 апреля 1921 г. «Нью-Йорк таймс» сообщает о прибытии в Париж «советского золота» на 10 миллионов долларов – «первой из нескольких партий согласно контракту, подписанному в Москве французской делегацией». 23 и 24 августа «Нью-Йорк таймс» резюмировала, что за восемь месяцев 1921 г. США импортировали золота на 460 миллионов долларов, из них 102,9 миллиона приходилось на фирму, основанную Шиффом, – «Кун, Леб и К°». И это была не единственная фирма Шиффа, «работавшая» с ленинским Совнаркомом. Из большевистской России – «величайшего трофея, который когда-либо знал мир», – поток золота был самым мощным, даже несмотря на преграды дипломатического непризнания США Советской России, ибо золото переплавлялось на шведском Монетном дворе и декларировалось как привозимое из Швеции, Франции, Голландии и других стран. К тому же советское золото, по расценкам международной биржи, занижалось в 7 раз.
13 ноября 1922 г. И.В. Сталин направил В.И. Ленину, копию Каменеву, письмо с грифом «совершенно секретно», в котором выражал недоумение и озабоченность «о необходимости (по уверению Каменева и ходатайству некого Свердлова, «человек более чем ненадежный». – В.П.) утвердить договор с французскими купцами об организации смешанного общества по продаже нашей платины, причем мы должны предоставить не менее 60 пуд(ов) (это 1080 кг. – В.П.) платины для продажи за границу этому обществу, а сами отказываемся выступать на внешний рынок со своей платиной. Так как в этом проекте договора нет никаких элементов «смешанности» (платина вся наша, у французов нет никакой платины, они просто комиссионеры по продаже платины, причем надо полагать, что, так как платина является почти монопольным товаром, они, французы, постараются продать минимум платины для того, чтобы угодить американским продавцам платины и дать им возможность продать американскую платину втридорога), а, наоборот, весь договор представляет сплошное издевательство над Россией…»[664].
18 января 1923 г. по предложению Сталина Политбюро признало вопрос о платине исчерпанным, возможно, и в прямом смысле этого слова. Тайна русской платины ждет своего исследователя, факт разбазаривания народных богатств большевистским руководством «налицо». За границы России переправлялись бесценная живопись, предметы антиквариата, уникальные иконы, церковные чаши и даже кресты.
Таким образом, не только демократические страны, но и Католическая Церковь – в нарушение собственных законов и уважения права частной собственности – соучаствовали с интернационалистами-большевиками в ограблении России.
Оформление «самой настоящей олигархии»
2 сентября 1918 г. ВЦИК провозгласил Советскую республику военным лагерем[665]. 30 ноября ВЦИК и СНК приняли постановление об образовании Совета рабочей и крестьянской обороны во главе с Лениным в связи с возрастающей опасностью «вторжения соединенных полчищ мирового империализма». Учитывая, что республика находится на положении военного лагеря, в постановлении отмечалось: во всех отраслях хозяйственной деятельности и государственного управления, всюду «должен быть установлен военный режим». Совету Обороны предоставлялась вся полнота прав в деле мобилизации сил и средств в интересах обороны. Его распоряжения были обязательными для всех ведомств и учреждений, для всех граждан[666].
В соответствие с режимом «военного лагеря» приводилась и система властного управления. В районах, оказавшихся под непосредственной угрозой противника, приостанавливались полномочия Советов и вводились чрезвычайные органы власти – революционные комитеты. Назначаемые ревкомы сосредотачивали неограниченную гражданскую и военную власть. В прифронтовых областях власть осуществляло армейское командование. На местах вся власть была сосредоточена в уездных и губернских Советах. «Никаких ведомственных учреждений, независимых от местных Советов и их исполкомов, подчиненных только центру, Советский строй, определенный Конституцией, не знает»[667], – сообщал нарком внутренних дел Г.И. Петровский в Наркомат юстиции 1 декабря 1918 г. В экстремальных условиях Советы подменялись исполкомами, а зачастую большевистскими руководителями, что фактически укрепляло режим личной власти.
Однако, несмотря на войну, развернувшуюся по всей России, со второй половины 1918 г. и до конца 1920 г. было проведено четыре всероссийских съезда Советов (V–VIII), по одному-два в год в каждой губернии и каждом уезде[668]. На них обсуждались вопросы общегосударственной и местной жизни, военные и сугубо гражданские, отчитывались исполкомы и другие советские учреждения, сталкивались различные, порой диаметрально противоположные точки зрения, звучала безжалостная критика, принимались бескомпромиссные решения. И все же съезды готовили заранее ответственные работники РКП(б), решения писались в соответствии с партийными установками, исходящими из ленинских идей. Успех большевиков был предрешен абсолютным их преобладанием, жесткой партийной дисциплиной, популистской идеологией.
Весной 1918 г. «левые коммунисты» предупреждали, что «форма государственного управления развивается в сторону бюрократической централизации, господства различных комиссаров, лишения местных Советов самостоятельности и фактического отказа от типа управляющего с низов государства-коммуны». Н. Осинский прямо заявил: «Мы строим не тот, не настоящий социализм»[669].
Таким образом, политическая основа как фундамент Советского государства все более и более не соответствовала лозунгам большевиков, провозглашающих чаяния трудящихся о демократическом централизме и власти Советов. Преобладание военно-мобилизационных методов управления, возрастающая централизация государственного руководства, партийно-классовый подход к подбору и расстановке кадров приводят к формированию командно-административной системы власти.
«Ленин и Троцкий на место вышедших из всеобщих народных выборов учреждений создали Советы, – писала осенью 1918 г. симпатизирующая большевикам Роза Люксембург, – как единственное истинное представительство трудящихся масс. Но с подавлением политической жизни по всей стране должна все более умирать жизнь и в Советах. Без всеобщих выборов, неограниченной свободы прессы и собраний, свободной борьбы мнений умирает жизнь в каждом общественном учреждении. Она становится призрачной жизнью, и одна бюрократия остается активным элементом… Общественная жизнь постепенно засыпает, несколько дюжин партийных вождей с неисчерпаемой энергией и безграничным идеализмом направляют и управляют… а избранная часть рабочего класса время от времени приглашается на собрания, чтобы аплодировать речам вождей и единогласно одобрить предложенные резолюции – то есть в сущности господство клики»[670].
Ленин критически отмечал на VIII съезде партии 19 марта 1919 г.: «…до сих пор мы не достигли того, чтобы трудящиеся массы могли участвовать в управлении, – кроме закона, есть еще культурный уровень, который никакому закону не подчинишь. Этот низкий культурный уровень, – оправдывался Ленин, – делает то, что Советы, будучи по своей программе органами управления через трудящихся, на самом деле являются органами управления для трудящихся через передовой слой пролетариата, но не через трудящиеся массы»