Особо выделяется группка Бережняка и его приятелей Зиновского и Забирки. Что западники, несомненно, но что-то в их группке еще, отделяющее их даже от таких западников, как Козлов и Гуцулов, они сидят за их спинами. Возможно, эти трое из кремлевской элиты. Даже не сынки, а лично крутятся в коридорах власти. У нас в России, по традиции, боятся опричников и прочих НКВД, но на самом деле власть всегда держит все нити в руках, в том числе и ФСБ у них ходит на коротком поводке, но все шишки за промахи и дурь власти сыплются на якобы всемогущее гестапо, что не сумело, проворонило, прошляпило, допустило утечку информации.
Козлов вскинул руку, я кивнул, он встал и спросил хорошо поставленным голосом:
– У вас в книге неожиданный поворот в сторону национальных особенностей… Почему вдруг, ведь в прошлых вы занимались геополитикой планеты?
– Сейчас, – сказал я, – если на то пошло, то надо зенитными комплексами С-300 окружать не ракетные базы, а какие-нибудь Кижи. Это если у нас. А, к примеру, в Египте – пирамиды. Они – главные объекты обороны, а не какие-нибудь паршивые военные заводы, которые можно построить заново. А вот если Египта лишить пирамид – то какой он на хрен Египет? Так, еще одна территория на севере Африканского континента…
Козлов встал, спросил озадаченно:
– Почему?
– А вам ход мысли не ясен?
– Простите, нет.
– Хорошо, что признались. Другой бы сделал значительное лицо и смолчал. Какое сейчас главное препятствие на пути глобализации, а если прямо, то американизации?.. Правильно, стремление народов сохраниться как народу. Со своей историей, языком, обычаями. Лучший путь сохранить свое «я», это чем-то очень уж гордиться. Желательно таким, чего нет у других народов. Вот, мол, какие мы уникальные, а вы все и рядом не стояли!.. Евреи уверены, что они «избранные», и потому в первую очередь обрушиваются на других, объявивших себя избранными, вон как расправились с Гитлером и его сторонниками, мусульмане тоже считают себя избранными, сейчас для них евреи – основной противник, египтяне считают лучшими людьми на свете себя, потому что они-де самые древние на свете…
Кто-то поднял руку.
– Слушаю вас, – сказал я.
– Ассирийцы, – подсказал он.
– Хороший пример, – согласился я. – Ассирийцы, самоназвание – айсоры, все еще не растворились среди других народов, только в Москве их насчитывается семь тысяч, и все потому, что помнят имена Саргона, Ашурбанипала и других грозных царей древности, помнят о могучем Ассирийском царстве, самом древнем и потрясавшем вселенной… Чтобы их уничтожить как народ, на диво живучий, инфистам надо было бы доказать, что никакого Ассирийского царства не существовало. А, скажем, Саргон и Ашурбанипал – это имена хана Батыя и Чингисхана, которые на самом деле воевода Батей и князь Александр Невский.
Они смеялись, все любят, когда понимают намеки, это приобщает к стазу избранных, более тонких, значимых, чем остальное стадо.
– А как это сделать?
– Что?
– Доказать, что вся их история – фигня, выдумка?
– Вы инфисты, вам и карты в руки. История перекраивается все время. Уже хрестоматийный пример, что американские ковбои с каждым новым фильмом все нашампуненнее, стреляют все лучше, а их кулачные удары все сокрушительнее. И другой пример из их же юсовской пропаганды: вся Вторая мировая война, оказывается, выиграна исключительно американскими войсками, а Советский Союз и другие страны и рядом не стояли!..
Лица в аудитории потемнели, улыбки словно сдуло холодным ветром. У парня за передним столом сжались кулаки, брови сошлись на переносице. Похож на рассерженного медведя, что вылезает из берлоги, еще не зная, кто смеет его дразнить. Эх, парень, в твою сторону смотрят десяток стволов винтовок, из которых даже слонов бить так же просто, как из дробовика лягушек. Ты уже окружен, так что лучше пока не вылезай, подожди, пока начнут делить твою еще не снятую шкуру, тогда у тебя появится хотя бы шанс…
– У России, – сказал я, – к сожалению, нет четкого самосознания. Стоит русскому выехать за рубеж, он тут же старается натурализироваться, никому не сообщает, что он русский. А встреч с соотечественниками избегает, страшится испачкаться. Ведь они все еще русские, а он уже на более высокой ступени: немец, француз, англичанин, американец и тэдэ и тэпэ… Понятно, эти уже потерянные, но в России все еще остаются так называемые националисты, которые все еще находят чем гордиться в самой России, в ее прошлом.
Я умолк, медведистый парень вскинул руку. Я кивнул, встретившись с ним взглядом, он сказал горячо:
– Курсант Медведев. Простите, я как-то ожидал, что раз в книге такая тема, то вы коснетесь и проблемы призвания Рюрика…
– Садитесь, – ответил я. – Вы знаете, какая великая инфистская война идет между норманнской и славянской теорией о призвании Рюрика. Этой войне уже полтыщи лет, а конца ей не видно!.. Бои ожесточенные потому, что очень уж заманчив выигрыш. Славянофилы стоят насмерть, доказывая, что Рюрик – славянин, как будто от признания, что он был немцем или шведом, – вся Россия вот прямо щас рухнет и рассыплется в пыль, а мы все мгновенно превратимся в немцев. Конечно, этого не случится, но все-таки основание для такой ожесточенной войны есть, есть… Дело в том, что наш дух все-таки подупадет от такой, казалось бы, мелочи.
Бережняк поинтересовался с места:
– Но ведь Англию завоевывали все, кто только замечал этот остров: пикты, скоты, саксы, англы, французы… в смысле, французские норманны, и все равно она остается Англией, хоть ее иногда называют и Британией, какая разница?
Я скупо улыбнулся.
– У них оборона крепче. Если один из камешков развалится, стена не рухнет. У нас же оборона, увы, намного хлипче. Потому нам так важны победа на поле Куликовом и славный бой под Бородино, которые чрезмерно бойкие считают вообще победой. Больше у нас почти нет побед, не считая Великой Отечественной, как особенно и нет эпохальных свершений, которыми можно бы потрясать перед остальными народами. Зато вот комплекс неполноценности нам Петр Великий привить сумел, сумел…
Медведев поднял руку, встал.
– Но есть же археологические находки, свидетельствующие…
Я усадил его движением длани, пояснил:
– Есть еще один способ наносить ущерб: подсовывать заведомо нелепые вещи. К примеру, что история русских насчитывает уже десять тысяч лет, а то и все сто, вон в Арктике подо льдом нашли какие-то следы, похожие на руины, значит, это Гиперборея – прародина русских, пеласги – тоже русские, а про этрусков и говорить неча!.. Это дискредитирует в глазах большинства саму идею самобытности русской нации. А те, кто придерживается таких взглядов, начинают выглядеть даже в глазах сторонников придурком. Сперва сторонятся его, а потом и самой идеи русскости…
Медведев спросил упрямо:
– Но все равно, вы же не случайно взяли эту тему?
– Не случайно, – признался я. – Враг всегда старается наносить удары по самым важным объектам. Раньше это были склады с оружием, аэродромы, скопления танков, мосты, потом в первую очередь старались нарушить связь, ослепить все спутники и телекоммуникации. Сейчас перешли к информационной бомбардировке, ибо зачем взрывать аэродромы, убивать массы специалистов, если можно их одним метким попаданием превратить из русских в американцев?
Медведев зло посмотрел по сторонам. Бережняк и его компания ответили ему брезгливыми взглядами.
Прозвенел звонок. Я нарочито выдержал паузу, но никто не вскочил, не ринулся к выходу. Все сидят спокойно, уже контролируют себя, чем отличаются от животных и юсовцев, глаза внимательные, а манеры сдержанно уверенные.
– На сегодня все, – сказал я. – Спасибо, что слушали так внимательно. В следующий раз коснемся кирпичиков, из которых строится любое здание литературы, – языка. До свидания!
Из аудитории я выходил, окруженный группой Медведева и Мерилин. Уже перед дверью в коридор нас догнали Бережняк и его друзья, за ними тянулся расширяющийся клин остальных. Бережняк поинтересовался очень вежливо:
– Давно хотел спросить, что означает ваше таинственное «и тэдэ и тэпэ»?
Забирка ехидно улыбнулся, сказал громко:
– Это сокращение, которое заставляет верить, будто говорящий знает больше, чем на самом деле.
Глава 10
Проснулся в жарком липком поту. Сонно отодвинулся с испачканной половины кровати на другую сторону, снова провалился в темное сладкое неистовство, где толстые жаркие бабы, где все мои желания – закон, где я хватаю и пользую…
Странно, Кристина не снилась. Хотя сны вообще-то запаздывают. Может быть, приснится через десять лет, когда выветрится из сознания, зато подсознание гаденько напомнит.
Барбос следил с недоумением, как я снимал со штырей велосипед.
– Пробежишься, – объяснил я. – Зато не два часа потратим, за один ухэкаемся. Время – это… а мы на что тратим?
В сердце кольнуло. Корректура моего главного романа двигается черепашьими шажками. Да что там черепашьими – улиточными. Черт, из какого будущего века я ни есть, но живу в этом. Значит, по этим законам. А если выделяюсь, то самую чуть, чтоб по рылу не шарахнули.
Воздух опалил, словно из прохладного дома выпал в жарко натопленную печь. Господи, ну когда же влупит дождь, хороший такой дождяра, я же по гороскопу жаба, толстая зеленая жаба с бородавками и перепончатыми лапками, с перламутровым пузом и вытаращенными глазищами. И плевать, что нет жаб в гороскопах, в моем – есть.
Сухой перегретый воздух зашуршал, я вскочил на седло, нога с педали соскочила, по голени больно стукнуло, ну да плевать, у меня все ноги в ссадинах и кровоподтеках, пусть…
Неслись через невесомый лесок, Барбос забегал то справа, то слева, иногда обгонял. Пришлось наддать, остался далеко позади. Несся как лесной кабан, тяжелый и вроде бы неповоротливый, но через полчаса такого бега свернул так внезапно, что просто выпал из пространства.
Я притормозил, развернуться на такой узкой тропке не удастся, по обе стороны трава в человеческий рост, а когда мчался обратно, за далеких зарослей раздался плеск. Барбос даже не плавал, а охлаждался, как Батарадз на горных вершинах, затем стал изображать бегемота: только верх головы с глазами и раздутыми ноздрями над водой.