А когда там уже ничего нельзя было найти, их часто поджигали.
Южане уверяли, что сам Шерман получает пятую часть награбленного его фуражирами и что после кампании он увез из Джорджии больше двухсот золотых часов. Можно уверенно утверждать, что это сплетня – Уильям Шерман ни в каком стяжательстве никогда замечен не был. Но то, что он не имел особых иллюзий по поводу поведения своих людей – это тоже можно утверждать совершенно точно.
Вот один небольшой пример: Шерман объезжал расположение войск и наткнулся на солдата, который был буквально увешан добычей. Овощи свисали с него гирляндами, на штык был наколот окорок ветчины, а в свободной руке от тащил еще и курицу. Шерман на него рявкнул, солдат, не разобравшись, ответил ему тем же, и тогда солдату шепнули, что с ним говорит сам командующий. Солдат бросил курицу, молодцевато вытянулся и представился:
«Генерал, я – Абнер Дин, капеллан 112-го массачусетского!»
Если так вел себя капеллан, можно представить себе, что творила его паства – но Шерман делать ничего не стал. Он просто развернул свою лошадь и ускакал прочь. Все происходящее более или менее соответствовало его планам, которые он даже особенно и не скрывал. После трех с лишним лет войны обе стороны, и северяне, и южане, начали относиться друг к другу совсем не по-джентльменски. Пленных содержали в ужасных условиях, особенно южане. Если им не хватало пищи для своих солдат, то уж для пленных выделялись и вовсе крохи. Официально их кормили по нормам армий Конфедерации, но держали под открытым небом, в невероятно скученных лагерях, без всяких палаток или бараков, огороженных высокой сплошной деревянной изгородью. Единственный ручеек служил сразу и как источник питьевой воды, и как средство канализации.
Неудивительно, что пленные мерли как мухи.
Все это было известно, и Линкольн ежедневно получал петиции с просьбами об ужесточении условий содержания пленных южан. Вполне добропорядочные бизнесмены из Чикаго предлагали, например, кормить их «…по нормам южной армии…», то есть впроголодь.
Про беспощадную партизанскую войну уж был случай упомянуть, но и командиры регулярных частей делали всякие вещи. Скажем, генерал Форрест, герой Юга, велел однажды перебить всех негров, которые попали к нему в плен при захвате гарнизона северян. Тот факт, что они были солдатами федеральных войск, его не только не остановил, но и показался, так сказать, отягчающим обстоятельством.
Истребление «…людей в мундирах федеральной армии…» на Севере рассматривали как преступление, на население завоеванных областей смотрели как на «…пособников мятежа…» – и понемногу получилось так, что генерал Шеридан жег все, что только находил в долине Шенандоа. Он исходил из положения, что «…войну ведут не армии, а народы…».
Шерман думал то же самое.
Атланта была главным торговым центром Джорджии, но столица штата размещалась не там, а в небольшом городке Милледжвилле. Он пал без сопротивления, и в здании штатной законодательной ассамблеи солдаты Шермана устроили представление: они торжественно отменили декларацию Джорджии об отделении от Союза. Пожар они устраивать не стали, но разнесли все, что только было внутри здания. Заодно разгромили и особняк губернатора, и городскую библиотеку. У другого городка, Грисволдвилля, армия впервые наткнулась на какое-то сопротивление: местное ополчение встало на пути грабителей с оружием в руках. Мужчин призывного возраста в городе не осталось, они все были в армии КША – ну, а что могли сделать несколько сотен стариков и подростков?
Ополченцев смахнули как надоедливых мух – и только дивились потом на их трупы. Противник тут, по мнению северян, был не подходящий для боя. Что, по-видимому, было вполне справедливо, но отставать от своих солдатам федеральной армии все же не рекомендовалось. С пленными, взятыми в Джорджии, партизаны-южане не церемонились и вешали их без всяких разговоров.
Армия Шермана между тем продолжала свой марш. В Вашингтоне точных сведений о ней не имел даже Линкольн. Когда Джон Шерман, брат генерала, спросил его, где же сейчас войска, он получил философский ответ:
«Ну, мы знаем, в какую дыру Шерман залез, но из какой он вылезет, мы пока не знаем».
Этой «дырой» оказалась все-таки Саванна – к ней подошли в первую неделю декабря, и оказалось, что вылезти из нее будет не так-то просто. Город был укреплен и готов защищаться, а вести планомерную осаду Шерман не мог – у него попросту не было для этого припасов.
Он, однако, не утратил оптимизма. Атакой с ходу был взят форт Макалистер, и бухта, вход в которую он защищал, стала новой базой армии. Флот был готов либо снабжать ее всем необходимым, либо забрать на борт и отвезти в Виргинию, на помощь Гранту.
Грант, собственно, на этом втором варианте даже и настаивал. Но поскольку формального приказа он пока не отдавал, Шерман занялся тем делом, которое мог сделать не откладывая. Он начал окружение Саванны, намеренно оставляя гарнизону путь отхода через реку, в штат Южная Каролина. Комендант крепости решил, что его долг – спасти свой гарнизон от плена, и ночью ушел из крепости. Шерман вошел в город без всяких дополнительных проблем.
Линкольн получил от него телеграмму с просьбой – принять Саванну как подарок к Рождеству.
1. Форрест был и правда личностью легендарной. Он родился в такой же бедности, как и Линкольн, и жил тоже на линии двигающейся на запад «границы», но к 1861 году был уже плантатором и миллионером. В армию КША он поступил рядовым, но к 1864 году командовал дивизией. Создал целую концепцию «мобильной войны», участвовал в дюжине сражений и был способен в одиночку с саблей наголо броситься на целый полк, что он однажды и проделал.
Джефферсон Дэвис как кандидат в диктаторы Мексики
Френсис Престон Блэйр был, что называется, человек с идеями. Долгие годы он был успешнейшим политическим журналистом, издателем газеты «Вашингтон Глоб», другом и помощником президента Эндрю Джексона, который даже включил его в свой кабинет, хотя и на неофициальной основе. В начале 1865 года ему шел уже восьмой десяток, но он все еще живо интересовался политикой. А поскольку старший сын Блэйра, Монтгомери, был министром почт в кабинете Линкольна, а младший сын – генералом, служившим под командой Шермана, то старый Френсис Блэйр был вполне осведомлен и в общем ходе дел разбирался прекрасно.
И вот однажды он решил, что знает, как прекратить войну.
В свое время он дружил с Джефферсоном Дэвисом, ныне – президентом КША. Почему бы ему не сьездить в Ричмонд и не попробовать уладить все это «затянувшееся недоразумение…»? У него имелся к тому же прекрасный предлог для визита – в июле 1864 года, когда конфедераты подошли к самым окрестностям Вашингтона, они разнесли загородный дом Блэйра в Мэриленде. Грабители унесли с собой кое-какие вещи, которые были дороги Блэйру как память, и кое-какие бумаги из его личного архива – ну, так, может быть, их можно как-то разыскать и вернуть?
Трудно себе представить, чтобы солдаты в пылу боя, а потом в ходе долгого отступления сохранили бумаги, которым они не придавали цены. Но ведь разговор надо с чего-нибудь начать, не правда ли? И коли так, то «…потерянные личные письма…» – предлог не хуже прочих.
В общем, Френсис Блэйр[1] явился к Линкольну, изложил ему свою идею о посредничестве – и Линкольн ему не отказал. Военные власти получили распоряжение «…пропустить мистера Блэйра, следующего под флагом перемирия в Ричмонд, по частному вопросу, представляющему для него интерес…» – и 12 января 1865 года Френсис Блэйр оказался в Ричмонде и встретился там с президентом КША.
И тут-то Френсис Блэйр и изложил ту гениальную идею, которая его осенила: он предложил немедленно прекратить военные действия, объединить армии Севера и Юга, вручить командование ими обоим главнокомандующим, генералу Роберту Ли и генералу Улиссу Гранту, и дружно двинуться в Мексику.
Дальше открывались самые радужные перспективы: французская марионетка, император Максимилиан, будет немедленно изгнан, и доктрина Монро о невмешательстве европейских стран в дела стран Америки будет торжественно утверждена. Hy, а дела в Мексике надо будет как-то устроить – и кто же подойдет для этого больше, чем Джефферсон Дэвис? Он станет там диктатором и наведет порядок железной рукой – что и нетрудно при таких помощниках, как генерал Ли и генерал Грант.
Джефферсон Дэвис на своем веку многое повидал – случалось ему говорить и с сумасшедшими.
И вполне хладнокровно предложение о «…диктатуре в Мексике…» он отбросил хотя бы потому, что оно явно исходило не от Линкольна, человека вменяемого и глубоко рационального, а от избранного им посредника, человека, по-видимому, слегка невменяемого.
Но если отделить зерно от плевел, то зерно все-таки оставалось – посредник был налицо, и можно было попробовать начать переговоры. Дэвис попросил Блэйра вернуться в Вашингтон и осведомиться у Линкольна – не будет ли он согласен принять эмиссаров КША? Он даже снабдил своего гостя письмом, в котором извещал Вашингтон, что готов послать туда полномочных представителей с высокой целью: «установления мира между двумя нашими странами…»
Ответное письмо не заставило себя ждать: Блэйр доставил в Ричмонд письмо Линкольна, в котором говорилось, что он с готовностью примет любых уполномоченных:
«…если это поможет установлению мира в нашей общей стране…»
Разница между «двумя нашими странами…» Джефферсона Дэвиса и «…одной нашей страной…» Авраама Линкольна была глубока, как бездонная пропасть, и многие члены кабинета президента КША предлагали бросить все дело – оно явно вело в никуда. Но Джефферсон Дэвис рассудил иначе. Он отрядил для переговоров целую делегацию, члены которой были подобраны так, что все они занимали в свое время видное место в том Союзе, который существовал до Гражданской войны.